Мистера, блядь, Тяня. Пиздец. Директор мира, президент мажорского благополучия.
Минуты три он молча кипит изнутри, сверля уничтожающим взглядом девушку в блузе со строгим воротником и бликующим пейджиком на груди, пока она по внутреннему телефону связывается с Хэ Тянем.
Наконец-то с улыбкой извиняется и предлагает провести его до лифта. Рыжий отвечает, что он не дебил и найдёт лифт самостоятельно.
Мистер, сука, Тянь.
Тилинькающая музыка раздражает его. Он снова чувствует себя пожеванной жвачкой, приставшей на каблук лакированной туфли за пару тысяч долларов.
Он ненавидит это здание и человека, в дверь которого стучит, не жалея сил.
Когда Хэ Тянь открывает, Рыжий внезапно с йокнувшим сердцем ловит мысль, что он может быть не один. Он не может понять окончательно, кого бы он ожидал увидеть больше — девчонку или парня, но это и не важно. Куда сильнее ему не нравится собственный сердечный ритм.
— Привет, — говорит Хэ Тянь.
Рыжий молча отодвигает его плечом и заходит внутрь. Только дойдя до середины огромной комнаты, скользнув взглядом по панорамному окну, открывающему бликующий вечерними огнями город, по мелькнувшей в темноте кухне и заправленной кровати, он оборачивается, глядя на Хэ Тяня, который стоит у закрытой входной двери с его курткой в руках.
То есть он даже не планировал впускать его в квартиру. Хотел сунуть ветровку в проем двери, как собаке, и выпроводить.
Заебись.
Рыжий чувствует, как у него дёргается щека.
Сует руки в карманы штанов, задирает подбородок и пренебрежительно рассматривает спокойного Хэ Тяня. На нём обычные домашние штаны, обычная домашняя футболка. В эту квартиру он вписывается куда лучше, чем одна только оранжевая куртка в руках, которая даже Рыжему сейчас кажется безвкусной тряпкой.
Хэ Тянь прочищает горло.
Видимо, понимает что-то, что Рыжий понять не в состоянии. Понимает, почему он просто не может забрать свою вещь и свалить уже, наконец. Потому что, скорее всего, после такого расставания они больше здесь не увидятся.
— Чаю хочешь?
— Ни хера я не хочу. Верни куртку.
— Держи, — тут же отзывается он.
Протягивает ветровку и делает шаг, два. Три. Он босой. Четыре.
Рыжий сверлит Хэ Тяня ненавидящим взглядом, пока он подходит. Губы жмёт, не двигается, пока рука с курткой не оказывается практически перед носом.
— Держи, — мягко повторяет Хэ Тянь.
Он делает что-то. Прямо сейчас он что-то делает с Рыжим. С чем-то в его грудной клетке. Ёбаный Гудини. Ловкость рук, и никакого мошенничества — но сердце пропускает удар так основательно, что становится страшно от этого фокуса.
Да ну нахуй.
Внутри такая воронка неопознанных эмоций, что голова вот-вот начнет кружиться. Рыжий отчаянно пытается вызвать в себе хотя бы каплю бешенства, которое изводило его всю дорогу сюда, но не может.
Будто чиркать старой зажигалкой, в которой давно закончился газ. Колесико только слабые искры высекает — вхолостую.
И внезапно, — это случается реально внезапно, — в глазах начинает резать с такой силой, что болью отдаёт в виски. Как будто на солнце посмотрел. Как будто кто-то сжал твою глотку рукой и заставил смотреть на солнце.
Рыжий выдирает из руки Хэ Тяня свою куртку и дышит, словно пробежал марафон — ему не хватает воздуха, чтобы разозлиться. Его душит что-то другое.
— Я ненавижу тебя, — рычит он сквозь зубы.
Хэ Тянь даже не моргает.
Смотрит слегка исподлобья и как будто знает. Как будто знает всё, что Рыжий сейчас скажет. Он всё, блядь, просчитывает верно. Даже если такси вдруг сбило уличный фонтанчик… ну, вы поняли.
Все всё поняли, только Рыжий не понимает.
Он делает шаг назад, прижимает сжатый кулак к губам, растерянно оборачивается. У кровати горит ночник. На кровати обложкой вверх лежит недочитанная книга. У него в руках куртка — мятая, будто на ней поспали. Или в ней поспали. Или она валялась где-то в ворохе другой одежды.
Он возвращается потерянным взглядом к Хэ Тяню. Тот смотрит на него спокойно, и все мысли, которые казались страшными до этого, становятся просто… мыслями.
Негромко говорит:
— Если хочешь бросаться вещами — не стесняйся. Стёкла не разобьются.
— Я не шучу, блядь! — орёт Рыжий. — Ненавижу тебя, как никого в жизни. Мудила. Какой же ты придурок.
Хэ Тянь в ответ делает шаг вперёд, оказывается ближе. Дыхание снова перехватывает, в глазах режет. Сердце снова пропускает удар. Может быть, у него сердечный приступ?
Слова тихие и спокойные:
— Всё нормально, Гуань. Можешь говорить.
— Я тебе не Гуань! И разрешение своё засунь себе…
Хэ Тянь будто не слышит. Делает ещё шаг, оказывается так близко, что носа касается запах грёбаной туалетной воды.
— Можешь даже ударить, — добавляет шёпотом, который оглушает, как оплеуха.
У Рыжего почти стучат зубы, когда Хэ Тянь протягивает руку и зарывается пальцами в короткие волосы над его ухом. Это не больно, но очень страшно.
— Не плачь.