— Я не думал, что так получится.
— Я тоже не думала, — сказала Алита с какой-то бесшабашной легкостью. Магия наполняла ее, заставляя чувствовать себя воздушным шариком, готовым взлететь в любую минуту. Магия меняла — сейчас Алита почти не узнавала себя. — Ну ты же умный человек, Рекиген. Если ситуацию нельзя изменить, то с ней можно смириться.
Принц печально усмехнулся.
— Значит, иллюзия счастливой семьи? — сказал он, и Алите вдруг стало жаль его. Это чувство было пронзительным, почти причиняющим боль. Она неожиданно поняла, насколько одиноким был Рекиген, седьмой принц, которым никто никогда не интересовался, не занимался и не принимал всерьез.
— Что тебе важнее? — спросила Алита, ласково погладив его по плечу. — Семья или власть?
Принц усмехнулся. Развел руками.
— Спроси ты меня утром, я бы ответил точно. А сейчас не знаю.
— Знаешь, у меня когда-то была семья, — призналась Алита. — Я думала, что она настоящая. Верила в это. Делала все для того, чтобы мой муж был счастлив, — Рекиген взглянул на нее со странным интересом, и Алита продолжала: — А в итоге оказалось, что все это так… Пыль на ветру.
Она сама удивилась той грусти, которая прозвучала в ее голосе.
— Мы с тобой несчастные люди, — заметил Рекиген. — Каждый в своем смысле, но несчастные.
— Не используй меня вслепую, — попросила Алита. — Я тебе помогу, только игра должна быть честной.
Принц кивнул.
— Разумеется, — ответил он. — Если уж играть, то играть без подводных камней, правда?
Кровавый гной в розовом сиянии медленно таял. Алита вздохнула с облегчением, прекрасно понимая, что это всего лишь временная передышка.
Печаль Рекигена не обманула ее. Теперь Алита отлично видела всю нависшую над ней опасность. Оставалось решить, как выбраться из этого с минимальными потерями.
Лефевр занял пост директора правового департамента в первый день зимы. Снег выпал несколько дней назад, и столица, которую Лефевр теперь видел из окон своего нового кабинета, стала торжественной и чистой. Вся грязь и мерзость осени были моментально забыты. Снег заставил поверить в то, что жизнь налаживается, и в этой новой жизни уже не будет места ни греху, ни горю.
За этот месяц Лефевр сумел отыскать еще пять артефактов. Четыре были мертвы, пятый оказался настолько слаб, что имел уже исключительно научный интерес, и Лефевр с чистой совестью сдал его на кафедру артефакторики. За месяц он написал Алите семнадцать писем, но так ни одного и не отправил. В этом уже не было смысла. Гуле был прав: шевелиться стоило раньше. Лефевр это прекрасно понимал, но не мог не думать и не мог, устроившись вечером в кабинете, не вынимать из папки очередной лист бумаги… Соня Тимофеева, должно быть, и не вспоминала о нем: у нее было много дел.
Лефевр не упускал из виду ни единого упоминания о ее высочестве — а столичная пресса писала о Алите чуть ли не каждый день. Принцесса действительно была крайне занятым человеком: она занималась благотворительностью, лично курировала открытие сети бесплатных школ с полным пансионом для детей из бедных слоев населения и на средства мужа начала строительство больниц для городской бедноты. В отличие от прочих членов большой королевской фамилии, ее высочество Алита была очень открытой и доброжелательной. Газеты поначалу писали об этом с легким удивлением: ни одна принцесса не стала бы разговаривать с прачкой, с искренним интересом узнавая о нуждах ее детей и оказывая помощь не на словах, а на деле — но удивление вскоре сменилось уважением и любовью. Лефевр отмечал, что авторитет Алиты среди всех слоев столичного общества становится все более и более значительным. Она была молода, хороша собой и очень добра, она всегда готова была прийти на помощь каждому, кто нуждался в ней — читая очередную статью, Лефевр подумал, что в этом и заключался план Рекигена. Стать мужем народной героини, обрести популярность и уважение, а затем…
А затем Алиту убьют — Лефевр вдруг понял это с невероятной, потрясающей ясностью. В качестве невинной жертвы она принесет Рекигену намного больше пользы. Столица — да что там столица, вся страна выйдет на площади, требуя отыскать и казнить виновных, и скорбящий Рекиген их найдет: например, своих старших братьев, которые решили, что принцесса слишком уж активно набирает популярность. Его величеству ничего не останется, кроме как вершить справедливый суд, и Рекиген станет наследником престола. Свет новоявленной мученицы озарит путь к трону, его высочество наверняка пообещает продолжить добрые дела своей жены, но, разумеется, ничего не сделает, а зачем? И постепенно об Алите все забудут.
