Ясно, что версия Фэри (на которой сам-то он — принадлежа к «партии эвакуации» — ничуть не настаивает) лишь не противоречит элементарной биомеханике — и только. Ведь тут требуется признать, что коронер Данби либо неспособен был отличить резаные раны от ссадин, либо сфальсифицировал протокол (и какая тогда цена тому протоколу в остальных пунктах?) В любом случае, нападение Марло — в описываемом варианте — никакой опасности для жизни Фрайзера, очевидным образом, не представляло, так что положение «партии спонтанной самозащиты» ни на йоту легче от того не становится.
…Приступая к разработке собственной версии происшедшего, мы для начала получили от «вышеупомянутых московских хирургов» экспертное подтверждение двух характеристик «вышеупомянутой раны в глазницу» (мгновенность вызываемой ею смерти плюс бескровность); после чего обратились к эксперту, сведущему уже не в починке людей, а в их грамотной порче.
Ознакомившись с текстом протокола, наш эксперт нашел содержащееся в нем описание убийства настолько невнятным, что «предмет для экспертизы отсутствует». Оценивая же версию Фэри, он произвел следственный эксперимент с участием автора (отведя ему роль героя фильма «Изображая жертву») и вынес заключение, что убить человека предложенным способом не представляется возможным: достать до мозга, пробив дно глазницы, можно лишь прямым горизонтальным уколом, нанося же удар под заметным углом (в данном случае снизу) вы лишь выбьете жертве глаз — и не более того. (Нам показалось интересным, что в этом пункте наш эксперт фактически повторил заведомо неизвестную ему на тот момент аргументацию Танненбаума).
Более того, эксперт полагает, что убивать человека ножом в глаз — если речь не о случайной драке (в которой чего только не бывает), а именно о четко спланированной профессиональной ликвидации — вообще «странная идея»: очень ненадежно. Стилетом — это бы еще туда-сюда, но фигурирующий в протоколе «dagger» с достаточно широким лезвием запросто может застрять в наклонных костяшках орбиты, не достав острием до мозга; да, убить кинжалом в глаз можно — но можно и не убить, а профессионалы в таких делах не полагаются на «авось». А главное — к чему такие сложности? Ведь человека можно гарантированно устранить кучей способов — и бесшумно, и бескровно, и мгновенно, и сымитировав несчастный случай, и… На вопрос же, переформулированный нами так: «Если мы считаем данное убийство профессионально подготовленным (а мы считаем), означает ли это, что у убийц имелся достаточно серьезный мотив избрать именно такой, весьма экзотичный и вроде бы ненадежный, способ?» — эксперт ответил утвердительно.
Далее эксперту было предложено рассмотреть такую возможность: человеку, лежавшему (дремавшему?) на кровати, нанесли внезапный удар кинжалом в лицо, скрытно приблизившись к нему со стороны головы, из «слепой зоны». Удар правши, если не прибегать к специальным ухищрениям, придется как раз в правый глаз жертвы; такой удар (сверху вниз, держа кинжал обратным хватом) — самый мощный из возможных, даже если под некоторым углом — косточки орбиты проломятся; крови при такой ране практически не будет, и если убитого (а смерть тут мгновенная) сразу же перетащить на середину комнаты, то кровать окажется смятой — и только. Эксперт, оценив параметры удара и возможность тщательной подготовки к нему, согласился, что — да, это должно сработать; и это, по его мнению, как бы не единственный способ гарантированно убить человека ударом в глаз.
