Для пропуска необходима та бумажка, на основании которой выдали командировки. В Союзе телеграмму Скосырева потеряли. Герман сказал Тамаре:
— Удивительно, как это все уезжают, а у вас всегда не выходит.
«Уезжавших» без пропусков, как говорят, выталкивали из вагона и гнали. Оттого в милиции давка. Все за пропусками. Так как у меня нет никакого желания видеть Фадеева и иже с ним, и я еду, чтобы успокоить семейство и ташкентских руководителей нашего Союза, то я совершенно спокоен: не получим пропусков и очень хорошо. Поеду «на материал» — «Хлеба». Кстати о «Хлебе». Звонил в киностудию узнать, подписан ли дирекцией мой договор и можно ли получить деньги. Отвечают:
— На студии выключили свет, и вся студия хлопочет о свете. Денег нет, нам самим зарплату не выплачивают.
Комка радовался необычайно: получал за меня обеды в совнаркомовской столовой, ел гурьевскую кашу с вареньем, гуляш — (как он сказал с упоением — «в нем картошка жареная»), а после того, сияя, сел читать Ферреро — «История величия и падения Рима».
21. [X]. Среда.
Утром: бои за Сталинград и Моздок. В конце, — по радио, — сообщили о выступлении госсекретаря США Хелла по поводу «Требования „Правды“ — предать суду Гесса». Можно довольно отчетливо понять, что или американцы не хотят ссориться с Англией, или же они думают, что мы ведем сепаратные переговоры — США не поддерживает требования «Правды» и Гесс, как выразился Хелл, для них «изолированный аспект». Английские отклики вообще не приводятся. — В сущности, Хелл закатил нам пощечину и интересно знать, как мы к ней отнесемся.
Анекдот, — не помню записывал ли его или нет? Немцы вошли в русское село. Офицер поселился у старушки в избе. Поел, выпил и говорит:
— А где у вас, бабушка, уборная?
— Ась?
— Уборная… Ну, где делают то, что после обеда делают.
— A y нас, батюшка, всюду это делают: во дворе, на улице, в огороде. Иди, да делай.
— Уборной нет?
— Ась?
— Домика такого, или комнатки…
— Нету, батюшка. Нету. У нас во дворе, али в огороде…
— Беспорядок!
— И, милый! Коли бы у нас был бы порядок, мы бы давно уж на берлинских улицах срали бы.
Пошли за пропусками в милицию. Вот, воображаю, картина!..
В проходной будке тесно, грязно, кричат по телефону, но прошли довольно скоро. Яровая, так зовут заведующую выдачи паспортов, заявила, что надо справки из домоуправления, бумагу от Союза писателей и что вообще пропуск будет через десять дней. Я было собрался идти, но Тамара, знающая, как надо обращаться с подобными, сказала:
— Тогда мы идем к Сактыкбаеву. Вы не знаете, с кем разговариваете, а Сактыкбаев знает!
Мне стало так неудобно от этого нахальства, что я вышел из комнаты. Через пять минут появилась Тамара и сказала:
— Пропуска будут готовы в три часа дня.
И точно. В три я получил пропуска.
Когда я сидел в передней у этого мл. лейтенанта милиции Яровой, я слышал, как какая-то ленинградка с острыми темными глазами рассказывала:
— Муж у меня работает на одном заводе 15–16 лет и ни разу бюллетеня не имел, а теперь свалился на улице, подобрали… и сын… Зазовский сказал мне возле Союза писателей:
— Ну, в общем, надо похоронить, раз так случилось…
А случилось следующее: его мать и отец эвакуировались в Тифлис, два брата — в город Фрунзе, а сам он в Ташкент. Теперь родители поехали в Среднюю Азию. Зазовский не знал об этом. Он получил телеграмму от братьев из Фрунзе: «Почему не помогаешь родителям?»
Оказалось, когда наконец родитель нашел его, что телеграммы к нему не дошли, в адресном столе сказали, что «такой в Ташкенте не живет». И родители шесть дней жили в сквере, возле вокзала. Мать умерла. Они узнали точный адрес сына (издательство «Советский писатель» — директор) через его братьев во Фрунзе.
Канторович, — в детских ботинках, малых ему и потому не зашнурованных, — подошел ко мне во время собрания и спросил:
— Вы обедать здесь будете?
— Я обедаю дома.
— Прошу вас, Всеволод Вячеславович, взять для меня разовый талон на обед.
Я нашел заведующую столовой, она сказала с удивлением:
— Но ведь у нас нельзя обедать! Вы смотрите, что едят.
На прилавке стояли миски с подкрашенной овощами водой — «суп» и на второе — ломтики дыни: весь обед.
Радыш сказал, что дочь его от слабости не может ходить — «дома шатаются», и температура у нее 35,4, а сам он, — причем глаза его блестят от удачной выдумки, — поддерживает свои силы кофе и «йодом-гиперсолом», т. к.:
— Все равно соли не хватает.
Тщетные попытки поймать подполковника Трекопытова. Звонил ему по телефону от пяти вечера до двенадцати ночи.
22. [X]. Четверг.
С утра опять «ловля» Трекопытова. Обратился за помощью к Калошину; никак не могу привыкнуть — если людям нужен ты: один у него тон, а если он тебе нужен: другой (впрочем и у меня, наверное, то же самое, корочки у хлеба разные, а мякоть почти одинаковая) — Калошин сухо сказал:
— А вы ищите!
…По радио о Гессе ни слова…
Вчера Яровая жаловалась: