Наблюдая за пленником, лейтенант вдруг заметил, как веки обнаженного дикаря затрепетали. Они медленно поднялись, и пара серых глаз беспомощно оглянулась вокруг. По мере возвращения сознания глаза приняли свое естественное выражение — в них засветился проницательный ум, а мгновение позже пленник с усилием повернулся на бок и привел себя в сидячее положение. Он смотрел на англичанина и, увидев его связанные лодыжки и запястья, туго стянутые за спиной, медленно улыбнулся. Эта улыбка как бы осветила мрачное лицо.
— Туземцы сегодня вечером хорошенько наполнят свои животы,— сказал он на прекрасном английском.
Англичанин усмехнулся.
— Если судить по суматохе, которую негры подняли,— сказал он,— бедняги, вероятно, здорово проголодались. Похоже, что они готовы были съесть меня живьем, пока меня сюда тащили. А как же им удалось поймать вас?
Тарзан печально покачал головой.
— Это была моя собственная вина. Я заслуживаю того, чтобы быть съеденным. Переползал с ветки на ветку, и она не выдержала моего веса. Когда ветка обломилась, вместо того чтобы спрыгнуть на ноги, я зацепился ступней за лиану и упал, ударившись затылком. Иначе они не взяли бы меня живым.
— Разве нельзя отсюда убежать? — спросил англичанин.
— Я убегал от них раньше,— ответил Тарзан,— кроме того, знаю много случаев удачных побегов других людей. Я видел, как человека спасли друзья, сняв с ритуального столба, после того как тело бедняги было пронзено дюжиной копий, а огонь уже был разложен у его ног.
Лейтенант Смит Олдуик содрогнулся:
— Боже! — воскликнул он.— Надеюсь, я такого не увижу. Думаю, я все мог бы выдержать, только мысли об огне приводят меня в ужас. До чертиков противно думать, что могу струсить перед этими черными дьяволами в последний момент.
— Не беспокойтесь,— сказал Тарзан.— Ритуал длится недолго, и вы не струсите, это только наполовину так страшно, как кажется. Боль будет чувствоваться только короткое время, пока вы не потеряете сознания. Я видел подобное много раз. Это такой же хороший способ уйти навсегда, как любой другой. Мы все должны когда-то умереть, разница только в том, случится ли это сегодня вечером, завтра или через год, поскольку вы пожили на свете, и я тоже пожил!
— Ваша философия, может быть, и верна, дружище,— ответил молодой лейтенант,— но я не могу сказать, что она вполне удовлетворительна.
Тарзан рассмеялся.
— Перекатитесь сюда,— сказал он.— Я смогу добраться зубами до ваших пут.
Англичанин сделал, как ему велели, и теперь Тарзан своими мощными зубами впился в ремни. Лейтенант почувствовал, как под воздействием крепких челюстей его путы начали сдавать. Еще мгновение — и они развяжутся, тогда англичанину сравнительно легко будет избавить от пут Тарзана и самого себя.
Но в это время один из охранников заглянул в хижину. Он моментально увидел, что делает вновь прибывший пленник, и, подняв свое копье, нанес человеку — обезьяне древком сильный удар по голове. Чернокожий страж вызвал остальных охранников. Они вместе напали на незадачливых белых, пиная и немилосердно колотя их древками копий. После этого связали англичанина более надежно, чем прежде, и привязали обедах мужчин по противоположным сторонам хижины. Когда мучители наконец убрались, Тарзан посмотрел на своего товарища по несчастью.
— Пока длится жизнь,— сказал он,— жива и надежда.— Но не усмехнулся, произнося этот древний трюизм.
Лейтенант ответил ему улыбкой.
— Я предполагаю,— сказал лейтенант,— что мы оба движемся к концу. Видимо, время теперь приближается к ужину.
