Едва отплыв, мы обнаружили, что старый парус разорван в клочья, но хуже всего было то, что пропал руль. Нам забыли его вернуть. Пять дней шторм гонял беззащитный парусник по волнам. Силы уже покинули людей, когда итальянский пароход подобрал нас возле мыса Гвардафуй. Никогда больше мы не возвращались на остров Сода, где смерть собрала щедрый урожай. Вот почему Мокбель сказал тебе, что тень острова приносит несчастье.
Старик замолчал, но его рассказ воскресил души умерших, и передо мной возникли призраки пятерых узников, погибающих от жажды и голода между морем и стеной скал.
Теперь, когда мы избавились от груза и законопатили течь, плавучесть судна значительно улучшилась.
Четыре дня спустя перед нами возникает данакильский горный массив Мабла. Через несколько часов покажется плоскогорье Рас-Бир, а там уже до Обока рукой подать!
Мы не были дома четыре месяца. Может быть, нас ждут неприятные известия? С возрастом становишься более мнительным. Я всегда готовлю себя к худшему, чтобы неожиданность не застигла меня врасплох. Подобный настрой мешает мне радоваться жизни, но зато помогает сносить, не дрогнув, самые жестокие удары судьбы.
Наш парус заметили еще издали — дюжина женщин пришли встречать своих мужей. Слава Богу, все живы и здоровы. Маленькая Инди Баба уже осваивает этот мир на четвереньках.
Теперь нужно переправить товар в Джибути. Мне было бы проще продолжать плавание в Египет, но я обещал французскому консулу доставить шаррас в Джибути, и он за это поручился. Поэтому я обязан из чувства долга соблюсти все положенные формальности. К тому же в Джибути нет запрета на провоз гашиша — значит, мне ничто не грозит. В то же время начальник таможни вполне может показать свою власть и, невзирая на закон, создать мне непредвиденные трудности. Нельзя забывать, что во всех отдаленных колониях и особенно в Джибути все зависит от прихоти местных властей.
Из предосторожности я оставляю груз в Обоке и для вида набиваю пустые тюки проросшей землей, смешанной с толченым верблюжьим навозом. Таким образом я застрахован от придирок господина Блонде и в случае необходимости могу оставить ему свой товар.
Господин Блонде, «малыш Блонде», как его тогда называли, — начальник таможни. Было ему лет двадцать шесть. Надеюсь, что сейчас это степенный, умудренный опытом человек, но в то время он был молод и вел разгульную жизнь. Он восхищался собой, своим талантом и умом, считал собственные суждения непогрешимыми и смотрел на всех сверху вниз. Он выказывал презрение к службе и высмеивал старых чиновников своего департамента, бесславно завершающих карьеру. Для него же скромная должность в Джибути была лишь трамплином на пути к блестящему будущему.
Общаясь со мной, он напускал на себя добродушно-снисходительный вид, и его речь была полна многозначительных недомолвок. Боясь оказаться в дураках, он усматривал коварство в самых бесхитростных вещах, и ради забавы я давал разыграться его фантазии. Достаточно было одного слова, чтобы пустить его по ложному следу, а пока он изощрялся в дедукции в духе Шерлока Холмса, от него ускользало очевидное.
Когда я прибыл в порт и таможенник показал ему мою декларацию, господин Блонде углубился в инструкции, но не нашел в них никаких указаний относительно шарраса. Он захлопнул книги, рассмеялся, потирая руки, и велел немедленно меня разыскать. Он поджидал меня за письменным столом в огромном кресле, подложив под сиденье стопку писем, ибо, несмотря на всю свою уверенность, считал себя недостаточно высоким. Он долго тренировался, стараясь найти наиболее впечатляющую позу, чтобы я сразу же почувствовал собственное ничтожество. Когда я вошел, Блонде был с головой погружен в свои бумаги, и мне пришлось кашлянуть, чтобы привлечь к себе внимание. Он поднял голову и хмуро уставился на меня сквозь огромные очки в черепаховой оправе.
— А, это вы! Да, я вас вызывал. Присядьте, пожалуйста. Речь пойдет, как вы догадываетесь, о вашей декларации. Вы внесли в нее шаррас; это, наверно, шутка?
Не дожидаясь моего ответа, он продолжает отеческим тоном:
— Я разговариваю с вами по-дружески, ибо, несмотря на то, что я лицо официальное, я могу понять вашу тягу к приключениям. Но берегитесь: я вас вижу насквозь и не люблю, когда меня принимают не за того, кто я есть.
— В каком смысле?
— Неважно… Скажу вам только, что, если за вами есть вина, я буду беспощаден, несмотря на все мое расположение к вам… но я не изверг.
И он заключает:
— Одним словом, постарайтесь не попадаться.
— Но, сударь, что вы хотите этим сказать? Вы позвали меня только для того, чтобы дать мне мудрый совет?
— Я говорю о вашем грузе. Я хочу, чтобы он был заявлен по форме, а не под тем причудливым обозначением, которое вы соизволили ему дать.
— Но ведь вы видели по декларации, заверенной таможней Бомбея, что это название официально утверждено английской администрацией. Столь бюрократическую страну не обвинишь в избытке фантазии. Мне продали товар под этим наименованием.
— Хорошо, хорошо, но для каких целей предназначен ваш груз, что вы с ним будете делать?
— Для промышленных целей, разумеется, разве это не ясно по его количеству? Я делаю первую попытку, чтобы в дальнейшем запустить новинку в производство, и, думаю, вам не нужно объяснять, что в коммерческих делах следует соблюдать тайну из-за возможной конкуренции.
— Да-да, понятно, впрочем, это меня не касается: вы провозите груз транзитом, и я не собираюсь прослеживать весь его путь. Но вы могли бы мне сказать, просто ради любопытства, что делают в Индии с этим…
— С этим шаррасом?
— Да-да, с шаррасом.
— В Бомбее им торгуют в табачных лавках. Кажется, индийцы курят или жуют его, не могу сказать точно. Знаю лишь, что это стимулирующее и якобы немного возбуждающее средство.
— Вот как! А вы сами… не пробовали?
— Нет, признаться, я ездил в Индию не за этим. К тому же на Востоке стольким веществам приписывают подобные свойства, что невозможно перепробовать все на себе.
— Гм-гм… И все же интересно и даже полезно исследовать что-то новое…
— Да, на что только не пойдешь ради науки!
Он многозначительно улыбается и, выдержав паузу, снова напускает на себя серьезный вид важного начальника:
— Ну что ж! Нужно будет указать в декларации состав этого…
— …шарраса.
— …этого шарраса и главное — приложить его образец… в достаточном количестве.
— Согласен предоставить вам образец… даже в любом количестве, но никакого «состава» здесь нет. Это обыкновенная индийская конопля, превращенная в порошок, всего-навсего сухая трава.
— Но нет ли в ней опиума? — недоверчиво осведомляется он.
— Нет, не думаю, что конопля его содержит.
— Знаю, знаю, но в гашише-то он присутствует.
— Понятия не имею. Но ведь мы говорим о шаррасе.
— Да, и все же может оказаться, что ваш… ваша штуковина его содержит, и в таком случае груз попадает в разряд запрещенных для ввоза товаров и подлежит…
— Нет-нет, сударь, не волнуйтесь, могу вас официально заверить, что в нем нет никакого опиума.
— Вы засвидетельствуете это в письменном виде, а образец будет подвергнут анализу.
Господин Блонде провожает меня до двери и на прощание спрашивает как бы между прочим, несколько понизив тон: