— «Сессна» работает на пониженных нагрузках. Для работы необходимо топливо с октановым числом, равным сотне. Добавление реактивного топлива понизило октановое число. В результате смесь загорелась и подожгла сначала один двигатель, а потом и другой, — Фордис сделал еще один глоток вина. — Даже двигатель без топлива может нормально запускаться и останавливаться — до того момента, пока не загорится. Дело в том, что авиационное топливо с высоким октановым числом светло-голубого цвета. А реактивное — прозрачное. Редко — соломенного цвета. Когда я проводил осмотр, топливо показалось мне слишком светлым, но все же оно было голубым, поэтому я подумал, что все в порядке. Это было сделано кем-то преднамеренно, кем-то, кто точно знал, что он делает.
Повисло недолгое молчание. Гидеону понадобилось несколько секунд, чтобы переварить полученную информацию.
— Итак… в какое время ты закончил свое расследование? — спросил Фордис.
— В двенадцать тридцать. Может, в час дня.
— Тогда где, черт возьми, тебя носило весь день? Я звонил тебе полдюжины раз: ты отключил сотовый.
Темное чувство внезапно снова накатило на Гидеона. Он не планировал ничего рассказывать Фордису, но, тем не менее, услышал, как отвечает ему:
— Мне нужно было пройти кое-какие… тесты.
— Тесты? Что еще за тесты?
— Это личное.
Почки шипели на сковороде и уже успели слегка подрумяниться. Гидеон осторожно переложил их на тарелку, которую предварительно нагревал на плите, и Фордис, нахмурившись, уставился на этот кулинарный изыск.
— Что это, черт возьми, за…
— Почки. Просто дай мне минуту, я закончу приготовления.
Гидеон бросил на все еще шипящую сковороду порезанный лук-шалот, специи, налил бульона и плеснул щедрую порцию вина, тем самым быстро приготовив изысканный соус.
— Я не ем субпродукты, — скривился Фордис.
— Это даже не телячьи почки, это ягненок. И Фрэнк — мой мясник в городе — предложил мне их по отличной цене, поэтому, вместо того, чтобы приготовить их à la Bordelaise я решил сделать flambés, — Гидеон осторожно нарезал почки и проверил, чтобы они приготовились идеально и имели приятный розовый оттенок. Смешав их с соусом, он добавил извлеченные из духовки тушеные артишоки, а затем разложил свой шедевр по тарелкам.
— Захвати вино, — сказал он, неся две тарелки в гостиную, что располагалась рядом с кухней. Фордис неохотно последовал за ним.
— Говорю же, я не ем субпродукты.
Гидеон поставил тарелки на низкий столик перед кожаным диваном. Фордис присел и сердито уставился на свою порцию.
— А ты попробуй.
Агент поднял нож и вилку и нерешительно занес их над блюдом.
— Ну же, давай. Будь мужиком. Если тебе не понравится, на кухне я найду для тебя пакет доритос.
Он осторожно отрезал крохотный кусочек, наколол его вилкой и с подозрением поднес его ко рту.
Гидеон тоже попробовал. Идеально. Он задался вопросом, как такая вкуснятина может кому-то не нравиться.
— Ну, надеюсь, это меня не убьет, — вздохнул Фордис, положив кусок в рот. Несколько минут они ели молча. Затем Фордис заговорил снова. — Это весьма забавно: сидим здесь, едим, пьем вино. А ведь только вчера мы чудом избежали авиакатастрофы. Я чувствую себя… обновленным, что ли.
Слова агента напомнили Гидеону о его диагнозе. И о том, как он провел последнюю часть дня.
— А что насчет тебя? Чувствуешь, что как будто переродился?
— Нет, — коротко буркнул Гидеон.
Фордис замолчал и внимательно присмотрелся к нему. Гидеон выглядел очень мрачным.
— Эй, ты в порядке?
Гидеон сделал большой глоток вина. Он понял, что пьет слишком быстро, словно пытается забыться. Неужели он все же хочет, чтобы разговор пошел в этом направлении?
— Слушай, хочешь поговорить об этом? Я имею в виду… это ведь был чертов ад.
Гидеон покачал головой, поставив свой бокал. Теперь он чувствовал непреодолимое желание выговориться.
— Дело не в этом, — наконец, выдавил он. — Катастрофа меня не беспокоит.
— Что же тогда?
— Это… то, о чем я думаю, каждое утро. То, о чем я вспоминаю в первую очередь, как только открываю глаза.
— Вспоминаешь… о чем?
Несколько мгновений Гидеон не отвечал. Он не знал, почему сказал это. Хотя, нет. Он знал. Он сделал это по той же причине, по которой пригласил Фордиса в свою хижину. После того, как они начали вместе вести это расследование, вместе восхищались творчеством Телониуса Монка, вместе прошли через вчерашнее едва не случившееся крушение, он начал смотреть на Фордиса, как на друга. Возможно — кроме, разве что старого Тома о’Брайена в Нью-Йорке — даже как на своего единственного друга.
— Я болен. Терминальная стадия, — сказал он. — Каждое утро начинается с того, что у меня есть две-три минуты спокойствия, а потом… я вспоминаю. Вот, почему я не чувствую себя обновленным… или возрожденным… или как там еще.
Фордис перестал есть и внимательно посмотрел на напарника.
— Ты, что, шутишь? — спросил он. Гидеон покачал головой. — И что это? Рак?
— Нечто, известное как АВМ: некое переплетение вен и артерий в мозге. Врачи говорят, что по статистике мне остался год жизни. Плюс-минус.
— Это неизлечимо?
— И не операбельно. В какой-то момент случится просто… бум.
Фордис откинулся на спинку дивана.