После чего тут же предложил еще более верный способ: двое сообщников фиксируют жертву на той койке, а третий приставляет ей кинжал острием к глазу и загоняет его внутрь, ладонью в торец рукоятки. Возможно, жертве при этом задавали некий важный вопрос, на который она не захотела или не сумела ответить… И вообще по его (эксперта) мнению, этот кинжал в глазу смотрится как-то уж очень нарочито; а не могло ли это быть, например, казнью предателя? Чтоб «все, кому надо, поняли» — ну, как камень во рту трупа на Сицилии или «колумбийский галстук» в районах кокаинового наркотрафика…
Идея, безусловно, богатая. Да и трое соучастников, как бы представляющих своими персонами три разные иерархии Подземного мира, сразу наводят на мысль об Особой Тройке… Досадно, конечно, что в реальности ничего похожего на такие затейливые ритуалы не практиковали ни елизаветинские спецслужбы, ни даже иезуиты, но ведь тут всегда имеется в запасе джокер из рукава — масоны & тамплиеры! Может, Марло был масоном, и его ритуально убили тамплиеры? или — тамплиером, а убили — масоны… Дарим безвозмездно эту золотую жилу конспирологам, а сами поспешим обратно — на твердую почву классического детектива.
С нашей «Особой Тройкой» — другая закавыка. Мы постоянно величали Поули, Скереса и Фрайзера «профессионалами»; они такие и есть — спецы (коли уж выжили…) в своих весьма рискованных занятиях: в разведке, в контрразведке и в теневом бизнесе. Но ни один из них не был профессиональным убийцей (тут под вопросом, правда, загадочный Скерес) — а это требует совершенно отдельного набора навыков. Убить человека (да еще и контактно — ножом! да еще и коллегу — если не старого товарища!..) вовсе не так просто — и психологически, и технически — как полагают иные читатели детективов…
Откуда вопрос. Почти все известные нам исторические исследования Дептфордского убийства построены по схеме «герметического детектива» с четырьмя персонажами в замкнутом пространстве-времени — и это при том, что в большинстве из них предполагается существование обширного заговора. Так почему бы среди постояльцев пансиона вдовы Булл (очень специфическое, как мы помним, место) не оказаться еще одному персонажу, с «совершенно отдельным набором навыков» — тем самым? Или даже не одному?
Мы — занесите это в протокол! — на существовании такого персонажа ничуть не настаиваем; но рассмотреть-то такую возможность, хотя бы теоретически, историкам, по нашему мнению, следовало давно. Вдруг у нас в том пансионе — не «Мышеловка», а хотя бы «Восточный экспресс»?
Читателей, предвкушающих, что вот сейчас-то мы наконец и займемся срыванием со «спец-коронера» покровов и «всех и всяческих масок», ожидает изрядное разочарование. По всему, что о нем известно (а известно не так уж мало), выходит, что пожилой сельский джентльмен Уильям Данби был служака — честный, но недалекий, ну или — недалекий, но честный; как, однако, ни расставляй тут акценты, интриган и заговорщик из него — как из бутылки молоток…
При этом дептфордское расследование он провел настолько криво и халтурно, что на той делянке просто не могла не расцвести пышным цветом разнообразная конспирология (равно несовместимая и с научным подходом, и с настоящим детективом). Вот пара характерных цитат: «Убийство расследовал не местный прокурор, а коронер королевы, который получил от Елизаветы письменный инструктаж, каким должно быть его „беспристрастное заключение“ (сохранился подлинник)»; «Елизавета приказала следователю признать Фризера невиновным, затребовала документы [расследования] себе и засекретила их. Что за интерес к заурядной пьяной драке?»
«Что за интерес» — вполне понятно: а как, по-вашему, должна реагировать королева на известие о преудивительной поножовщине между старшими офицерами своей секретной службы (да еще из обеих Контор сразу), в которой убит — и ведь как ко времени!.. — ключевой фигурант «находящегося на контроле» у нее расследования Тайного совета? Первая мысль: «Чего-то там мои шпионы химичат у меня за спиной!..», а первое, абсолютно логичное, решение — послать туда «разобраться на месте» своего человека, которому безусловно доверяешь; отстранив от расследования не только местные власти, но и — прежде всего! — те самые спецслужбы. Согласитесь: если бы расследование той «заурядной пьяной драки» (со столь незаурядной подоплекой) так и оставили в руках сонных местных констеблей — вот ЭТО как раз было бы по-настоящему подозрительно!
