— Вы можете идти? — спросил Тарзан.
— Да,— ответила она.— Моя нога онемела, но, кажется, не повреждена.
— Хорошо,— заметил человек-обезьяна.— Медленно отступайте за меня, не делайте резких движений. Я думаю, лев больше не нападет.
С предельной осторожностью оба попятились к кусту. Нума постоял немного, порычал, а затем медленно последовал за ними. Тарзан думал, погонится ли он за ускользающей добычей или остановится невдалеке? Если он последует за ними, тогда нужно быть готовым к нападению. Если Нума нападет, то одного из них он схватит. Когда лев подошел к трупу лошади, Тарзан остановился — остановился и Нума, как Тарзан и думал. Человек-обезьяна ждал, что еще сделает лев. Тот глядел на людей какое-то время, сердито ворча, затем внимание его отвлекло соблазнительное мясо, и он набросился на труп лошади, продолжая прерванную трапезу.
Девушка вздохнула с облегчением. Они возобновили свой медленный отход. Лев, поедая мясо, изредка бросал на них косые взгляды, и когда они подошли к кустам и углубились в заросли, девушка почувствовала вдруг головокружение, настолько сильное, что упала бы, если бы ее не поддержала мощная рука — Тарзан заметил ее состояние. Через некоторое время она пришла в себя.
— Мне было трудно,— сказала девушка, как бы извиняясь,— это не от меня зависело. Смерть была так близко — ужасная смерть. Только сейчас начало сказываться потрясение, но теперь мне лучше. Как я смогу отблагодарить вас? Это было чудесно. Вы, кажется, совсем не боялись свирепого зверя, похоже — это он боялся вас! Кто вы?•
— Он знает меня,— ответил Тарзан мрачно и добавил,— вот потому и боится.
Он стоял лицом к девушке и впервые имел возможность разглядеть ее вблизи. Она была очень красива — этого нельзя было отрицать. Но Тарзан ощущал ее красоту только подсознанием. Красота, видимо, была чисто внешняя, ее не украшала душа. Поэтому красота девушки, не облагороженная духом, не казалась Тарзану возвышенной, какой была наделена его горячо любимая Джейн.
Душа девушки была, наверное, черна, как грех. Тарзан помнил, что юная красавица была немецкой шпионкой. Он ненавидел ее и желал доставить ее туда, где ее уничтожат, но изберут для этого способ, который принесет наибольшую пользу в борьбе с врагом.
Он равнодушно разглядывал белую обнаженную грудь, с которой Нума сорвал одежду. На атласной коже, меж холмиков грудей, покачивался медальон. Тарзан увидел его, и это вызвало у него неожиданное гневное изумление и злобу. Его лицо исказилось — золотой медальон, отделанный бриллиантами, золотой медальон его юности, подаренный в знак любви, украденный с груди его жены мерзавцем Шнайдером. Девушка увидела гневный взгляд, но неправильно его поняла. Тарзан грубо схватил ее за руку.
— Где вы это взяли? — потребовал он объяснения, срывая с нее безделушку.
Девушка оскорбленно выпрямилась.
— Уберите руки,— возмутилась она.
Но человек-обезьяна не обратил никакого внимания на ее слова, а только сдавил ей плечо с еще большей силой.
— Отвечайте мне! — рыкнул он.— Откуда он у вас?
— А вам-то что до этого? — отпарировала она.
— Это мое! — ответил он.— Скажите мне, кто дал вам его, или я брошу вас прямо в пасть льву!
— И вы могли бы это сделать? — спросила она, побледнев.
— Почему бы нет? — презрительно поморщился он.— Вы шпионка, а шпионы должны умереть, если они схвачены.
— Что же, вы собираетесь убить меня?!
— Я собираюсь отвести вас в штаб, там распорядятся вашей жизнью, но Нума может сделать это более эффектно. Что вы предпочитаете?
— Гауптман Фриц Шнайдер подарил мне этот медальон,— ответила девушка.
— В таком случае мы идем в штаб! — сказал Тарзан.— Быстро!
Девушка шла рядом с ним, обходя кусты, а ее мысли все время напряженно работали. Они двигались к востоку, что ее устраивало, и, так как они шли все время в этом направлении, она была даже рада находиться под защитой огромного белого дикаря. Берта Кирчер все время пути размышляла, помня, что ее пистолет находится у нее в кармане. Человек, взявший ее в плен, должно быть, сумасшедший, раз не отнял у нее оружие.