В кабинет постучали, и секретарь, долговязый молодой человек с удивительно глупым лицом, принес стопку конвертов на подносе.
— Почта, господин директор, — произнес он без выражения и аккуратно положил письма перед Лефевром. Лефевр смерил его изучающим взглядом и подумал, что секретарь наверняка снабжает нужной информацией заинтересованных людей в министерстве. Как недавно рассказал Гуле, будущее назначение Лефевра министром весьма опечалило некоторых высокопоставленных господ. Что ж, Лефевр понимал, на что идет, когда соглашался на должность.
— Идите, — сухо сказал он, и секретарь подался к выходу. Решив вечером поискать в кабинете что-нибудь вроде мелких подслушивающих артефактов, Лефевр принялся разбирать почту. Деловой переписки было много — да, в общем-то, почти все его время занимала работа с официальными бумагами. Впрочем, сегодня среди оранжевых конвертов государственной почты попался и один белый — частное письмо. Лефевр посмотрел на печать — стоящий на задних лапах лев держал копье — и криво усмехнулся. Сегодня вечером открывался бальный сезон, и господин Куатто решил окончательно взять в оборот новоиспеченного директора и будущего министра. Он действовал в лучших традициях деловых кругов: серьезные вещи откладывать нельзя, сейчас слишком многие начнут подбивать клинья к Страховиду. Сломав печать, Лефевр прочел, что бал начнется в восемь вечера, и семья Куатто ждет и надеется, и все такое, и все прочее… Неожиданно ему стало весело, и Лефевр ощутил какой-то бодрый азарт, знакомый по временам охоты на злонамеренных ведьм. Алита все равно потеряна навсегда, судя по дагерротипам в прессе, они с Рекигеном вполне счастливы друг с другом, а он, возможно, просто накручивает себя на пустом месте, так… Так почему нет?
Маленький глиняный шарик с отпечатком пальца, который Лефевр почему-то до сих пор носил в кармане сюртука, разумеется, не дал ему ответа.
Миледи Этель Куатто исполнилось шестнадцать в конце лета. Девушка действительно была хороша собой и со временем обещала развернуться в настоящую красавицу. Тоненькая зеленоглазая блондинка, еще по-детски порывистая в движениях, она была похожа на лань, готовую в любой момент сорваться с места и убежать. Она была подчеркнуто аристократична и нарочито хорошо воспитана, но порой сквозь оковы строгого воспитания пробивалась совершенно детская непосредственность, и тогда миледи улыбалась гораздо шире, чем предписывал этикет, или, забываясь, указывала на что-то пальцем. Ее матушка, госпожа Катин, до сих пор сохранившая идеальную осанку и прекрасный цвет лица, постоянно одергивала дочь, а в ее холодных голубых глазах плясали огоньки того же азарта, что испытывал Лефевр. «Интересно, кто же здесь настоящий охотник?» — подумал он, неторопливо входя в бальный зал, сверкающий золотом, огнями и драгоценностями дам, и делая вид, что не замечает семейства Куатто. Его-то, конечно, увидели сразу, но Лефевр умудрился взять другое направление, и на какое-то время его потеряли из виду. Он прошел по залу, лениво прислушиваясь к разговорам и издали оценивая товар, который господин председатель так желал ему вручить, потом решил, что незачем мучить человека, который заботится о его деньгах, и подошел к семейству Куатто — папенька и маменька вздохнули с облегчением.
