— Ладно, — согласился Вадим. — Пятак за тобой останется. Идем ко мне. Я на тебя карточку заведу, как в настоящей библиотеке. Только ты смотри, у нас дома не проболтайся, зачем пришел. Ты лучше скажи, что тебя ко мне как отстающего прикрепили и что ты ко мне заниматься пришел. А то мама посторонним давать книги не разрешает.
В квартире у Киселевых Борю поразила тишина. Боря привык к вечному беспокойному шуму у себя в доме. То к сестре приходили подруги — шумели, то к нему ребята из шестого «Б» — тоже шумели. А здесь, в этой хорошо обставленной и очень большой квартире, было так тихо, что у Бори от этой тишины даже стало постукивать в ушах.
— Подожди здесь, — сказал Вадим. — Чтобы не догадались, что ты за книгами пришел.
Боря остался один в большой светлой комнате с круглым столом посередине. Комната была залита ярким дневным светом, но почему-то над столом под красным абажуром горела электрическая лампочка.
Скрипнув, открылась маленькая узенькая дверь, которую Боря раньше не заметил, и в комнату, бесшумно ступая ногами, обутыми в мягкие тряпичные шлепанцы, пошла высокая старуха с остриженными по-мальчишечьи седыми волосами. Она шла маленькими шажками, как-то странно глядя впереди себя неподвижным взглядом, опираясь одной рукой на палочку, а другой ощупывая попадавшиеся ей на пути предметы, — словно играла в жмурки.
Старуха шла прямо на Борю. У Бори по спине пробежал холодок. Он быстро отскочил в сторону. Старуха повернулась к нему, и лицо ее мгновенно прояснилось.
— Вадик, — сказала она, — ты уже пришел? Вадик, — ее голос стал жалобно-просящим. — Вадик, ты бы вдел ниточку в иголку. На тумбочке, в коробке. Только не перепутай — черную.
Боря беспомощно оглянулся на дверь, за которой скрылся Вадим. А старуха смотрела прямо на него странным пустым взглядом и говорила:
— Я ж третий день, тебя, Вадик, прошу…
«Слепая!» — чуть не вскрикнул Боря.
Он молча достал из коробки на тумбочке иглу, нитки, вдел черную нитку в игольное ушко и вложил иглу в руку старухи. Она прислонила палочку к столу, опустилась на диван, нащупала рукой Борины плечи, потом голову и ласково погладила его по волосам.
— Спасибо, Вадик.
В комнату торопливо вошла молодая высокая женщина в ярком голубом халате. Боря знал ее хорошо: она часто приходила в школу. Это была Елена Владимировна, мать Вадима. Она сразу нарушила тишину, стоявшую в комнате: передвинула стул, щелкнула выключателем, погасив лампочку над столом, и громким сердитым голосом сказала, обращаясь к старухе:
— Сколько раз вас предупреждали, Серафима Петровна! Не трогайте выключатель!
Тут она увидела Борю и в изумлении подняла брови:
— Тебе чего? Ты откуда?
— Я к Вадиму, — смущенно ответил Боря, поднимаясь со стула.
Серафима Петровна удивленно повернулась в его сторону, но, наверно, ничего не увидала поблекшими слезящимися глазами и снова отвернулась.
— Отстающий? — спросила Елена Владимировна, оглядывая Борю с ног до головы. — Удивляюсь учителям! Ребенку ни пообедать, ни отдохнуть спокойно не дадут. Что он, репетитор, что ли? Репетитору-то хоть деньги платят.
Боря не знал, куда деваться от смущения, и уже хотел было сказать, что пришел за книгами, но в комнату вбежал Вадим и потащил Борю к двери.
— Пошли, Борис. Мы, мама, уже кончили.
В коридоре он вынул из кармана стопку тоненьких книжек и сунул их Боре в портфель.
— Помни — пять копеек за тобой.
Боря читал «Ната Пинкертона» не отрываясь.
Долг его Вадиму рос с каждым днем. Он выпросил у матери двадцать копеек, у сестры десять, но этого было мало. Каждый раз, возвращая Вадиму стопку истрепанных книжек, Боря думал: «Больше не возьму». Но когда Вадим выкладывал перед ним новую стопку, Борю снова начинало мучить любопытство: «А что дальше?» И он, уходя от Бори, снова уносил в портфеле стопку книжек. К концу второй недели он должен был Вадиму уже больше рубля. Таких денег спросить у матери он не решался.
Когда в субботу Боря пришел к Вадиму за очередной стопкой книг, Вадим сказал:
— Ты долг отдавай. Сколько ждать-то можно!
— А если не отдам? — угрюмо спросил Боря.
Вадим даже рот раскрыл:
— То есть как это не отдашь? Обжулить, значит, хочешь?
Он принес из соседней комнаты большую металлическую копилку в виде бочонка и потряс ею перед носом у Бори.
— Во. Видел? Думаешь, медяки? Ни одного нет. Серебро и бумажки. Около десяти рублей.
Боря поразился:
— Зачем тебе столько денег?
— Как зачем? Деньги всегда нужны. Я вот возьму маме на день рождения подарок отгрохаю. Или вот возьму и всему нашему классу на Первое мая пирожных куплю.
— Не купишь!
— Конечно, не куплю, — согласился Вадим. — Больно мне нужно на вас деньги тратить! Я лучше еще подкоплю и фотоаппарат куплю.
Дверь отворилась, и в комнату вошла Серафима Петровна. Одной рукой она, как всегда, опиралась на палочку, а другой крепко прижимала к груди небольшую фарфоровую кошечку с отбитыми ушами. Серафима Петровна остановилась на пороге, поднесла кошечку к уху и потрясла ее. В животе у кошки загремело, зазвенело.
«Копилка!» — удивился Боря. — «Тоже копилка!»
— Вадик, — сказала Серафима Петровна с тревогой. — Она раньше не так звенела. Вот послушай-ка. И она раньше тяжелее была.
Вадим пожал плечами.
— Откуда я знаю, как она раньше звенела. И сколько весила, тоже не знаю, не взвешивал. А вообще ты ее прячь подальше. Во избежание недоразумений.
— Да я прячу, — жалобно сказала Серафима Петровна. Она еще раз потрясла копилку над ухом, вздохнула и медленно вышла из комнаты.
— Что она, тоже деньги копит? — спросил Боря Вадима, когда Серафима Петровна скрылась за дверью.