Алита со вздохом склонилась над блюдцем, а профессор взял Лефевра под локоть и со скоростью, необычной для его возраста, увлек в дальний угол музея и осведомился:
— Она не из нашего мира, верно?
Лефевр ощутил внутренний озноб, но постарался как можно быстрее взять себя в руки.
— Почему вы так решили? — спросил он, поражаясь прозорливости профессора. Тот усмехнулся и сдвинул маленькие очки в золотой оправе на кончик носа.
— По долгу службы я верю во множественность обитаемых миров. И артефакта, о котором она говорит, нет в нашем мире. Если милая девушка видела его, то явно пришла из другой реальности. Признавайтесь, Лефевр, где вы ее откопали?
Лефевр криво усмехнулся и неопределенно пожал плечами.
— Это государственная тайна, профессор.
Профессор понимающе покачал головой и, развернувшись к одному из книжных шкафов, со всей возможной осторожностью вынул толстый том в кожаном переплете и водрузил на специальную кафедру для чтения. Книга была очень старой, еще рукописной: судя по металлическим уголкам обложки, ее создали примерно в то же время, когда Ансельм Быкобор победил дракона и стал Ле Февром. Профессор благоговейно открыл книгу, аккуратно перевернул несколько страниц и сказал:
— Вот. Читаете по-старовалеатски?
— Очень слабо, — признался Лефевр. Профессор вздохнул — видимо, он очень удивлялся тому, что не все окружающие владеют его знаниями — и прочел, нараспев переводя с листа:
— Магический предмет, известный как Перо Господа, был впервые найден возле островного монастыря Сен-Со, когда море отступило, и на отмели появились следы, похожие на руны. Монахи, умудренные во многих тайных искусствах, прочли эти надписи и с подлинным трепетом нашли путь к Перу. Из древних рукописей известно, что Господь записал все будущее нашего мира и все судьбы его обитателей в Книгу жизни, а после выбросил ее в море, дабы стало ясно, что все в воле Его, но и человек не простая игрушка в руках высших сил, а может и до определенных границ сам управлять своей жизнью, — профессор откашлялся, прижав ко рту сморщенный кулачок, и продолжал: — Но случилось так, что Перо, бывшее в руке Его, решило, что и оно способно управлять, и стало переписывать судьбы людей, живущих в мире. Тогда Господь решил научить дерзкое Перо смирению и выбросил его в море. Волны вынесли его к стенам Сен-Со…
Профессор осторожно поддел страницу и перевернул. Лефевр заметил, что на безымянном пальце Габерта на мгновение вспыхнула вытатуированная защитная руна.
— …и позднее выяснилось, что Перо смирилось и утратило свою строптивость, — продолжал профессор. — Но Господь забыл о нем, и Перо, которое сохранило способность переписывать и менять судьбы, продолжило это делать в руках новых хозяев. Тогда монахи, умудренные в тайных искусствах, поняли, что Перо представляет крайнюю опасность, и, собрав мудрейших из мудрых, сумели выбросить его за пределы нашего мира. Говорят, что Перо обрело новую родину, но каковы были его приключения там, нам уже неведомо.
Профессор закрыл книгу и сказал:
— Такова легенда о Пере Господа. Когда я еще студентом собирал предания в Осколье, то мне рассказали сказку о том, что Перо не только записывало судьбы, но и могло выполнять желания. Напиши «У меня есть горшок золота» — и горшок появится. А еще Перо могло отнимать имена людей, потому что знало их все, когда им водила рука Божия, — Габерт помолчал и почти смущенно, будто понимая, что лезет не в свое дело, добавил: — Будьте осторожны, Огюст-Эжен. Если эта девушка из иного мира, то всякое может случиться.
Лефевр хотел было поблагодарить профессора за столь трогательную заботу, но в это время из той части зала, где осталась Алита, донесся шум, словно что-то упало на пол. Оставив профессора, Лефевр бросился на звук и увидел, что Алита лежит на паркете без сознания, беспомощно раскинув руки. Золотое блюдце валялось неподалеку, яблоко продолжало бегать по его краю, и картинка медленно растворялась, теряя контакт с Алитой — но Лефевр успел увидеть парочку, со всем пылом предававшуюся страсти, и узнал Никитоса.
Он опустился на пол рядом с Алитой и принялся массировать виски девушки. Подоспевший профессор тоже поспешил принять участие в реанимационных мероприятиях и, с видимым трудом склонившись к Алите, провел возле ее носа тонким белым платком, смоченным гарротской эссенцией: это средство лежало в карманах и сумочках всех стариков и старушек Сузы — оно помогало избавиться от сердечных спазмов. Веки Алиты дрогнули, она открыла глаза и, увидев Лефевра, еле слышно произнесла по-русски:
— Прошу вас, давайте уедем отсюда. Пожалуйста.
По дороге Алита не сказала ни слова: она сидела, забившись в угол экипажа, смотрела куда-то мимо Лефевра и иногда, когда ей становилось хуже, подносила к носу платок профессора. Когда они вошли в дом, Алита повернулась к Лефевру и сказала, по-прежнему не глядя на него:
— Простите меня, Огюст-Эжен, но мне нужно побыть одной.
