— Ей было пятнадцать, когда мама наняла ее, — уловила она его шепот, было похоже, что он совершенно точно угадывает все ее мысли. — Она была старшей из девяти детей в семье, так что она уже преуспела в уходе за детьми, и к тому же она очень любила малышей. — Он улыбнулся. — Мария говорит о том, что единственное ее желание — это дождаться, чтобы ее дети выросли, и тогда она занялась бы уходом за моими.
Рэчел положила вилку, горло ее болезненно сжалось, — она представила себе Витаса отцом, представила, как смягчится и станет нежным его смуглое лицо при взгляде на белоснежный сверток в чьих-то руках. Еще раньше она заметила, как бежал к нему сын Марии, и как Витас весело смеялся, подкидывая его в воздух. До того момента ей и в голову не приходило, что он может любить детей или что ему может быть присуще желание обзавестись семьей, но теперь эта мысль снова пришла ей в голову. Она вспомнила, как он говорил о Лляносе и о том, что может найти там свое будущее, и стала гадать, не там ли он собирается построить собственный дом.
Она все еще не знала, из какой семьи он происходит, но те крохи информации, которые он дал ей, явно свидетельствовали о том, что первое ее впечатление о нем было в корне неверным. Теперь она понимала, что он не мог быть бывшим ковбоем, что, однако, не делало его менее загадочным. Кроме того, семья, где держали няню, должна была быть достаточно состоятельной. Но сам факт, что он не желал ничего рассказывать Рэчел об этом, показывал, что, по его мнению, ей это знать совершенно ни к чему. Она будет с ним рядом слишком недолго, чтобы это имело какое-то значение. При этой мысли настроение у нее сразу испортилось, и она грустно склонила голову.
Когда ужин закончился, девушка поднялась следом за Марией и жестами предложила ей свою помощь в уборке. Но ее предложение, так же жестами, было отклонено. Рэчел снова опустилась на скамью. Принесли пиво для мужчин, а для нее — бокал с напитком из тростникового сока, который Витас назвал quarapo. Рэчел отхлебывала его потихоньку, так как он показался ей довольно крепким.
Мария убрала со стола тарелки, увела детей вглубь дома, причем те пошли за ней с явной неохотой. Рэчел догадалась, что их отправляли спать. Мария отсутствовала довольно долго, а вернувшись, она почти заговорщицки поманила Рэчел за собой.
Скоро девушка поняла, в чем было дело. За ширмой в освещенной лампой спальне была готова ванна для нее. Мария, непрерывно о чем-то болтая, втянула ее за собой в комнату и жестом показала, что Рэчел может раздеться и лечь в воду. Рэчел заколебалась. Как объяснить этой бывшей няне, которая ни слова не понимала по-английски, что она, Рэчел, не привыкла принимать ванну в чьем-либо присутствии? Разве что призвав в переводчики Витаса, а уж это она не сделает ни в коем случае.
Она тоскливо посмотрела на чуть парящую воду, в которой плавали какие-то размятые зеленые листья, которые, кстати, приятно пахли.
Рэчел повернулась и увидела, что Мария стоит у кровати, держа в одной руке седельную сумку, а в другой разорванную рубашку и бюстгальтер, которые Рэчел забыла сжечь. Лицо женщины выражало испуг, даже потрясение, когда она подняла порванную одежду и повернулась к девушке, глядя на нее очень серьезно и вопросительно.
— El Senor? — Голос Марии был испуганным, но стоило Рэчел покачать отрицательно головой, как лицо ее прояснилось, хотя она и казалась еще удивленной. “И для этого есть причины”, — подумала Рэчел и начала неохотно расстегивать рубашку.
Каким огромным наслаждением было погрузиться в теплую душистую воду и почувствовать, как она смывает с тела пот и грязь! Мария тем временем отбирала из ее седельной сумки грязную одежду. Потом она посмотрела на довольное лицо девушки и ласково заулыбалась в ответ. Руки ее пришли в движение, — она пыталась что-то сообщить Рэчел. Наконец та поняла, что Мария предлагает помочь ей помыть волосы. “Это было бы блаженством”, — подумала Рэчел. Ее пальцы ловко освободили волосы от шпилек и распустили узел на затылке. Она закивала и улыбнулась Марии в ответ. Потом она сидела, прикрыв глаза, пока Мария мылила, терла, и прополаскивала ей волосы. Пальцы женщины были одновременно уверенными, нежными и ободряющими, когда скользили по ее голове. Ей вдруг представилась целая вереница черноглазых малышей с волосами цвета воронова крыла, послушно ожидающих, чтобы Мария помыла им головы. Что-то больно кольнуло ее в сердце, и она поняла, о чьих детях подумала. Где-то у него будет и жена. Разумеется, не случайная любовница, а сеньорита, выращенная и воспитанная в монастыре в одном из роскошных пригородов Боготы. Кто-нибудь вроде Изабель Аврилес, которая ни одного дня в своей жизни не работала и которой вовсе не надо зарабатывать себе на жизнь. Которая будет счастлива, проводя свои дни в праздности и сохраняя свое лицо и тело красивыми для мужа.
Когда голова ее была вымыта, Речел позволила Марии помочь ей выйти из ванны и обернуть вокруг себя, в виде соронга, большое полотенце. Потом она опустилась на колени около женщины, подчинившись ее жесту, и та стала полотенцем вытирать досуха ее волосы. У нее было такое чувство, будто все ее печали и заботы куда-то уплыли, как будто она снова стала счастливым и беззаботным ребенком. “Как было бы замечательно оставаться в таком состоянии всегда, — подумалось ей, — вот так лежать, опустив голову Марии на колени”.
Но Мария уже осторожно подталкивала ее, заставляя подняться. Рэчел встала и пошла к кровати, на которой были разложены ее вещи. Рука ее потянулась за ночной рубашкой и остановилась в воздухе. Ее там не было. Она перевернула чистые рубашку, джинсы и последнюю чистую смену белья, чтобы посмотреть, нет ли сорочки под ними. Это была всего-навсего коротенькая батистовая сорочка, которая практически не занимала места в сумке. По всей вероятности, она-таки оставила ее в чемодане в гостинице Асунсьона.
— Que pasa, senorita? Мария подошла и остановилась рядом.
Рэчел порылась в памяти, стараясь припомнить забытое слово.
— Micamison, — наконец выговорила она.
Мария потрогала вещи, лежащие на постели одним пальцем, как бы делая вид, что ищет и побаивается, что они ее укусят, потом вышла из комнаты.
Вернулась она очень быстро, и в руках у нее была масса какой-то нежной белой ткани, которая, после того как Мария встряхнула ее, оказалась ночной сорочкой. Рэчел подумала, что эта старинная вещь наверняка стоила бы немало фунтов в комиссионном магазине в Англии. Высокий воротник и длинные рукава были украшены кружевом явно ручной работы, а длинная юбка была необычайно широкой. Кроме того, что она едва заметно отливала желтизной на складках, она была в отличном состоянии и очевидно являлась чем-то вроде реликвии.
Рэчел запротестовала. Это была очень красивая вещь, она вполне могла бы храниться в музее, но Мария и слышать ничего не хотела. Прежде чем Рэчел успела ее остановить, она уже ловко убрала полотенце, в которое была закутана девушка, и накинула на нее рубашку, осторожно вытащив из-под ворота еще немного влажные волосы. Потом Мария взяла щетку, стала расчесывать их и остановилась только тогда, когда волосы легли гладкой сверкающей массой медового цвета на плечи Рэчел. После этого женщина взяла с кровати чистую одежду, перенесла ее на стул и прошла по комнате, выключая по дороге лампы и оставив только одну, на тростниковом столике между кроватями. Она вышла, захватив с собой влажные полотенца и напоследок бросив в сторону Рэчел чуть насмешливый взгляд.
Оставшись одна, Рэчел почувствовала себя бесконечно усталой и опустилась на край постели. Помытая, надушенная, расчесанная, одетая в белое, она нисколько не сомневалась, кого сейчас напоминает, — викторианскую невесту перед брачной ночью. Это было бы самой смешной в ее жизни шуткой, если бы она могла сейчас смеяться. Она расправила складки льна, размышляя, насколько утонченно-нежным был материал, и каким слабым и чарующим ароматом веяло от него, как будто он хранился с травами. Вероятно, кружево это плела какая-то испанская монашка для приданного невинной девушке, воспитывавшейся для замужества в монастырском уединении. Как потрясена была бы эта добрая сестра-монахиня, — грустная улыбка появилась на губах Рэчел, — если бы она могла представить себе, что сделанная ею рубашка будет на девушке, спокойно размышляющей о ночи любви с мужчиной, которого она почти совсем не знает. Хотя это не совсем правда. Она вовсе не была спокойна. Туча трепещущих колибри, виденных ею в лесу, была ничем по сравнению с трепетом в ее груди. Она хотела, чтобы Витас поскорее пришел и обнял ее и, по крайней мере, заставил бы ее перестать думать.
Она встала. Рубашка была ей немного длинна и совершенно закрывала босые ноги. Она немного приподняла подол.
Рэчел не слышала, как отворилась дверь, но внезапно почувствовала каждой своей клеточкой, что он стоит в дверях и наблюдает за ней.
Она подняла глаза. Витас был совершенно неподвижен. Казалось, он застыл на пороге и смотрел на нее, будто не веря собственным глазам.
Она хотела бы пошутить, ради себя самой, чтобы хоть как-то снять напряжение, охватившее их обоих, но не могла выговорить ни слова. Все, что она чувствовала, это была боль желания и медленное тяжелое биение собственного сердца.
— Обними же меня, — молча молила она его. — Поцелуй меня. Сделай, чтобы мне было хорошо сегодня, даже если завтра я об этом горько пожалею и буду жалеть до конца жизни.