Особенно забавно, когда конспирология (как в процитированных опусах) накладывается на постсоветскую картину мира — в которой само понятие «общественной репутации» истреблено начисто, судебная власть любые решения принимает либо за взятку, либо по звонку начальства, а всевластные «спецпрокуроры» одним универсальным движением брови заставляют жюри присяжных публично расписаться под любой несусветной чушью… В этом аспекте любопытно сравнить постсоветских конспирологов с британскими: «Марло был вольнодумец, бунтарь, разоблачитель. Он был опасный человек, „чей рот следует заткнуть — whose mouth must be stopped“ [цитата из майского доноса на Марло — авт.] (…) Ключевые документы были тщательно сфабрикованы и сохранены в таком виде; свидетелей проинструктировали — чтО они видели; членов жюри подкупили. В паранойе Елизаветинского полицейского государства [sic! — авт.] Большие Люди нагибали закон куда им надо. Так обошлись со многими, Кристофер Марло лишь самый известный из них (Trow, 2001: p. 250)». Обратите внимание: уж и государство там полицейское (это у Елизаветы-то, о майн гот…), и лекс там — не дура, а дышло, но вот присяжных всё равно приходится ПОДКУПАТЬ (вместо того, чтобы просто обронить им, проникновенно глядя в глаза, что-нибудь вроде: «Ну вы же понимаете, какая сейчас сложная обстановка в мире…»).
Так вот, насчет «коронер получил от Елизаветы письменный инструктаж, каким должно быть его „беспристрастное заключение“ (сохранился подлинник)» и «Елизавета приказала следователю признать Фризера невиновным». Документ этот и вправду сохранился (Англия же!..); приведем его здесь полностью — чтобы убедиться: ничего подобного он не содержит.
Итак, королева требует от Данби, чтобы тот срочно прислал ей протокол расследования; ну да, конечно же затем, чтоб его «засекретить» (расскажите это Лесли Хотсону, нашедшему его в обыкновенном городском архиве…). Дата запроса — 15 июня, тогда как само расследование (уж халтурное оно или нет — вопрос отдельный) состоялось и было оформлено 1 июня; интересный, однако же, «письменный инструктаж»… Далее: королева вовсе не «приказывает признать Фризера невиновным»; она просто желает, чтоб ей четко и однозначно доложили: самооборона там или нет? в смысле — подписывать ей помилование (по довольно-таки резонансному и скандальному делу), или как?.. И помилование действительно вскоре после того было ею подписано, в максимально короткий срок, предусмотренный для того законом: тут уже леди Одри, надо полагать, расстаралась. Обращаем, однако, ваше внимание на то, что это не было королевским помилованием: Елизавета лишь утвердила оправдательный вердикт жюри присяжных — чисто механическая процедура… Вообще очень, конечно, мешает конспирологам то жюри: 16 перечисленных поименно дептфордцев (из них двое — джентльмены), для которых лондонец Данби — не сват, не брат и ни разу не начальник, ни по какой линии.
Заметим, что сама эта идея: королева самолично и, что называется, «под протокол», отмазывает — нет, не своего фаворита, не чьего-то высокопоставленного родственника, даже не офицера своей «Интеллигентной службы», а — темного дельца, тупо вляпавшегося в мокруху, хоть бы даже и выполняя приказ (см. Риггс, 2004), поистине удивительна. Рекомендуем тут освежить в памяти блистательную реконструкцию Цвейга — как Елизавета хладнокровно стерла в порошок аж целого госсекретаря, Дэвисона, слишком точно исполнившего ее собственный полуприказ о приведении в исполнение смертного приговора Марии Стюарт…
Или вот часто подчеркиваемое обстоятельство: «Данби был другом Бёрли, а значит…»; да ничего это не значит! Королева отправила туда своего «спец-коронера» не алкая чьей-то крови (Бёрли, к примеру), а просто желая выяснить, что там произошло на самом деле — ибо в сказочку о случайной пьяной драке, разумеется, не верит ни на грош. (И вновь — Цвейг: «Обычно Елизавета до крайности любопытна, это едва ли не основная ее черта. Вечно ей нужно знать — и притом немедленно — все, что происходит в орбите ее замка, да и во всем королевстве».) И Данби не станет врать государыне в угоду «другу Бёрли» (если у того есть в этом деле свой отдельный интерес): он, как уже сказано, недалекий служака — но не идиот и не самоубийца; если же он доложил правду (ну, так, как он ее понимает…) — дружба его с Бёрли превращается в ту самую «избыточную сущность», отсекаемую «бритвой Оккама».
