Результатом чаепития стала полученная моей сестрой записка, в которой турок приглашал ее вечером в кино.
— Как ты думаешь, мне следует пойти? — спросила Марго у матери.
— Если тебе этого хочется, дорогая, — ответила та и твердо добавила: — Но предупреди его, что только вместе со мной.
— Веселеньким обещает быть вечер, — подал голос Ларри.
— Мама, ты что, — запротестовала Марго. — Ему это покажется диким.
— Какие глупости, дорогая, — отмахнулась мать. — Турки привычны к дамам, сопровождающим девушек, и всякому такому… вспомни про их гаремы.
Вечером мать и Марго, одетые по случаю, спустились к подножию холма, где их ждал турок. В городе был один кинотеатр, причем открытый. Мы прикинули, что кино закончится самое позднее в десять. Ларри, Лесли и я прождали их до полвторого ночи, когда они в последней степени изнеможения приплелись домой и рухнули в кресла.
— Все-таки решили вернуться? — сказал Ларри. — А мы уже подумали, что вы с ним сбежали. Мы себе представили, как вы гарцуете на верблюдах по Константинополю и паранджа соблазнительно развевается по ветру.
— Какой ужасный вечер, — выдохнула мать, скидывая туфли. — Просто ужасный.
— А что такое? — спросил Лесли.
— Начать с того, что от него пахло жуткими духами, — сказала Марго, — и у меня сразу пропал всякий интерес.
— У нас были самые дешевые места, так близко к экрану, что у меня разболелась голова, — подхватила мать. — Мы сидели, зажатые как сельди в бочке. Я с трудом могла дышать. Ну и, для полного счастья, до меня добралась блоха. Ларри, ничего смешного. Я просто не знала, что мне делать. Эта затейница залезла под корсет и там разгуливала. Я даже не могла почесаться, хорошо бы я выглядела! Я только прижималась к спинке кресла. Боюсь, что он это заметил… и как-то странно на меня косился. В перерыве он вышел и вернулся с этим кошмарным, приторным рахат-лукумом. Через две минуты мы все покрылись белой сахарной пудрой, и меня одолела дикая жажда. Во время второго перерыва он пришел с цветами. Вы только себе представьте, цветы в кинотеатре! Вот это, на столе, букет Марго.
Она показала на внушительную связку весенних цветов, перевязанных спутанными цветными ленточками. Потом порылась в своей сумочке и вытащила крошечный букетик фиалок, выглядевших так, словно по ним прошлась грузовая лошадь.
— А это мой.
— Но самым неприятным было возвращение, — вставила Марго.
— Это было что-то жуткое! — согласилась мать. — Мы вышли из кинотеатра, и я подумала: «Сейчас возьмем такси», но нет, он нас запихнул в дурно пахнущий экипаж. Надо быть сумасшедшим — проделать такой путь в экипаже! Мы ехали не знаю сколько, несчастная лошадь еле стояла на ногах, и все это время я старалась быть вежливой, хотя умирала от чесотки и от жажды. А этого болвана хватало только на то, чтобы скалиться на Марго да распевать по-турецки любовные песенки. Хотелось дать ему тумака. Я думала, мы никогда не доедем. Даже у подножия нашего холма мы не сразу от него избавились. Он пытался нас проводить, вооруженный огромной палкой. В это время года, сказал он, лес кишит змеями. Когда я наконец увидела его спину, у меня душа возрадовалась. В будущем, Марго, ты уж постарайся выбирать себе дружков более тщательно. Еще одного такого вечера я просто не выдержу. Я до смерти боялась, что он проводит нас до дверей, и тогда придется его пригласить в дом. Казалось, он никогда не отлипнет.
— Тебе следовало напустить на себя грозный вид, — сказал Ларри.
Для Лесли приход весны означал хлопки крыльев появившихся горлиц и лесных голубей и промельки зайца среди миртов. И вот однажды, обойдя несколько оружейных магазинов и обсудив кучу технических деталей, он с гордостью принес домой двустволку. Первым делом, уйдя к себе, он ее разобрал и начал чистить, а я стоял и наблюдал за этим, не отрывая глаз от поблескивающих стволов и приклада, жадно вдыхая насыщенный тяжелый запах ружейного масла.
— Хороша, а? — ворковал он, разговаривая не столько со мной, сколько с самим собой, и глаза у него при этом сияли. — Просто прелесть.
Он ласково погладил шелковистую поверхность. А потом вдруг вскинул к плечу ружье и проследил за полетом воображаемой стаи под потолком.
— Паф!.. паф! — выкрикнул он, дергая на себя двустволку и как бы имитируя отдачу. — Из левого, из правого, и обе подбиты!
Напоследок он протер ружье масляной тряпочкой и аккуратно поставил его в угол, рядом с кроватью.