Наконец он шевельнулся, вошел в комнату, каблуком сапога захлопнул за собой дверь. Она вся напряглась, не сводя глаз с его лица, и ждала, когда он обойдет кровать и приблизиться к ней.
Только он этого не сделал. Он остановился по другую сторону кровати и стал расстегивать рубашку.
Слова его прозвучали холодно:
— Забирайся в постель, chica, прежде, чем успеешь простыть. Да не забудь отвернуться, у меня нет желания просить у Марии пару к этому несообразному костюму, чтобы не заставить тебя краснеть.
Она лежала на боку, уставившись в темное окно, затянутое от насекомых сеткой, стараясь не слышать звуков его движений, шуршания одежды, которую он снимал. Она услышала, как заскрипели пружины кровати, когда он лег. Потом лампа потухла.
Долго лежала она без движения, не веря в произошедшее, потом руки ее сжались в кулаки и прижались к ледяным дрожащим губам.
На следующее утро, когда она открыла глаза, было уже поздно. По тому, под каким углом падал в окно свет солнца, она могла судить об этом. Она села и бросила взгляд в вторую кровать. Кровать была пуста и аккуратно застелена. Создавалось такое впечатление, что пустовала она уже давно.
Рэчел вяло откинула одеяло и опустила ноги на пол. Глаза у нее болели, как будто она совсем не смыкала их всю ночь. Однако она знала, что это было не так. Она спала и видела какие-то смутные и тревожные обрывочные сны.
Кто-то — Мария? — поставил на столик у кровати кувшин с водой, уже остывшей, и она умылась, получая большое удовольствие от прикосновения к лицу и шее прохладной воды. Потом она сложила сорочку, очень тщательно и аккуратно, и положила ее на одеяло. “Больше она уже не понадобится”, — подумала она.
Рэчел быстро оделась и вышла во двор. Первым делом она заметила веревку, на которой сушилось белье — ее собственное рядом с детским. Пока она нежилась под лучами утреннего солнца, во двор с бельевой корзиной в руках вышла Мария. Глаза у нее засияли при виде девушки и она поставила корзину на землю.
— Buenos dias, Senorita, — добродушно приветствовала она ее. — Como este usted?
— Muy bien, gracias. — Это был общепринятый ответ, хотя и не совсем точный. — Er — donde esta elsenor?
Пухлое лицо Марии выразило удивление. Она явно считала, что Рэчел сама знает это, и ее ответ, сопровождавшийся быстрыми жестами, остался для девушки совершенно непонятным. Но Рэчел почему-то решила, что она просто говорит, что его нет здесь и что он отправился куда-то с Рамоном.
Речел слегка нахмурилась. Она ожидала, что он уже оседлал лошадей, готовясь пуститься в путь. Она ведь говорила ему о срочности их путешествия в Диабло. Что же могло произойти?
Тут она заметила, что Мария зовет ее завтракать, и заставила себя улыбнуться и кивнуть. Войдя в жилую часть дома, она уселась за стол и стала наблюдать, как суетится Мария, готовя для нее пышный омлет. Он показался ей вкусным, так же как и хрустящие золотистые шарики из маисовой муки и сыра, с которыми Мария его подала, и которые она назвала “bunuelos”.
Рэчел запила омлет двумя чашками крепкого кофе и почувствовала себя значительно лучше. В какой-то степени она чувствовала и облегчение от того, что не столкнулась с Витасом сразу по пробуждении. Ей жутко было представить себе, как она станет с ним разговаривать, и как он посмотрит на нее при встрече. Уж очень унизительной для нее оказалась прошлая ночь, — горько размышляла девушка. Значит, он не ожидал найти ее закрытой волнами белоснежной ткани. Но ведь она и сама этого не ожидала, но не могла поверить, что выглядела в этой одежде столь уж отталкивающе. Ясно, что упаковка оказалась недостаточно экзотической для его вкуса, — говорила она себе. Возможно, он предпочел бы черное кружево, которое только оттеняло бы, а не скрывало, — мысль эта страшно разочаровала ее.
Она заметила, что Мария исподтишка наблюдает за ней, и постаралась принять невозмутимый вид. “Женщина, наверно, неправильно истолковывает мой утомленный вид и заспанные глаза”, — подумала Рэчел грустно.
Она посмотрела на часы и с ужасом увидела, что уже полдень. Им давным-давно следовало бы выехать. Где же Витас? Что он делает? Несмотря ни на что, его первой обязанностью было проводить ее до Диабло, как он ей обещал.
Она вышла на веранду и стояла там, глядя на уходящую вдаль дорогу, но там не находила его следа. Мария вышла за ней и с беспокойством следила за выражением ее лица. Рэчел снова взглянула на часы.
Последующие несколько часов она провела бесцельно слоняясь по комнатам и по двору. Время тянулось неимоверно медленно, а ее осторожные предложения помочь Марии были с улыбками отклонены. Один раз она попыталась прилечь, но так вертелась на постели, что решила лучше подняться.