— Копит. На билет.
— На какой билет?
— На железнодорожный. К тете Кате, папиной сестре, собирается ехать в Магадан. Каждый день письма ей пишет: «Вышли денег, приеду».
— И тетя Катя не шлет?
Вадим зажмурил глаза и закрутил головой — так ему стало смешно.
— Письма-то за нее, за бабушку, кто пишет? Я. Она мне диктует «пришли денег», а я пишу: «денег не шли, мне и здесь хорошо».
— Зачем? — возмутился Боря.
— А если она уедет, то на ее место другая бабушка приедет. У меня их четыре. Две родных, две двоюродных. А мне не выгодно, чтобы другая приехала. Я сейчас что хочу, то и делаю: она ничего не видит. Да и встает редко, все лежит больше. Говорят, помрет скоро. А пока эта бабушка здесь живет, другая не приедет.
— Почему?
— Начетисто очень будет — двух кормить.
Боре захотелось сказать Вадиму что-нибудь обидное, и он сказал:
— Все равно, вот накопит денег и уедет.
— Не накопит, — сказал Вадим и загадочно улыбнулся.
— Мама, дай рубль.
— Зачем?
Боря смутился. Он знал, что мать спросит об этом, но не приготовился к ответу, потому что спросил деньги случайно — подвернулся подходящий случай (мать подошла и ласково потрепала его по волосам).
— Я потом скажу. Можно? — прошептал Боря.
— Хорошо. Потом, — сказала мама и достала из сумочки рублевку. Рублевка была новенькой, шелестящей, и почему-то на уголке чернилами была поставлена цифра 508.
Уже было довольно поздно, на улице начинало темнеть, но Боря, горя желанием немедленно расплатиться с долгом, оделся и, зажав рублевку в руке, отправился к Вадиму.
Дверь ему открыла Елена Владимировна. Она оглядела Борю с ног до головы и холодно кивнула головой:
— Проходи. Вадик сейчас придет.
В комнате с круглым столом Боря увидел средних лет мужчину с аккуратной маленькой бородкой и в пестром халате. (Боря первый раз в жизни увидел мужчину в халате, и ему стало смешно.)
Мужчина в халате сидел за столом и раздраженно постукивал кончиками пальцев по крышке портсигара. Напротив него на диване сидела Серафима Петровна. Она быстро-быстро говорила, захлебываясь от волнения, и ее седой мальчишеский хохолок на голове обиженно вздрагивал.
— Когда я здорова была, Котенька, так нужна вам была. Вадика нянчила, металась, как угорелая, с базара домой, из дома в магазин. Ночей не спала, отдыха не знала…
Боря поздоровался, но его тихого «здравствуйте» никто не услыхал.
Мужчина в халате, которого Серафима Петровна назвала таким смешным, не подходящим для него именем Котенька, поднялся и, упершись обеими ладонями в стол, сказал:
— Не пойму, чего вы еще от меня хотите! Крыша над головой у вас есть, слава богу. Комната у вас отдельная, о вас заботятся…
— Кто? — вдруг громко крикнула Серафима Петровна, так громко, что Боря вздрогнул.
Котенька запахнулся в халат и вышел, хлопнув дверью. Серафима Петровна смотрела ему вслед слепыми глазами, крепко вцепившись костлявыми пальцами в диванный валик. Потом она, что-то вспомнив, беспокойно зашарила руками вокруг себя, нащупала стоящую рядом на диване фарфоровую кошку с отбитыми ушами и успокоилась.
— Здравствуйте, — Снова сказал Боря.
Лицо Серафимы Петровны посветлело.
— Это ты, мальчик? Тебя как зовут-то? Боря? Поди-ка сюда, Боренька.
Боря подошел. Серафима Петровна нащупала руками его плечи, потом голову и ласково погладила его по волосам.
— А Вадик, Боренька, придет сейчас. Убежал куда-то, непоседа. На каток, что ли. Подожди. Время-то у тебя есть?
— Есть.
— Вот и хорошо. Возьми стульчик, посиди.
Боря опустился на стул рядом с диваном. Прямо напротив него стояла фарфоровая кошка-копилка и, как показалось Боре, смотрела на него своими кукольными зелеными глазами грустно и немного укоризненно. На спине у нее чернела узенькая длинная щель.
Боря сам потом не мог объяснить себе, как это получилось.
Он разжал руку, в которой был зажат рубль, и протолкнул его в эту щель.
— Тебе, Боренька, все равно ждать-то. Ты бы письмо для меня написал. Я бы продиктовала, а? А то Вадика вторую неделю прошу — все ему некогда. Все отвязаться старается. А ведь раньше-то, бывало, без меня ни шагу… Бывало, когда еще крошкой был, мать утром из спальни в папильотках выйдет, а он бежит ко мне, ручки вытянет: «Баба, баба! Возьми меня! Коза бодатая идет». И ведь ни к кому-нибудь другому, а ко мне бежит.
Боря все еще смотрел на щель в кошачьей спине, в которой исчезла рублевка…
— Там, на тумбочке, и бумага, и карандашик есть… Что же ты молчишь? Не хочешь?
Боря встрепенулся.
— Нет-нет… Я так.