Далее приходится констатировать, что конспирологи, своеобычно увлеченные охотой за фантомами, опять проглядели по-настоящему важное (и по-настоящему подозрительное) обстоятельство. Вопрос: а с чего это вдруг Ее Величество возбудилась к активности именно 15 июня, срочно затребовав документы уголовного дела, по которому давным-давно — уже две недели тому как — кого надо прикопали, а кого надо оправдали? Наш вариант ответа: королеве стало известно об «охранной грамоте» от 13 июня, тихо и задним числом выданной Поули — «находился на службе Ее Величества всё вышеуказанное время». Ибо на этом месте от «заурядной пьяной драки» отчетливо запахло тем, что в нынешних терминах назвали бы «заговором внутри разведывательного сообщества», а принадлежность участников той странной вечеринки к двум враждующими Конторам заиграла совсем новыми красками…
Елизавета была человеком реально бесстрашным: пережив энное количество покушений, она не дала ни шанса паранойе — ни личной, ни государственной. Как хорошо сформулировал кто-то: «Эта хрупкая рыженькая женщина с детства затвердила: государь не имеет права бояться, порождая тем цепную реакцию страха и всеразрушающей подозрительности среди подданных; это — просто профессиональное противопоказание». Так что заговоров-то среди своих она не боялась ничуть, но вот ощутить себя вдруг «старой дурой», которая «узнаёт последней» — о-оо!! Вот за такое запросто можно было загреметь — ну, не в Тауэр, конечно, но в глубокую многолетнюю опалу.
…А вот теперь, отметЯ всякую конспирологическую чепуху, перейдем к по-настоящему серьезным претензиям к Данби с его миссией: к тому, что накопали на этого персонажа в неистощимых английских архивах неомарловианцы. В некотором смысле это, конечно, тоже «конспирология» — но, если так можно выразиться, «конспирология здорового человека».
В рамках отстаиваемой ими гипотезы «спец-коронер» — активный участник заговора по эвакуации Марло. Выдать убийство за самозащиту — это еще ладно, тут можно в случае чего отговориться «ошибкой», но вот выдать не-труп за труп, или один труп за другой (это при жюри присяжных!..) несопоставимо трудней и рискованней: это уж точно не ошибка, а тяжкое должностное преступление (которое королева, даже если она в курсе дела, покрывать не станет ни при какой погоде); на такие опасные кунштюки не подпишешь абы кого, тут одной «дружбы с Бёрли» (если организатор он) будет маловато… Поэтому неомарловианцы видят своей задачей показать, что означенный «друг Бёрли» оказался в том месте и в то время НЕСЛУЧАЙНО; неслучайность же ту доказывают, по их мнению, нарушения закона, на которые пришлось пойти высокопоставленным сообщникам Данби для того, чтобы дептфордское расследование оказалось именно в его умелых руках. Логика эта представляется нам вполне корректной, а собранные доказательства выглядят убедительно; и тем не менее — «позиция поддается раскачке».
Официальное наименование должности Данби — «Coroner of the Household» (тут всё ясно: «коронер королевского Дома»), или «Coroner of the Verge» — а вот тут требуются пояснения. «Вёрдж» в данном контексте — это 12-мильная окрестность королевского Двора, в которой (и только в которой!) тот «коронер Дома» имеет юрисдикцию. Хитрость тут в том, что вёрдж не привязан к фиксированной точке на карте (к королевскому дворцу Сент-Джеймс, ну или там к Тауэру): «коронер Вёрджа» расследует убийства в радиусе 12 миль вокруг того места, где Двор физически находится в данный конкретный момент.