— Что вас заставляет думать, что я шпионка? — спросила она после длительного молчания.
— Я видел вас в немецком штабе,— ответил он,— а затем на территории английского лагеря.
Девушка не могла позволить отвести себя снова к англичанам. Она должна достичь Уилхемстала, даже если придется применить свой пистолет. Берта бросила косой взгляд на высокую фигуру. Какая величавая осанка! Но псе же это животное, способное убить ее или дать другим возможность это сделать, если она сама не уничтожит его. А медальон? — она должна получить его обратно, его непременно нужно доставить в Уилхемстал.
Тарзан шел теперь фута на два впереди, так как дорожка была узкой. Девушка осторожно вытащила пистолет. Одного выстрела было бы достаточно, цель была так близка, что просто невозможно было промахнуться. Взвесив все это, Берта прищурилась, глаза остановились на бронзовой спине с перекатывающимися под кожей мускулами. Какая идеальная походка и прекрасная, гордая посадка головы, а лицо, чудесное лицо с чисто классическими правильными чертами... Такому облику мог позавидовать не один из античных героев. И это великолепие превратится в груду мертвой плоти?
Волна неожиданного чувства охватила девушку. Нет, она не могла этого сделать, но все же она должна освободиться и непременно вернуть медальон обратно.
И тут она, зажмурившись, взмахнула пистолетом и сильно ударила Тарзана рукояткой по затылку. Как подкошенный, он упал на тропинку.
Часом позже Шита-пантера охотилась и случайно взглянула на голубое небо, где ее внимание привлек Ска-гриф, медленно круживший в вышине над кустом на расстоянии примерно мили. Целую минуту желтые глаза Шиты внимательно разглядывали отвратительную птицу. Они видели, как Ска нырял и поднимался, снова продолжая свое зловещее кружение. В этих движениях Ска все было понятно такому знатоку лесной жизни, как Шите, и в то же время они ничего бы не значили для вас или для меня.
Охотившаяся кошка догадалась, что на земле под местом парения грифа лежало что-то интересное — зверь, пожирающий свою добычу, или умирающее животное, на которое Ска не решался напасть. В любом случае для Шиты это означало мясо. Поэтому осторожная кошка пошла окольным путем, низко приседая на своих бархатных лапах. Движения пантеры были бесшумны, птица и ее жертва не должны были заметить ее приближения. Затем, принюхиваясь к каждому порыву ласкового ветерка, Шита-пантера осторожно поползла вперед. На некотором расстоянии ее острое обоняние уловило запах Тармангани.
Шита остановилась. Она никогда не охотилась на людей. Пантера была молода, в самом расцвете сил, до этого она всегда избегала такого ненавистного соседства, а за последнее время стала постепенно привыкать к нему, благодаря появлению многих солдат на ее древних охотничьих угодьях, а поскольку солдаты спугнули большую часть дичи, Шите чем-то надо было питаться. Дни наступили постные, и Шита была голодна.
Описывающий круги Ска навел Шиту на мысль, что этот Тармангани беспомощен и уже находится на грани смерти, иначе Ска бы здесь не было. Мерзкая птица любила легкую добычу.
Поэтому кошка продолжала свой путь. Неожиданно густой кустарник расступился, и желто-зеленые глаза остановились со злорадством и алчностью на теле почти обнаженного огромного Тармангани, лежащего лицом вниз на узкой тропе.
Нума, насытившись, приподнялся с туши лошади Берты Кирчер и, схватив почти дочиста обглоданное тело за шею, оттащил в кусты, после чего направился к востоку, там было его логово, где он оставил свою самку. Будучи сытым, лев склонен был поспать и далек от желания вступать в бой. Он двигался медленно и величаво, не пытаясь скрываться и красться молча, незамеченным.
Иногда Нума бросал царственный взор направо или налево. Его путь лежал вдоль узкой тропинки. Вдруг на повороте он неожиданно остановился перед тем, что открывалось его взгляду: Шита-пантера украдкой, озираясь, подбиралась к почти обнаженному телу Термангани, лежащего ничком в пыли тропинки. Нума внимательно глянул на неподвижное тело и узнал его: это был его Тармангани. Он испустил тихое рычание-предупреждение. Шита остановилась с приподнятой лапой, которую собиралась опустить на спину Тарзана, и быстро повернулась, чтобы взглянуть на незваного гостя.
