Тут я получила такую затрещину, что у меня сережка вылетела у меня из уха.
- Наглая и высокомерная девчонка! – закричал дядя, мгновенно выйдя из себя. - Язык твой полон яда! Если и есть среди людей тот, кто чист и честен сердцем и душой, кто посвятил себя Церкви и верен ей, так это Абеляр!
- Пусть так! – я упрямо стиснула зубы, потирая щеку и ухо, в котором булькало, как будто внутрь забралась астматичная кошка. – В любом случае я не собираюсь ходить к нему на уроки. Его слова так меня расстроили, что сегодня ночью я не могла сомкнуть глаз, его непрерывно скачущие мысли заставляли меня ворочаться, я чуть не задохнулась от беспокойства.
- Чего же тут бояться? Покой – для идиотов... только у блаженных нет проблем.
- Но он наполняет мой мозг и душу сомнениями. Я ненавижу сомнения... а тот, кто сеет сомнение в сердцах людей, как говорит Исайя, играет на руку злодею.
Бац! Еще одна затрещина, на этот раз по другому уху. Дядя, защитник диалектики, на практике определенно не придерживался диалектических методов. Потом он схватил меня за волосы и дернул вверх, удерживая на расстоянии вытянутой руки, словно марионетку в ярмарочном балагане. Я была вынуждена встать на цыпочки, иначе он стянул бы всю кожу с моей головы.
Но даже в этой позе, практически болтаясь в воздухе, я орала:
- Ты можешь оторвать мне голову начисто, дядя, но к этому твоему святоше я больше не пойду!
- Дерзкая девчонка! – выдохнул мне в лицо аббат. - Высокомерная и тщеславная! Вбила себе в голову... Да что ты понимаешь! Она, видите ли, знает греческий, пишет и читает на латыни ... даже понимает иврит! Декламирует наизусть все четыре Евангелия, письма апостола Павла к римлянам, декады Ливия и комментарии Сенеки! Она буквально сочится непреложными истинами из неопровержимых текстов! Она считает себя самой культурной девушкой Франции, поэтому никто не имеет права к ней прикасаться! Да ты просто ученая обезьяна, вызубрившая всякую галиматью... Но заплутав на путях парадоксов о добре и зле, ты спотыкаешься, словно телега о трех колесах.
Это я-то ученая обезьяна? Я – телега о трех колесах? От обиды я света белого не взвидела, и стоило ему опрометчиво пронести руку мимо моего рта, как я вцепилась в нее зубами... он издал крик, который заставил бы всех рабочих, строивших башни Нотр-Дама, сбежаться к нам, кабы не воскресенье, а значит, никто не работал.
Может быть, он был прав... лесть, комплименты магистров и знаменитых людей, бывавших у нас дома, вероятно, действительно вскружили мне голову. С другой стороны, не подвергалось сомнению, что не существовало во всей Франции женщины столь же образованной и знающей... особенно если добавить, что мне не было еще и шестнадцати лет!
Но это не имеет никакого значения: оказывается, все это только видимость, на самом же деле я просто редкостный уродец, «ученая обезьяна», которую можно показывать на выставках. Ходячая память при полном отсутствии личности.
Я представляю себя с колокольчиками на шее и перьями на голове, прыгающей по книжным полкам в библиотеке и захлебываюсь рыданиями. Потом, завывая, словно баньши, я бросаюсь к книжным полкам и валю их на пол. Выхватив из пылающего камина две головни и держа их, как факелы, я снова отпрыгиваю к книгам.
- Что ты делаешь, чокнутая? – вопит дядя. – Ты что же, хочешь предать все здесь огню?
Аббат скачет вокруг меня, пытаясь остановить. Вдруг он хватает ведро воды, стоящее у камина, и окатывает меня с ног до головы. Я задыхаюсь и падаю, словно мокрая тряпка.
И в этот самый момент, как в ателлане[1] Плавта, вошел Абеляр.
Он на мгновение запнулся, потом снял мантию и закутал меня.
- Идите смените платье, - мягко сказал он, - а потом, пожалуйста, приходите. Я хотел бы пару минут переговорить с Вами. Для меня это столь же невозможно. Я зашел только поздороваться. Я не смогу более продолжать занятия.
Я почувствовала, как вода в моих волосах замерзает. Больше не видеть, не слышать его? Разве не этого я хотела? Почему же мне нехорошо?
«Противоречие есть свойство женщины», - сказал Катулл... И здесь никуда не деться от цитат! Зануда и дура, ничего больше. Ноги мои подкашивались, пока я одиноко взбиралась вверх по лестнице. Вот и моя комната. Не знаю, где была в это время моя голова.
А Абеляр был внизу, разговаривал с аббатом. Догадываюсь, что дядя рассказывал обо мне вещи недостойные. Через некоторое время я снова спустилась, уже в другом платье, хотя мокрые волосы все еще липли к лицу.
Дядя оставил нас одних.
Абеляр предложил мне сесть у окна на одну из каменных лавок, а сам сел на другую. Он нежно подхватил мои волосы и слегка отжал их.
- Ваш дядя сказал мне, что Вы хотели бы прекратить наши встречи, - начал он отстраненно.
- Да, это так, - пробормотала я. – Но на самом деле силы...
- Нет, прошу тебя, Элоиза, дай мне закончить: мне стоит больших усилий говорить с тобой сейчас.
Сказав это, он снова сжал мои волосы, и я почувствовала, как холодная вода потекла по спине.
- Я мог бы сказать тебе, что, насколько я могу судить, решение не возвращаться к занятиям было основано на внезапно возникших обязательствах... Но это было бы большой ложью и низостью с моей стороны.
- В каком смысле? – я сняла его руку с моего затылка и, взъерошив волосы, энергично замотала головой.
- Прекрати! Ты меня всего забрызгаешь! – он вытер лицо краем мантии и продолжил: - Правда в том, что я должен просить у тебя прощения, Элоиза.
- Прощения за что? – в этот момент я вдруг поняла, что он перешел со мной на «ты». – За что просить прощения? – переспросила я.
- За обман, на который я пошел.
- Какой обман?
- Я слышал о тебе, Элоиза, от очень многих людей здесь, в Париже. Ты знаменита... своей эрудицией, нет, на самом деле, образованностью и восприимчивостью.
- Опять «ученая обезьяна»! – воскликнула я.
- Коадьютор[2] твоего дяди, Марчелло, описал мне твое лицо и глаза, он рассказал мне о твоих изысканных манерах и твоей доброте. Жерар, диакон, тоже был тобой очарован... И они правы, Элоиза, ты прекрасна!
Боже святый! Засмущавшись, я так покраснела от нахлынувшего жара, что казалось, от мокрых волос пошел пар. Я не могла вымолвить ни слова, только ошеломленно следила, как движутся его губы.
- Я был так заинтригован, что пошел на обман, лишь бы с тобой познакомиться.
- Что за обман?
- Сперва я подружился с твоим дядей, потом солгал ему, что ищу комнату внаем и сам же предложил давать тебе уроки, но заставил его думать, что это он попросил меня об этом.
- Правда?
От жара волосы мои совсем высохли, язык прилип к гортани.
А низкий голос продолжал:
- Как тать я предстал в этом доме. И позор мне, что я втянул тебя в это.