Так вот, в мае 1593-го Елизавета со своим двором из-за чумы выехала из Лондона в Гринвич; там с юрисдикцией всё было бы в порядке, и в отправке коронера Дома в Дептфорд не было бы ничего настораживающего. Однако, по всем текущим документам Двора, к моменту расследования он уже перебрался в другой загородный дворец, Нонсач — и Дептфорд внезапно оказался за пределами вёрджа, примерно в 14 милях; менять тщательно разработанный план было поздно, и заговорщикам пришлось, нарушив закон, отправить Данби за пределы «12-мильной зоны»… Россиянину такое нарушение может показаться сущей ерундой, но — «Это не ерунда, это даже совсем не ерунда, дружище Битнер!»
И тем не менее… Обратившись к тексту того самого запроса Елизаветы, мы увидим в ряду стандартизованных формулировок такую: «…at Detforde Strande in our County of Kent within the verge [выделено нами — авт.]». Поскольку это — сугубо внутренняя переписка, не предназначенная для чужих глаз, можно смело утверждать: сама-то королева пребывала в уверенности, что с той 12-мильной дистанцией всё в порядке… Вряд ли на смартфоне Ее Величества было уже установлено приложение Google Maps, и вряд ли процедуру выписывания ордера всякий раз предваряло измерение дистанции (как здесь — от Нонсачского дворца до Дептфорда) землемерным циркулем. Смеем предположить, что в пограничных случаях (а 14 миль — не 40, тут случай как раз пограничный) дистанцию определяли «на глазок» и «с походом», так что приписывать тут королеве с ее канцелярией зловещий умысел — некоторая натяжка.
Вторая претензия гораздо серьезнее. Помимо «кочующего» с Двором коронера королевского Дома, везде есть и свой, «оседлый», коронер графства (Coroner of the County). Их взаимоотношения были отрегулированы еще в XIII веке, во времена Эдуарда I: «По этому уставу [28 Edward I, chap. 3] (всё это сейчас отменено Коронерским актом от 1887-го) коронер графства должен был присоединиться [в расследовании] к коронеру Вёрджа; без сопровождения последнего коронер графства не мог действовать в пределах вёрджа. Так же и коронер Вёрджа не мог действовать без коронера графства [выделено нами — авт.]; это [взаимодействие] должно было проявиться по ходу расследования, иначе то оказалось бы ошибочным и недействительным (Wellington, 1905)». Попросту говоря, любое дознание в пределах вёрджа должно было проводиться двумя коронерами совместно (при главенстве королевского); перед нами вполне продуманная (хоть и громоздкая) система разделения ответственности с «двойным ключом». Ну а поскольку Данби, как известно, провел всё свое расследование в одиночку, без коронера графства Кент, то…
Нет-нет, это еще пока не криминал; в смысле — «не обязательно криминал». Подозрительное одиночество Данби могло иметь и вполне законную причину: это нечастая, но описанная в реальности ситуация, когда коронер Вёрджа сохраняет за собой и предыдущую свою юрисдикцию в некоем графстве. В частности, как раз предшественник Данби на посту коронера королевского Дома, Ричард Вейл (Richard Vale), продолжал значиться еще и коронером Мидлсекса, так что когда Двор оказывался в этом графстве, он вполне законно вел там единоличные расследования.
Так вот, неомарловианцы задались вопросом: имел ли Данби юрисдикцию еще и в Кенте? Если да, то всё законно — в дептфордском расследовании он выступал бы как раз в таком, двояком, качестве (что их, если честно, не порадовало бы), если же нет… Но вот на этом месте хваленые английские архивы дали неожиданный сбой: решить этот, казалось бы, простенький вопрос с исчерпывающей определенностью так до сих пор и не удалось. Пришлось ограничиться констатацией: «Сколько мы ни рылись в кентских архивах, ни единого документа, подписанного Данби в качестве представителя местной судебной системы, обнаружить не удалось»; и тогда ребята записали себе «победу по очкам» — что не слишком-то убеждает их оппонентов.