Результатом чаепития стала полученная моей сестрой записка, в которой турок приглашал ее вечером в кино.
— Как ты думаешь, мне следует пойти? — спросила Марго у матери.
— Если тебе этого хочется, дорогая, — ответила та и твердо добавила: — Но предупреди его, что только вместе со мной.
— Веселеньким обещает быть вечер, — подал голос Ларри.
— Мама, ты что, — запротестовала Марго. — Ему это покажется диким.
— Какие глупости, дорогая, — отмахнулась мать. — Турки привычны к дамам, сопровождающим девушек, и всякому такому… вспомни про их гаремы.
Вечером мать и Марго, одетые по случаю, спустились к подножию холма, где их ждал турок. В городе был один кинотеатр, причем открытый. Мы прикинули, что кино закончится самое позднее в десять. Ларри, Лесли и я прождали их до полвторого ночи, когда они в последней степени изнеможения приплелись домой и рухнули в кресла.
— Все-таки решили вернуться? — сказал Ларри. — А мы уже подумали, что вы с ним сбежали. Мы себе представили, как вы гарцуете на верблюдах по Константинополю и паранджа соблазнительно развевается по ветру.
— Какой ужасный вечер, — выдохнула мать, скидывая туфли. — Просто ужасный.
— А что такое? — спросил Лесли.
— Начать с того, что от него пахло жуткими духами, — сказала Марго, — и у меня сразу пропал всякий интерес.
— У нас были самые дешевые места, так близко к экрану, что у меня разболелась голова, — подхватила мать. — Мы сидели, зажатые как сельди в бочке. Я с трудом могла дышать. Ну и, для полного счастья, до меня добралась блоха. Ларри, ничего смешного. Я просто не знала, что мне делать. Эта затейница залезла под корсет и там разгуливала. Я даже не могла почесаться, хорошо бы я выглядела! Я только прижималась к спинке кресла. Боюсь, что он это заметил… и как-то странно на меня косился. В перерыве он вышел и вернулся с этим кошмарным, приторным рахат-лукумом. Через две минуты мы все покрылись белой сахарной пудрой, и меня одолела дикая жажда. Во время второго перерыва он пришел с цветами. Вы только себе представьте, цветы в кинотеатре! Вот это, на столе, букет Марго.
Она показала на внушительную связку весенних цветов, перевязанных спутанными цветными ленточками. Потом порылась в своей сумочке и вытащила крошечный букетик фиалок, выглядевших так, словно по ним прошлась грузовая лошадь.
— А это мой.
— Но самым неприятным было возвращение, — вставила Марго.
— Это было что-то жуткое! — согласилась мать. — Мы вышли из кинотеатра, и я подумала: «Сейчас возьмем такси», но нет, он нас запихнул в дурно пахнущий экипаж. Надо быть сумасшедшим — проделать такой путь в экипаже! Мы ехали не знаю сколько, несчастная лошадь еле стояла на ногах, и все это время я старалась быть вежливой, хотя умирала от чесотки и от жажды. А этого болвана хватало только на то, чтобы скалиться на Марго да распевать по-турецки любовные песенки. Хотелось дать ему тумака. Я думала, мы никогда не доедем. Даже у подножия нашего холма мы не сразу от него избавились. Он пытался нас проводить, вооруженный огромной палкой. В это время года, сказал он, лес кишит змеями. Когда я наконец увидела его спину, у меня душа возрадовалась. В будущем, Марго, ты уж постарайся выбирать себе дружков более тщательно. Еще одного такого вечера я просто не выдержу. Я до смерти боялась, что он проводит нас до дверей, и тогда придется его пригласить в дом. Казалось, он никогда не отлипнет.
— Тебе следовало напустить на себя грозный вид, — сказал Ларри.
Для Лесли приход весны означал хлопки крыльев появившихся горлиц и лесных голубей и промельки зайца среди миртов. И вот однажды, обойдя несколько оружейных магазинов и обсудив кучу технических деталей, он с гордостью принес домой двустволку. Первым делом, уйдя к себе, он ее разобрал и начал чистить, а я стоял и наблюдал за этим, не отрывая глаз от поблескивающих стволов и приклада, жадно вдыхая насыщенный тяжелый запах ружейного масла.
— Хороша, а? — ворковал он, разговаривая не столько со мной, сколько с самим собой, и глаза у него при этом сияли. — Просто прелесть.
Он ласково погладил шелковистую поверхность. А потом вдруг вскинул к плечу ружье и проследил за полетом воображаемой стаи под потолком.
— Паф!.. паф! — выкрикнул он, дергая на себя двустволку и как бы имитируя отдачу. — Из левого, из правого, и обе подбиты!
Напоследок он протер ружье масляной тряпочкой и аккуратно поставил его в угол, рядом с кроватью.