В зеленых глазах Этель мелькнул ужас — так зверь в капкане мог смотреть на охотника, поднявшего ружье. Лефевр неприязненно подумал о том, насколько же надо любить деньги и связи: судя по выражению лица, господин председатель готов был сунуть ему дочку прямо сейчас — бери, делай с ней, что хочешь, хоть фарш крути. Ты же одной ногой на верхушке власти, тебе все можно, только нас потом не забудь и не обдели. «Видно будет», — мрачно подумал Лефевр и сказал:
— Искренне рад встрече, миледи Этель.
Не переставая улыбаться, матушка наградила дочку щипком, и Этель шагнула вперед и сделала реверанс.
— Я тоже рада, милорд, — робко промолвила она, изо всех сил стараясь сдержать слезы. Раскланявшись с четой Куатто, Лефевр предложил девушке руку и неторопливо повлек ее в сторону одного из балконов — там, возле высоких окон, можно было спокойно беседовать. Этель шла, как на казнь; Лефевр представил себя ее глазами, и картинка действительно вышла пугающей. Высокий уродливый тип, глава одного из самых жутких ведомств Сузы, который пытает ведьм даже в свободное время — не по работе, а уже для души, и с этим человеком придется жить под одной крышей и ложиться в постель. Лефевр подумал, что будь он на месте Этель — удрал бы так, что с собаками не нашли.
— Ну что, миледи Этель, — сказал Лефевр, когда они вошли на балкон, и Этель почти без чувств опустилась на низенькую банкетку. — Страшно, правда?
Девушка прерывисто вздохнула, сдерживая слезы, и посмотрела на Лефевра с такой мольбой, что ему почти стало стыдно.
— Нет, милорд, — ответила она. — Нет, ни в коем случае.
— Врете, — мягко заметил Лефевр, усаживаясь рядом. Этель бы с удовольствием отодвинулась от него, да некуда. — Ну будет, будет так дрожать, прелестное дитя. Не бойтесь, я не кусаюсь. Ваш батюшка решил, что из нас получится прекрасная семья. Давайте думать, что станем с этим делать.
Этель снова взглянула на него, и за слезами Лефевр увидел легкий проблеск любопытства. Наверняка она не ожидала, что разговор свернет в такую сторону.
— А что мы можем с этим сделать? — спросила она. Лефевр неопределенно пожал плечами.
— Первый вариант — это наша свадьба. Можно хоть завтра, — Этель снова вздрогнула: она явно не ожидала, что Лефевр проявит такую прыть. В конце концов, джентльмены так не спешат. — Скажу сразу: я собираюсь вам изменять. Меня мало интересуют целомудренные девушки. Я их, откровенно говоря, побаиваюсь и не знаю, что с ними делать. К тому же, я люблю другую женщину, и иногда это меня очень сильно мучит.
Этель ахнула. Подобный поворот возмутил ее до глубины души. «Скажи спасибо папе», — язвительно подумал Лефевр и продолжал:
— Вдобавок, у меня тяжелая нервная работа, и в быту я просто невыносим. А самое неприятное — это то, что вы каждое утро будете видеть мою физиономию. И каждую ночь тоже. Супружеский долг никто не отменял.
Этель сидела ни жива, ни мертва. Накручивала на палец золотистый локон, выпавший из прически. На мгновение Лефевру стало жаль ее.
— Спросите меня, какой второй вариант?
— И какой же второй вариант? — девушка шмыгнула носом, вздохнула, и на персиковый шелк платья упала слезинка.
— Батюшка ведь любит вас? Ну вот и скажите ему, что я сумасшедший урод, и вы предпочтете умереть, чем выйти за меня замуж. Он пригрозит выпороть вас, запрет в чулан, даже лишит обеда — стойте на своем. Кстати, соединение двух частей куатонского масла и одной части настойки жеревеги вполне сойдет за отраву. Покажите батюшке пузырек и поднесите к губам. Даю вам слово дворянина, что он оставит вас в покое.
Этель снова шмыгнула носом и посмотрела на Лефевра уже без панического ужаса. Конечно, ему показалось, но вроде бы в ее взгляде появился какой-то практический интерес.
— Правда оставит? — спросила она. Лефевр кивнул.
— Можете мне поверить. Выбирать, конечно, вам. Но я буду вам крайне признателен, если вы предпочтете второй вариант.