— Не надо делать трагическое лицо, — довольно сухо произнес Коул. — Смерть Джуди была для меня шоком, но мы не жили как муж и жена задолго до катастрофы.
Элисон попыталась разгадать эмоции Коула, скрывающиеся за обыденным тоном, но поняла, что ей вряд ли это удастся. Она надеялась, что он побольше расскажет ей о своем браке, но Коул сменил тему.
— А вы, Элисон? Почему вы учились именно в Дэвисе?
— Потому что там был ветеринарный факультет. Я закончила школу для девочек в Санта-Барбаре и смогла поступить туда как жительница Калифорнии. Почти невозможно было стать студентом ветеринарного факультета, если ты не из этого штата.
— Ваша мать не слишком довольна вашим образом жизни, не так ли? Как вам удалось уговорить ее разрешить вам отправиться в Дэвис?
— Я даже не пыталась. Справилась без ее помощи. Летом я работала на коневодческих ранчо, а во время учебного года — как все: обслуживала столики…
— …выгуливала собачек, разносила почту, — подхватил Коул.
— Продавала косметику, ходя из дома в дом.
— О, вот этого я, пожалуй, не делал. Наверное, это поручают только женщинам. Но на последнем курсе я расставлял товар по полкам в супермаркете «Пало Альто».
— И ваши усилия окупились, когда вы стали управляющим ранчо и женились на дочери босса.
— А вы попали в клинику Эрла Глассера. И все же не понимаю, почему вы выбрали такую неженскую профессию.
Элисон почувствовала, что начинает сердиться.
— Неженскую? А вы случайно ничего не слышали о равных правах в этой стране?
— Ох-ох, какая сердитая. Вы случайно не феминистка?
— Я верю в то, что надо платить одинаково за одинаковую работу. И в то, что женщина может выбирать любую работу, какую захочет. Я верю…
— Хорошо, хорошо, по этим пунктам я с вами согласен. Потому что я тоже не считаю, что место женщины исключительно дома. Но некоторые профессии слишком тяжелы для женщины чисто физически, если только она не обладает всеми качествами Брунгильды. А вы выглядите маленькой и хрупкой. Признайтесь же, Элисон, иногда вам наверняка бывает тяжело?
— Вовсе нет. Конечно, всем ветеринарам приходится иногда просить о помощи, когда речь идет о тяжелых или опасных животных. Но вы как владелец ранчо должны знать, что есть способы управляться с животными, не полагаясь на физическую силу. Даже очень маленькая женщина может научиться справляться с очень большими пациентами. А если надо, она попросит о помощи. Нас учат связывать и применять разные рычаги, так что можно перемещать даже огромных цирковых животных. Или вы думаете, что в университете два отдельных курса ветеринарии — один для мужчин, один для женщин? Вовсе нет. Чтобы получить диплом, мне пришлось пройти через все то же, что и студентам-мужчинам. Я прошла курсы хирургии крупных животных и скотоводства, а не только научилась лечить мелких домашних питомцев. Так получилось, что я работала три лета подряд на коневодческих ранчо, потом на ферме, и если вы думаете, что это было легко, то ошибаетесь. Больше всего мне докучали мужчины со своими сальностями.
— О нет! — застонал вдруг Коул. — Я снова провинился, и ваши глаза пылают зеленым огнем. Из них даже сыплются искры. Пощады! Пощады!
Элисон холодно посмотрела на Коула, явно недовольная его готовностью сдаться, тем более она подозревала, что Коул просто смеется над ней про себя. Если бы Элисон не вспомнила вовремя, что под угрозой находится ее спокойствие и хорошее настроение на весь вечер, она добавила бы пару слов. Но ей пришлось подавить свои эмоции и даже выдавить из себя улыбку.
— Мир? — Коул протянул ей руку.
Поколебавшись несколько мгновений, Элисон вложила ладонь в его сильные пальцы, принимая предложение о прекращении огня.
Верный слову, Коул больше не обсуждал профессию Элисон. Теперь, когда ей не надо было постоянно обороняться от его нападок, Элисон поймала себя на том, что получает от общения с Коулом неподдельное удовольствие.
Коул настоял на том, чтобы помочь ей вымыть посуду, а потом Элисон поставила кассету Паваротти, и они сидели, потягивая принесенный Коулом бренди и болтая о всяких пустяках. Коул внимательно разглядывал экстравагантный музыкальный центр, так не вязавшийся с потрепанной мебелью Элисон. Хотя она не считала, что обязана объяснять ему что-либо, Элисон все же сообщила, что это подарок ее матери.
— Так вы все же в хороших отношениях на сегодняшний день?
— Мы пришли к взаимопониманию. Марго обязалась дарить мне подарки только на день рождения и на Рождество, а я не отпускаю колкостей по поводу ее одежды, ее друзей и ее мужа.
Чтобы сменить тему, Элисон поднялась долить себе бренди. Потом она поставила другую пленку, из коллекции Манчини, и они с Коулом стали танцевать. И снова Элисон отметила про себя, как легко им двигаться вместе, словно они танцевали друг с другом всю жизнь.