А ведь копали они — и вправду на совесть. Это видно хотя бы по тому, как Фэри (2005) не поленился попутно (!) изучить «личные дела» всех (!) членов того дептфордского жюри присяжных и установил, что двое из них не имели «местной прописки», а председатель его, джентльмен, соседствовал имениями и приятельствовал с… ну вы уже догадались — опять с вездесущим Томасом Уолсингемом. Неясна, правда, логика: какой прок можно извлечь, введя «своих людей со стороны» в то жюри (тогда уж надо «подменять своими» весь его состав, без изъятья, ибо для фатального скандала достаточно хотя бы одному его члену «остаться честным» — а такие манипуляции в маленьком городке, где все друг дружку знают, абсолютно нереальны), но дотошность впечатляет сама по себе…
Впрочем, одно подтверждение правоты неомарловианцев — что у нашего «спец-коронера» были проблемы по части кентской юрисдикции, и расследование его, строго говоря, вообще незаконно — всё же есть, правда, опять косвенное. Дело в том, что первое архивное упоминание имени Данби связано с расследованием, которое он вел, в качестве коронера королевского Дома, в октябре 1589-го в Шепертоне совместно с коронером графства Мидлсекс Джоном Чокхиллом (John Chalkhill). «К несчастью для Данби, оно было позднее объявлено „неудовлетворительным“, поскольку Чокхилл не отметил в своем отчете, что Шепертон был [на тот момент] в пределах Вёрджа, что требовалось по закону для объяснения присутствия там Данби»; за это он получил тогда нахлобучку от генпрокурора Эдварда Коука (Sir Edward Coke) и, надо полагать, хорошенько запомнил, что должное оформление двойной юрисдикции при работе в вёрдже — «Это не ерунда, это даже совсем не ерунда». Тем не менее, протокол своего дептфордского расследования он подписал лишь как «Coroner of the Household» (и на это обратил внимание еще Лесли Хотсон), тогда как «вышеупомянутый Вейл» подписывал свои сольные мидлсексские расследования обеими званиями, подчеркивая свой двоякий статус.
…Как ни странно, главные возражения против гипотезы неомарловианцев о «незаконности» самого пребывания Данби в Дептфорде (и, соответственно, о его участии в заговоре) проистекают именно из той скрупулезности, с которой они перерыли все кентские архивы. Да, они не нашли свидетельств того, что Данби имел юрисдикцию в Кенте — но ведь не нашли они и свидетельств обратного: не обнаружилось какого-либо другого графства, к которому Данби был бы «приписан» (что вообще-то было бы странно, поскольку имение Данби было как раз в Кенте, в Вулвиче). А самое главное — так и не установлено, кто же был тогда тем действующим коронером Кента, который должен был бы это расследование вести штатно! И, в любом случае, отстранить от расследования местного коронера — это столь вопиющее нарушение процедуры, что оно просто не может не быть оформлено какими-то очень серьезными бумагами; ну и где они?
Напоминаем: убийство произошло 30 мая, а «спец-коронер» добирается до Дептфорда лишь 1 июня. Вопрос: а почему еще 31 мая там на месте не объявился местный коронер? Наш вариант ответа: потому что местного коронера — ПРОСТО НЕТ; он в отъезде, или заболел-умер, а нового назначить не успели — куча возможностей. А следствие — срочное; и хорошо хоть дело происходит в вёрдже… — «Ну, почти что в вёрдже, не будьте такими занудами!..» И сдается нам, что бритвы Оккама и Хэнлона проголосуют за это объяснение обоими своими лезвиями.