Лефевр понимающе кивнул и слегка сжал руку девушки.
— Если нужно, зовите меня, — произнес он. Алита кивнула и медленно побрела в свою комнату. Лефевр смотрел ей вслед и думал, что у девушки глубокая истерика. Алита молчала, запечатывая свое горе в душе и не догадываясь, что от этого будет только хуже. Ей бы поплакать — Лефевр считал, что слезы приносят облегчение почти во всех случаях — но Алита не проронила ни слезинки, и он мог только догадываться о том, насколько ей сейчас тяжело.
Он подозревал, что Алита попробует увидеть Никитоса. Рискнет использовать артефакт, чтобы заглянуть в другой мир — вот и увидела, на свою голову. Муженек времени даром не терял. Конечно, Алита предполагала, что он весело проводит время, но одно дело подозревать, а другое — увидеть своими глазами. Никитос умудрился макнуть ее в грязь даже из иного мира.
Приказав служанкам докладывать ему каждый час о том, что происходит в комнате миледи, Лефевр ушел в кабинет и занялся бумажной работой — ежемесячные отчеты по делам всегда занимали у него уйму времени и выводили из себя. Он окончательно разобрался с ними только к вечеру: за это время Луиз несколько раз послушно сообщала, что из комнаты миледи не доносится ни звука, а в замочную скважину видно, что госпожа Алита лежит на кровати и смотрит в потолок. От еды и кофе она отказывалась, хотя Луиз и Амина чуть ли не каждые полчаса уговаривали ее пообедать: состояние Алиты встревожило их не на шутку. Перед ужином Лефевр подошел к дверям комнаты Алиты, осторожно постучал и произнес:
— Алита, это я. Можно войти?
Несколько минут в комнате было тихо, потом заскрипела кровать, и Алита едва слышно откликнулась:
— Нет.
— Я за вас волнуюсь, — сказал Лефевр. Служанки, которые стояли возле лестницы и, затаив дыхание, наблюдали за ним, в один голос воскликнули:
— И мы тоже волнуемся! Мы очень переживаем за миледи!
До Лефевра донесся тихий вздох, и Алита сказала:
— Со мной все нормально. Не тревожьтесь.
Лефевр только руками развел. В самом деле, не выбивать же дверь.
Алита пришла в его комнату поздним вечером, когда все обитатели дома уже уснули, а Лефевр лежал в кровати с книгой и карандашом, по старой привычке делая пометки на полях. Услышав, как заскрипела, открываясь, дверь, он оторвался от книги и увидел Алиту — прямая, бледная, в одной ночной сорочке, она была похожа на привидение.
— Что с вами? — спросил Лефевр и услышал страх в своем голосе. Первой его мыслью было, что она заболела: девушку била крупная дрожь. — Алита, что с вами?
Она сделала несколько шагов к кровати и провела ладонями по плечам, скатывая вниз кружевные лямки сорочки. Лефевр смотрел, не до конца понимая, что ей нужно; Алита спустила тонкую ткань на бедра, а потом, когда сорочка упала на ковер, переступила через нее и негромко сказала:
— Вы нужны мне, Огюст-Эжен. Прямо сейчас.
Бледный призрак обнаженной Алиты опустился на край кровати и взял Лефевра за руку. В темном взгляде девушки не было ничего, кроме глухой боли, разрывающей в лохмотья и тело, и душу — той самой, при которой человек убивает себя, лишь бы только она прекратилась.
— Возьмите меня, — прошептала Алита. — Мне это нужно. Мне это очень нужно.
— Нет, — ответил Лефевр таким же хриплым шепотом. — Нет, Алита.
Выпустив его руку, Алита поднялась на кровать — сходство с каким-то гибельным привидением, навью, стало окончательным. Лефевр смотрел на нее, словно завороженный; горячие пальцы девушки, решительно расправившись с застежкой его пижамных штанов, нырнули под ткань. На мгновение Алита замешкалась, словно проникала на неизведанную территорию и боялась сделать шаг, но затем пальцы плавно скользнули снизу вверх, а потом еще и еще, ритмично сжимаясь и разжимаясь. Потом она сместилась чуть ниже, и Лефевр ощутил влажное прикосновение ее губ и языка, одновременно робко-целомудренное и порочное.
На какое-то мгновение Лефевру показалось, что он балансирует над пропастью и вот-вот сорвется во тьму. Позволив сладкому трепету продлиться несколько секунд, он накрыл ладонью голову Алиты и, пока у него еще оставались силы, чтобы остановить ее, произнес:
— Нет. Не надо.
Алита выпрямилась, взглянула на него, и ее глаза удивленно блеснули в полумраке. Мутная пелена боли, застилавшая их, стала рассеиваться.
— Я тебе не нравлюсь? — испуганно и как-то очень жалко спросила она. Ее голос предательски дрогнул.