— Что — ну?
Копыто вытащил нож и всадил его в фанеру.
— Да что ты к нему привязался! — сорвался он. — Разве не видишь…
— А я с тобой не говорю! — Пашка отбросил его ногу и опустился коленками на фанеру.
— Не темни! — прорычал Косолапый.
— Темнил — не пришел бы.
Доказательство верности было налицо. Трое молча насупились.
— Так ты где сейчас? — устало спросил Косолапый, не подымая головы. — Молотишь, что ли?
— Молочу.
— Давно?
— Скоро неделя.
— А завтра?
— И завтра молочу. Начальство просило: план горит. Вот даже ключи доверило. Я в ресторане… Пока…
— Ммм! Да ты в люди лезешь! — хмыкнул Косолапый.
— Ключи!.. — прошепелявил Петька-Месяц.
— А ты заткнись! — рявкнул Пашка. — Или в окошко захотел?
Косолапый лишь прикусил губу, но не заступился за своего адъютанта.
— Значит, план выполняешь? — прищурился он. — А как быть с нашим планом?
— Как хочешь решай, а я завтра не могу.
Пашка не узнавал себя. Тройка тоже чувствовала, что какая-то трещина легла между ними, но они не хотели с этим мириться, потому что Пашка был им нужен позарез — нужна была его смелость, его хороший бег, смекалка и что-то еще, что суеверный Косолапый называл счастьем. Он верил в Пашку, как в талисман, и не хотел этого счастья лишаться.
— Ну, а если мы еще неделю подождем — пойдешь?
— Пойду, — выдохнул Пашка и резко щелкнул окурком в Петьку-Месяца.
— Ну, вот и сговорились! — Косолапый перевел дух.
шепеляво пропел гитарист.
— Месяц! У кого сегодня получка?
— У «Скорохода»!
— Порядок! Нырнем, Пашка, в универмаг? Может, тебе лучше повезет, чем в трамвае, а? — предложил Косолапый.
— Нет. Я сегодня науродовался, отдохнуть надо. А ты чего ухмыляешься, — зыкнул он на Копыту. — Мне завтра в пять утра костыли свешивать!
— Та-ак… — Косолапый стряхнул волосы на лицо, поймал языком прядку. Пожевал. — А ты не знаешь, кому бы толкнуть вот это?
Он кивнул в сторону гитариста, а когда Петька-Месяц поднял одну ногу и завалился назад, — Пашка увидел, что он сидит на круге сыра.
— Что за сыр? — спросил Пашка, имея в виду: откуда взялся.
— Мы не знаем его фамилию! Ну, так — кому?
Пашка пожал плечами.
Больше никто не проронил ни слова.
Пашка посидел с минуту, потом цыкнул слюной в пыльное, непроницаемое, как бычий пузырь, стекло над головой Петьки-Месяца и поднялся с фанеры.
— Ну, я, пожалуй, двину вниз, — он потянулся с деланной беспечностью и в ответ на их молчанье добавил: — Пока!
— Хромай, хромай! — мрачно кивнул Косолапый в сторону.
Пашка вышел с черной лестницы во двор и облегченно вздохнул. Необыкновенная для этого часа тишина, безлюдье двора и настежь распахнутые окна обрадовали его. Он приостановился и отыскал нужное окно в третьем этаже. Свистнул. Показалось, что там качнулась занавеска, но так и не мелькнуло желтое Зинкино платье. «Надо обязательно в сентябре пойти к ним в школу на танцы, вот только куплю клеши и ремень с бляхой…» Он вспомнил, как однажды зимой схватил Зинку за косу и швырнул в снег под одобрительный хохот ребят. Потом, когда стал повзрослей, когда те же ребята подзадорили его и он бросился за Зинкой в парадную, чтобы двинуть ей по затылку, — то сделать этого уже не мог. Хорошо помнится, как схватил ее за тугую голую и гладкую, что шелк, руку своими грязными шершавыми пальцами и обомлел. Он впервые так близко смотрел в девчоночье лицо, видел ее растерянный взгляд, и губа у него отвисла. Он поднял ослабевшую руку и, выполняя свой долг, дал ей один-единственный слабый щелчок. А потом… Потом еще долго грезилась ему ее благодарная улыбка…
Пашка заложил руки в карманы и смотрел на окно. Он знал, что мог бы так простоять долго, но в это время за его спиной об асфальт звучно цокнул плевок. Было ясно, что это с чердака, но он не посмотрел наверх, только сжал кулаки и с трудом проглотил едкий ком, просоливший ему носоглотку.
Трамвай был пустой. Он только подремал в парке и сейчас под чужим на этих улицах номером уходил спозаранок на целый день, чтобы, меняя бригады, до глубокой ночи мотаться на дальнем маршруте, где-то в стороне села Смоленского. А глубокой ночью неприкаянным чужаком он снова проберется по здешним улицам в парк и затихнет там до утра…
— До Московского идет? — крикнул Пашка с подножки.
— Идет.
Он вошел — один на весь вагон — и сел прямо напротив кондукторши. Та еще только прилаживала катушки билетов, удивленно косясь на Пашку.
— На поезд, мальчик? — спросила она, кольнув его этим слюнявым — «мальчик».