Итак, резюмируем: доводы неомарловианцев тут хоть и основательны, но никак не бесспорны, и в Данби-заговорщика мы лично как не верили, так и не верим. Истинная же миссия его — как мы ее себе представляем — состояла в том, чтобы проконтролировать на месте: не накосячили ль там господа шпионы в особо крупных, по ходу своих многотайных игр с ликвидациями-эвакуациями, и если вдруг да — то вдуть им по всей строгости закона! Оказалось: нет, белые нитки наружу не торчат… — «Ну, почти что не торчат, если особо не приглядываться». Елизавету доклад своего эмиссара, похоже, вполне удовлетворил — судя по той скорости, с какой она подписала помилование Фрайзеру (а уж разбираться по поводу тех игр она будет потом с авторитетами — с Бёрли и Эссексом, а не с шестерками-исполнителями…)
Обращаем при этом внимание неомарловианцев на то, что в рамках их собственной концепции Эвакуации от «Данби-заговорщика» больше вреда, чем пользы. Ведь если вдуматься: Марло в том Дептфорде никто в лицо толком не знал (а скорее всего — не знал вовсе), и даже если вдруг кто-то когда-то где-то с ним встречался — кинжал в глазу трупа весьма эффективно отвлекает от разглядывания черт того лица. То есть исходно, по умолчанию, у членов жюри даже мысли такой не должно возникнуть, что «покойник не тот» — с чего бы это вдруг? Если их, конечно, к такой мысли не подтолкнуть самим, какими-нибудь неуклюжими манипуляциями — чего как раз от «простецкого парня» вроде Данби (который, кстати, и сам-то с тем Марло наверняка незнаком) только и жди… (И вот в этом контексте обретает ясный смысл та мелкая корректировка состава жюри: в него НЕ ВВОДИЛИ «СВОИХ», а, напротив, УДАЛЯЛИ «ЧУЖИХ» — буквально пару-тройку персон, могущих быть реально знакомыми с «поэтом и шпионом»; но уж с такой-то работой справились бы и без королевского коронера — хоть бы и тот же Уолсингем, для примера).
Да, разумеется: о том, чтобы всучить жюри пресловутый «несвежий труп» (это такое марловианское дежурное блюдо…) или там, скажем, живехонького Марло с бутафорским кинжалом в башке и речи быть не может (у нас тут всё-таки детектив, а не водевиль!..) — но поработать в этом направлении можно и дОлжно. Как и в предыдущем случае (с «внешним убийцей») мы на этой версии не настаиваем — но сбрасывать ее со счетов точно не стОит: да, сложно и рискованно — но не невозможно.
Ну и — финальный росчерк (опять вниманию конспирологов). Данби, после своего дептфордского расследования, полностью «исчез с радаров»: тот протокол оказался вообще последним документом, вышедшим из-под его руки, дальше никаких следов жизнедеятельности нашего «спец-коронера» ни в каких архивах не обнаружено, и дальнейшая судьба его «покрыта мраком неизвестности». В английской Википедии датой его смерти значится тот самый 1593 год (с пометкой «предположительно»); впрочем, было ему тогда уже полста лет — по тем временам человек пожилой, так что не стоит, наверное, тут «плодить сущности сверх необходимого»…
Нам же настала пора ознакомиться с расширенной панорамой событий, в которой странные шпионские посиделки в пансионе вдовы Булл — лишь надводная часть айсберга.
Предысторию Дептфордского убийства обычно начинают излагать с 5 мая 1593 года, когда по ходу происшедших в Лондоне столкновений местных городских низов с протестантскими беженцами с Континента на стену голландской кирхи налепили зажигательный (во всех смыслах…) стихотворный памфлет, типа «Бей голландцев, спасай Англию». Эта «грамотно зарифмованная мерзость», оставшаяся в истории как «Dutch church libel», была написана пятистопным ямбом, любимым Марло, содержала аллюзии на его пьесы, и подписана была «Тамерлан» — именем главного героя самой популярной из них, так что на кого именно переводят стрелки провокаторы, всем вокруг было яснее ясного. В действительности, однако, и те погромы, и та «Dutch church libel», в свой черед, были сильно не первыми звеньями в цепочке событий, так что нам следует отмотать пленку еще назад и дать более развернутую панораму событий. Итак: Англия, весна 1593 года…
На внешних фронтах — неустойчивое равновесие. Великую Армаду утопили, да — но вся Англия ясно понимают: сие было Чудо Господне;
— «это всё, конечно, очень бла-ародно», но по второму-то разу Господь может и не дунуть!.. Ровно так и думают испанцы, обстоятельно снаряжающие сейчас Вторую Армаду: для их грандиозной Империи потеря предыдущей — это не то, что несмертельная рана, а, скорее, просто очень болезненный щелчок по носу… Через три года, в 1596-м, неукротимый лорд-адмирал Чарльз Говард ворвется со своей эскадрой в Кадисскую гавань — главные морские ворота Великой Океанской Державы — и на глазах у оцепеневших от такой не укладывающейся в голову наглости кабальерос сожжет прямо у причалов всю ту Вторую Армаду (подарив потомкам историческую фразу: «Джентльмены! Мы в ситуации, недостойной артиллериста: тут как ни стреляй, промахнуться невозможно!..»); вот после ЭТОГО в войне действительно наступит перелом — но сейчас-то англичанам откуда об этом знать?