Зу-Таг охотился в одиночестве далеко от своего племени, вождем которого был Го-Лаг, уже знакомый нам красавец. Зу-Таг был молодым самцом, он только вошел в самую силу. Имя Зу-Таг переводится как «Длинная шея». Он был огромен, силен и свиреп, к тому же Зу-Таг далеко превосходил умом подобных ему обезьян. Об этом говорил и его облик — более высокий лоб и менее выступающие надбровные дуги. Го-Лаг уже видел в этой молодой обезьяне возможного соперника за царский трон, и следовательно старый самец смотрел на Зу-Тага с завистью и неприязнью. По этой причине (возможно, существовала и другая, но осталась нам неизвестной) Зу-Таг часто охотился в одиночку. Его бестрашие позволяло ему бродить вдалеке от естественной защиты, которую обеспечивала большая стая обезьян. Одним из результатов его одиночных отлучек была выработавшаяся в нем замечательная находчивость, кроме того, состояние постоянной готовности к опасностям помогало развитию ума и способности к наблюдению.
Сегодня Зу-Таг охотился в южной части джунглей и возвращался домой вдоль реки по знакомой тропе; по ней он часто хаживал, потому что она вела к деревне Гомангани, чьи страшные и почти обезьяноподобные действия и особые правила жизни вызывали в нем интерес и любопытство. Как он это проделывал и раньше, Зу-Таг решил задержаться и поглазеть. Он занял удобное положение на дереве, откуда мог наблюдать жизнь туземной деревни изнутри и видеть чернокожих за повседневными занятиями на главной улице.
Едва Зу-Таг устроился на своем наблюдательном пункте, как вместе с чернокожими был испуган падением с дерева Тарзана. Но он не убежал и продолжал следить за происходящим. С ветвей на землю упал за частокол белый гигант, явный житель джунглей. Зу-Таг увидел, как негры собрались вокруг распростертого тела, а затем, связав, отнесли человека в хижину..
Зу-Таг сразу встал во весь рост на ветке, где сидел на корточках, и поднял морду к небесам, чтобы издать дикий крик протеста и вызова, так как он узнал загорелого Тармангани, странную белую обезьяну, которая явилась к ним в стадо ночью во время Священного танца Дум-Дум. Этот Тармангани одолел так легко величайшего среди обезьян, тем самым завоевав уважение Зу-Тага и вызвав восхищение у молодого свирепого самца. Чернокожие не смели прикасаться к тому, кого Зу-Таг считал своим.
Но свирепость Зу-Тага умерилась некоторой прирожденной хитростью и осторожностью; прежде чем подать голос протеста, он напряг свой недюжинный ум, и ему в голову пришла мысль, что хорошо бы спасти эту удивительную белую обезьяну от общего врага Гомангани. Поэтому Зу-Таг не стал вопить, выражая протест и бросая вызов, а разумно решил, что можно достигнуть большего, действуя тайком. Он уже знал, что таким путем действовать куда прибыльней, чем кичиться силой мускулов, зубов и громкостью воплей.
Вначале он задумал войти в деревню в одиночку и унести Тармангани, но когда увидел, как многочисленны чернокожие воины, а некоторые из них сидят прямо перед входом в логово, в которое втащили пленника, до Зу-Тага дошло, что эта работа для многих, а не для одного. Поэтому он так же тихо, как к появился на дереве, безмолвно ускользнул, прячась в листве, и помчался к северу.
Обезьянье племя все еще слонялось вокруг хижины, построенной Тарзаном и Бертой Кирчер. Некоторые лениво искали пищу у края леса, другие уселись на корточках в тени деревьев на поляне.
Девушка вышла из хижины, слезы на ее лице высохли, и она с беспокойством смотрела на юг, где поднимались стеной джунгли, там и исчез Тарзан. Изредка она бросала подозрительные взгляды в сторону громадных волосатых антропоидов, обступивших ее жилище. Как легко смог бы любой из этих огромных зверей войти в загородку из колючек бома и убить ее. Как она была беспомощна, даже вооруженная копьем, оставленным ей человеком-обезьяной. Девушка понимала это, оглядывая в тысячный раз массивные спины, воловьи шеи, огромные мускулистые конечности любопытствующих тварей. Шары бицепсов легко перекатывались под блестящей шерстью. «Никогда,— подумала девушка,— я не видела такого олицетворения грубой силы, какими являются эти самцы». Огромные лапы сломали бы бесполезное в ее руках копье, как она сломала бы спичку. Малейший удар, нанесенный такой лапой, мог бы лишить ее сознания и даже привести к смерти.