Что мелькнуло в мозгу зверя? Кто может сказать? Пантера, казалось, обдумывала, стоит ли защищать свою добычу. Она грозно зарычала, как бы предостерегая Ну-му не покушаться на то, что лежит на тропе. А что думал Нума? Овладела ли им мысль о правах собственности? Кто кому принадлежал? Тармангани ему или он Тармангани? Разве не эта Большая Белая Обезьяна подчинила его и унизила? Но, однако, именно этот Тармангани и накормил его, голодного, до отвала. Нума вспомнил страх, испытанный перед человеком-обезьяной и его острым копьем. Но в сознании зверей страх скорее вызывает уважение, нежели ненависть, поэтому Нума признался себе it том, что уважает это существо, унизившее и подчинившее его себе. На Шиту-пантеру он привык взирать с презрением. Как смеет низкая тварь приставать к хозяину льва?! Только зависти и жадности было уже достаточно, чтобы заставить Нуму отогнать Шиту. Лев не был голоден, чтобы зариться на клок мяса из тела кошки, однако не голод заставил его отпугнуть Шиту от лежащего человека. В огромной башке льва зародилось смутное чувство преданности. Возможно, это полуосознанное чувство бросило Нуму вперед с грозным ревом к злобствующей пантере.
Какое-то мгновение пантера раздумывала. Потом она, как большая пятнистая кошка, выгнула спину и шипя оскалила морду, пылая злобой на весь мир, но не тронулась с места. Нума не готовился к схватке, однако вид Шиты, осмелившейся оспаривать его нрава, зажег его вспыльчивый характер огнем ненависти и жаждой убийства. Его глаза сверкнули злобой, длинный золотисто-рыжий хвост поднялся кверху, и с устрашающим ревом Нума набросился на этого не по чину расхрабрившегося вассала,.
Прыжок был столь неожиданным и с такого короткого расстояния, что у Шиты не было возможности повернуться и убежать, поэтому она вертелась с выпущенными когтями, ее пасть огрызалась, но сила противника превосходила ее собственную многократно. Огромные когти, сильные клыки и преобладающий вес Нумы делали сопротивление Шиты безнадежным делом. При первом же ударе пантера была сокрушена, и, хотя она нарочно упала на спину и подняла кверху свою мощную заднюю лапу, намереваясь острыми, как бритва, когтями вспороть живот Нумы и выпотрошить его, лев опередил ее и в момент сомкнул свои могучие челюсти на горле Шиты.
Вскоре для нее все кончилось. Нума встал, встряхнулся, стоя над изорванным и изувеченным телом своего врага. Его лоснящаяся шкура была местами изранена, кровь стекала с боков. Хотя раны были небольшими, это обозлило победителя. Он тупо уставился на мертвую пантеру, а затем в припадке ярости подхватил и смял тело только затем, чтобы снова его бросить и потоптать. Затем склонил голову, издал громкий рев и повернулся к человеку- обезьяне .
Подойдя к неподвижному телу, он обнюхал его с головы до ног. Затем потрогал своей могучей лапой, перевернул его лицом вверх. Снова обнюхав тело, он, наконец, лизнул Тарзана в лицо своим шершавым языком. Вот тогда-то тот и открыл глаза.
Над ним возвышался огромный лев, его горячее дыхание било в ноздри, а шершавый язык лизал щеку. Человек-обезьяна бывал часто близок к смерти, но никогда она не подступала так близко, как сейчас, подумалось ему. Сознавая опасность, он подумал, что такая смерть будет делом одной секунды. Его сознание все еще было помрачено от удара, нанесенного ему в затылок. Поэтому Тарзан не сразу узнал льва, склонившегося над ним. Однако, немного времени спустя, он стал приходить в себя и вместе с этим осмысливать поразительный факт, что Нума, кажется, не собирается его пожирать — по крайней мере, не сейчас.
Положение Тарзана было затруднительным. Лев стоял, широко расставив свои передние лапы, и нависал над ним. Человек-обезьяна не мог приподняться, не отпихнув льва, а допустит ли тот, чтобы его отодвинули, как домашнего пса? Этот вопрос оставался открытым. Ведь зверь мог считать человека уже мертвым, и любое движение, доказывающее обратное, по всей вероятности, вызовет в людоеде потребность убить.