Как быть дальше — мнения решительно разделились: при дворе оформились «Партия сухопутной войны» во главе с новым фаворитом королевы графом Эссексом и «Партия морской войны», один из лидеров которой — фаворит прежний, адмирал Уолтер Рэли. «Сухопутные» мечтают по полной программе ввязаться в Большую Войну на Континенте, жаждуя интервенций и экспедиционных корпусов, с развевающимися знаменами и барабанным боем; Эссексу к тому не терпится проявить свои личные полководческие таланты (а это «ужас-ужас-ужас»). «Морские» их урезонивают: опыт-то уже имеется (со времен «ограниченного контингента» графа Лестера в Нидерландах), и никакого оптимизма он не внушает; у испанцев — лучшая сухопутная армия мира, качественно лучшая, бить ее иногда получается, но лишь при ощутимом численном перевесе, а на это у Острова ресурсов нет и не предвидится. Так что куда разумнее оставить сухопутную войну своим протестантским союзникам на Континенте, всячески помогая им деньгами и оружием, а самим, тем часом, продолжить методичное разорение испанской морской торговли, приближая экономический крах этого «Колосса на глиняных ногах».
За «Сухопутных», помимо молодых амбициозных военных, выступает старая земельная аристократия, за «Морских» — Адмиралтейство и служилое дворянство из госаппарата Бёрли; разделились и спецслужбы: эссексовская «МИ-5», естественно, за «Сухопутных», а сесиловская «МИ-6» — за «Морских». Отношения между партиями скверные, а между их лидерами — новым фаворитом и старым — остались одни лишь «разногласия по земельному вопросу: кто кого закопает».
Внутри страны обстановка тоже нервная. Заметная доля населения продолжает исповедовать католицизм, что порождает весьма неприятную проблему «двойной лояльности»: с мирянами-то еще так-сяк, но священников теперь рассматривают как лиц, состоящих в прямом подчинении у чужеземного государя — «епископа Римского» (Папу на Острове нынче величают так), приказавшего убить нашу Государыню; от папистов требуют унизительной («и антиконституционной», как справедливо добавили бы нынче) «клятвы на верность Короне» — от чего те (естественно…) всячески отлынивают. И удивляться следует не тому, что вокруг всё громче звучат призывы: «Только массовые расстрелы спасут Отечество!», а тому, что звучат они куда тише, чем могли бы. Главная заслуга в том утишении принадлежит самой королеве: «Ее Толерантное Величество» непоколебимо стоит на том, что с одной стороны (моральной) карать людей за убеждения, а не за конкретные составы преступления — недопустимо вообще, а с другой (прагматической) — что безадресные репрессии по конфессиональному признаку автоматически превращают всех остальных членов такой конфессии из скрытых недоброжелателей в открытых врагов, и затевать такого рода игры со спичками в пороховом погребе воюющей страны может либо идиот, либо изменник.
Тем не менее, «Партия массовых расстрелов» (возглавляемая архиепископом Кентерберийским Джоном Витгифтом и лордом-хранителем печати Джоном Пакерингом) могущественна и пользуется широкой общественной поддержкой, так что королеве всё же приходится время от времени скармливать ей какого-нибудь особо горластого и скандального проповедника — «Политика есть искусство возможного», увы. Основные жертвы тут, кстати, — не католики, а крайние протестанты, пуритане; эти как раз сами жгли бы всех остальных пачками — дай им только волю… Да, там еще есть и иезуиты — но это уж, джентльмены, вообще никакие не священнослужители, а просто шпионы-и-диверсанты, с такими в военное время разговор короткий!