Во время танца Коул первый раз поцеловал ее. Элисон ожидала этого и ответила на его поцелуй, потому что просчитала заранее все, что должно произойти сегодня между ними. Она знала, что нравится Коулу, и не удивилась реакции его тела, когда он прижал ее к себе. Но для Элисон было неожиданностью, что колени ее стали вдруг такими слабыми. Пришлось ближе прильнуть к Коулу, чтобы удержаться на ногах.
— Милая, сердитая Элисон, — шептал Коул, целуя ее шею. — Ты хоть представляешь, что ты делаешь со мной? С тех пор, как Эрл познакомил нас, я мечтал об этом, жаждал узнать, есть ли настоящий огонь в этих холодных зеленых глазах.
— И как — есть? — чуть охрипшим голосом спросила Элисон.
Ответом был еще один поцелуй — куда более страстный и требовательный, чем первый. Внутри нее словно задели какую-то молчавшую до этого струну, Элисон почувствовала возбуждение собственного тела — это было новое и немного пугающее ощущение. Она снова прильнула к Коулу, отвечая на его поцелуй, и ей стало вдруг все равно, замечает ли он, как бешено колотится ее сердце, как хрипло звучит ее дыхание, когда сильные, нежные руки Коула гладят ее по волосам, по плечам, приближаясь постепенно к вороту шелкового кафтана.
Он медленно развязал тесемки на шее и стал целовать ее ключицы. Кафтан соскользнул вниз, обнажив упругую белую грудь, и Коул застонал, словно от боли.
Элисон не стала хвататься за одежду. Она позволила кафтану упасть на пол и стояла, улыбаясь Коулу, в глазах которого ясно читалось, что он вот-вот дойдет до предела возбуждения. Какая-то часть ее существа по-прежнему твердила об осторожности, предупреждала об опасности, советовала не отдаваться полностью во власть собственных чувств, отказаться от продолжения, не заниматься с ним любовью, но было уже слишком поздно. По телу Элисон пробегала сладкая дрожь, а Коул целовал ее шею, грудь, спускаясь все ниже и ниже.
Затем он стал двигаться вверх и через несколько секунд снова впился в губы Элисон. Она расстегнула его рубашку, чтобы почувствовать тело. Коул снова крепко прижал ее к себе. Элисон наслаждалась объятиями, сгорала от каждого прикосновения к его сильному телу, возбужденному ее близостью. Снова застонав, Коул подхватил ее на руки и понес наверх. Опустив Элисон на кровать, он склонился над ней, пожирая взглядом ее тело.
Затем он медленно провел по ее телу пальцем сверху вниз, и каждый миллиметр ее тела отвечал на его прикосновение нарастающим возбуждением. Элисон закрыла глаза, понимая, что уже не в силах ничего изменить, что не хочет ничего менять.
Она услышала шорох снимаемой одежды, и Коул оказался рядом с ней на постели. Руки его скользили по телу Элисон, губы наслаждались вкусом ее кожи, разумная часть ее мозга, не уснувшая до конца, отмечала про себя, что Коул — опытный любовник, он точно знает, как заставить ее забыть обо всем от нахлынувшего возбуждения.
Но думать об этом было слишком поздно. Первобытные инстинкты, разбуженные Коулом, владели теперь ее телом, весь мир сосредоточился на них двоих и охватившем их желании. Элисон почувствовала, как тонет в волнах страсти и в то же время горит в ее огне.
Затем Коул лег сверху, вошел в нее, и безрассудная радость охватила Элисон, заставив замолкнуть циничный голос разума. Ничто больше не имело значения — ни их постоянные стычки, ни расчет Элисон, ничто, кроме проснувшихся желаний ее возбужденного тела.
Потом они лежали, уставшие, в объятиях друг друга, все еще не в силах перевести дыхание и унять отчаянное биение сердец. Ощущение удовлетворения было для Элисон таким новым, что она тихо застонала от удовольствия.
Рассмеявшись, Коул откинул упавшие ей на лоб волосы и поцеловал голубую жилку, бьющуюся на шее.
«Я должна запомнить это», — подумала Элисон. Неожиданно чудовищная боль пронзила ее сердце, и она испытала непонятное чувство потери.
Наверное, она вздрогнула, потому что Коул приподнялся на локте и внимательно посмотрел на нее.
— Ты не слишком часто занимаешься этим, правда? — спросил он.
Сладкая истома и покой тут же покинули Элисон. Так он выражает недовольство ее неопытностью? И почему в вопросе его прозвучало такое удивление? Перекатившись к краю кровати, Элисон встала, чтобы надеть халат.
— Не волнуйся, — спокойно произнесла она, стоя спиной к Коулу. — Я не возражала, чтобы меня соблазнили. У тебя нет передо мной никаких обязательств. Совсем наоборот. Я ведь говорила тебе, что не хочу серьезных, длительных отношений.