И пока Берта Кирчер была занята такими гнетущими мыслями, она с тревогой поглядывала на чернеющую на юге стену джунглей. Вдруг с дерева прямо на полянку соскочил огромный молодой самец.
В те дни все обезьяны еще выглядели, если так можно выразиться, на одно лицо для Берты Кирчер. Только спустя некоторое время она поняла, что каждый волосатый субъект отличается от другого индивидуальными особенностями морды, фигуры и рядом других признаков. Этим обезьяны очень похожи на людей. Но даже тогда Берта Кирчер, хоть еще не рассматривала внимательно человекообразных обезьян, не могла не заметить удивительную силу и ловкость огромного зверя. Когда он подошел к товарищам, она поймала себя на мысли, что любуется блеском его густой черной, подернутой серебром шерсти.
Было ясно, что пришелец охвачен скрытым возбуждением. Его поведение и повадки говорили об этом. Волнение молодого самца заметно было даже издалека, и не только девушка это заметила. Как только обезьяны его увидели, сразу повскакивали на ноги и пошли встречать его, ощетинившись и рыча, как они это обычно делают волнуясь.
Го-Ляг был среди спешащих навстречу. Он подошел к прибывшему, ощетинясь, его шерсть на спине и на загривке встала дыбом. Он издавал низкое рычание и обнажал клыки. Кто мог бы сказать вождю, с чем явился молодой самец: с миром или с чем другим? Обезьяний царек в свое время уже видывал, как молодые обезьяны приходили, полные решимости отнять власть у стареющего вождя. Он видел, как обезумевшие самцы выскакивали так же неожиданно из джунглей и набрасывались на своих соплеменников. Потому Го-Лаг не стал рисковать и проявлять беспечность, он был готов ко всему.
Ёсли бы Зу-Таг пришел спокойно, он, возможно, явился бы к племени, не привлекая внимания и не вызывая подозрений, но когда кто-то прибегает так стремительно, явно переполненный каким-то необычным возбуждением, все обезьяны в стае тогда настораживаются.
Предварительно они долго кружились, рычали, фыркали, стояли напрягшись, на прямых ногах, с шерстью, вставшей на загривках дыбом, пока не убедились в том, что нападения не будет. Только тогда Зу-Таг стал рассказывать Го-Лагу, что увидел в логовах Гомангани.
Го-Лаг заворчал с отвращением и отвернулся:
— Пусть белая обезьяна сама о себе заботится.
— Он—Великая обезьяна,— ответил Зу-Таг,— и он пришел жить в мире с племенем Го-Лага. Давай спасем его от Гомангани.
Го-Лаг опять что-то проворчал себе под нос и повернулся, собираясь удалиться.
— Зу-Таг пойдет один и заберет его,— закричал молодой самец.— Если Го-Лаг боится Гомангани, Зу-Таг будет смелым.
Обезьяний царек повернулся, злобно заворчал, ударяя себя в грудь.
— Го-Лаг не боится! — завопил он.— Но он не пойдет, так как белая обезьяна не принадлежит его племени. Иди сам и возьми самку Тармангани с собой, если тебе хочется спасти свою белую обезьяну.
— Зу-Таг пойдет,— заметил молодой самец.— Он возьмет самку Тармангани и всех самцов племени Го-Лага, которые не трусы,— говоря так, он бросил выразительный взгляд на других обезьян.— Кто пойдет с Зу-Тагом воевать с Гомангани и спасать нашего брага? - спросил он.
Восемь молодых самцов в полном расцвете сил подвинулись вперед к Зу-Тагу, но старые самцы с консерватизмом и осторожностью, накопленными за много лет жизни, и имевшие за своими седыми плечами много трудных битв, покачали головами и последовали за Го Лагом.
— Хорошо же! —- закричал Зу-Таг. — Нам не нужно, чтобы старые обезьяньи самки шли с нами воевать с Гомангани эта работа для воинов племени!
Старые самцы не обратили никакого внимания на его хвастливые слова и оскорбления в свой адрес, но те восемь, добровольно согласившиеся сопровождать Зу-Тага, были полны гордости. Они приосанились и стали воинственно ударять себя в грудь, обнажая клыки и издавая свой страшный клич — боевой вызов, пока джунгли эхом не возвращали обратно этот ужасный крик.