Го-Лаг не был красавцем, если судить по нормам красоты, существующим для цивилизованного человека, хотя самки его племени млели при виде своего царька. Даже сам Го-Лаг считал свою блестящую черную шерсть с серебристым отливом, огромные длинные руки, свисающие до колен, круглую голову, посаженную на короткой шее между мощными плечами, эталоном обезьяньего совершенства. Его злые, налитые кровью близко посаженные глазки и широкий нос с вывороченными ноздрями, огромный рот и желтые клыки лишь усиливали магическую силу этого обезьянего Адониса, вызывавшего бурное обожание и неистовую страсть самок его племени.
Вероятно, в маленьком диком мозгу косматого красавца царила полная уверенность, что эта странная самка, принадлежащая Тармангани, должна смотреть с обожанием на такое великолепное существо, каким себе представлялся Го-Лаг, ибо не могло быть никакого сомнения, что его красота должна полностью затмить в ее глазах облик безволосой белой обезьяны — Тарзана.
Но как бы ни был прекрасен для своих самок обезьяний царек, Берта Кирчер видела перед собой лишь отвратительного зверя, свирепую и страшную карикатуру на человека. Если бы Го-Лаг мог знать, что промелькнуло в ее мыслях, он был бы ужасно огорчен, хотя, вероятно, отнес бы это за счет отсутствия вкуса у белой самки и полного непонимания ею истинной красоты.
Тарзан, услышав крик девушки, легко перепрыгнул через колючую изгородь. Первый же взгляд указал ему причину ее страха. Он быстро подбежал к ней. Го-Лаг неуклюже продвигался к девушке, выражая свои намерения глупыми гортанными звуками. Но что обезьяний царек по-дурацки квохчет, предлагая девушке свою любовь, понял только Тарзан. Для Берты Кирчер звуки, издаваемые косматым зверем, были равносильны рычанию разъяренного льва. Подойдя, Тарзан громко окликнул обезьяну. Девушка услышала, как с губ человека сорвались звуки, похожие на те, что издавал антропоид.
— Я не причиню вреда твоей самке,— крикнул Тарзану Го-Лаг.
— Я это знаю,— ответил человек-обезьяна.— Но она этого не понимает — она, как Нума или Шита, которые не понимают нашего языка. Она думает, что ты пришел обидеть ее.
К этому времени Тарзан был уже рядом с девушкой.
— Этот тип не тронет вас,— сказал он ей.— Вам нечего бояться. Обезьяна получила свой урок. Она узнала, что Тарзан — повелитель джунглей! Она не тронет того, что принадлежит Тарзану.
Девушка бросила быстрый взгляд на человека. Ясное дело, он произносил слова о собственности на нее, не придавая им никакого значения. Всего лишь способ защитить ее от посягательств человекообразных обезьян, так же, как колючая изгородь-бома защищает от свирепых кошек джунглей.
— Но я его боюсь,— ответила она с дрожью в голосе.
— Вы не должны показывать свой страх. Вам теперь придется терпеть присутствие обезьян. Они — звери, если почувствуют, что вы их боитесь, то пиши пропало. Прежде чем уйти, я обещаю научить вас защищаться от них, если кому-нибудь вдруг вздумается напасть на вас. На вашем месте я постарался бы подружиться с ними: немногие животные в джунглях рискуют нападать на Больших обезьян и то нападают обычно только стаей. Если покажете им, что вы их боитесь, они этим воспользуются, и ваша жизнь будет в постоянной опасности. Особенно станут докучать вам самки. Я объясню им, когда соберусь уйти, что у вас есть средство защиты и вы можете их убить. При необходимости я покажу вам, как это делается. Если они будут уверены в вашей храбрости и силе, то станут вас уважать и бояться.
— Я попытаюсь держаться с ними твердо,— сказала девушка, — но боюсь, мне будет трудно. Этот антропоид — самое страшное существо, которое я когда-либо видела. Какой урод!
Тарзан улыбнулся.
— Вероятно, он думает то же самое о вас.— К этому времени и другие обезьяны пришли на поляну, и теперь Тарзан и девушка находились в центре значительной группы, причем весьма живописной. Среди приковылявших сюда обезьян было несколько старых самок с четырьмя маленькими детенышами-балу, уцепившимися за косматые спины матерей или резвившимися около их ног. Они все видели девушку в ночь танца Дум-Дум, когда Шита заставила ее выскочить из укрытия на арену, где отплясывали обезьяны, но огромные человекоподобные существа все еще проявляли любопытство, разглядывая девушку.
Некоторые самки подошли очень близко и стали дергать ее за одежду, толкуя о ней друг с дружкой на своем языке, как заправские кумушки.
Девушка, собрав с трудом всю силу воли, сумела пройти через тяжелое испытание. Она, не показывая страха или отвращения, испытываемые ею, открытым взглядом смотрела на обезьян.
Тарзан внимательно наблюдал за Бертой Кирчер с полуулыбкой на лице. Он не так уж далеко отошел от недавнего контакта с цивилизованными людьми, чтобы не понимать, что за пытку ей устроили его соплеменники! Девушке пришлось пройти через тяжкое испытание, но он не чувствовал жалости к ней — она оставалась для него жестоким врагом, заслуживающим самого худшего страдания, которое может быть ей назначено.
Однако, несмотря на то, что чувство жалости к ней не возникало, он не мог не восхищаться великолепным проявлением ее храбрости.
Вдруг он обернулся к обезьянам.
— Тарзан идет охотиться за дичью для себя и своей самки,— сказал он.— Самка останется здесь,— и он указал на хилсину.— Следите за тем, чтобы никто из племени не причинил ей зла. Вы меня поняли?
Обезьяны кивнули.
— Мы не тронем ее,— сказал Го-Лаг.
— Правильно,— утвердительно кивнул головой Тарзан,— вы этого не сделаете, а если сделаете, Тарзан убьет вас.
И, повернувшись к девушке, он сказал ей: «Идем».
Она молча повиновалась и пошла за ним.
Тарзан на ходу продолжал:
— Я пойду теперь на охоту. Вам лучше остаться в хижине до тех пор, пока я не вернусь. Обезьяны обещали не трогать вас. Я оставлю вам на всякий случай свое копье. В случае, если вам понадобится защищать себя, вы сможете им воспользоваться; как я понял — вы владеете таким оружием. Но сомневаюсь, что вам может грозить какая-нибудь опасность.
Он прошел с ней до загородки, когда девушка вошла, закрыл проход колючими ветвями кустарника-бома и направился в лес.
Берта Кирчер следила за ним, пока он пересекал очищенный от леса участок. Девушка отметила легкую кошачью поступь и грацию в каждом его движении. Походка по гармоничности соперничала с совершенством его фигуры.
У края леса Тарзан замедлил шаг. Девушка увидела, как он легко вспрыгнул на ветви дерева и исчез из виду в густой кроне. И тогда она вошла в хижину и, упав на земляной пол, горько разрыдалась, потому что Берта Кирчер все-таки была женщиной...
Тарзан искал Бару-оленя или Хорту-кабана, так как считал, что из всех животных они более всего подходят, чтобы украсить своим мясом стол белой женщины. Но хотя его обоняние было настороже и человек-обезьяна прошел довольно далеко, его поиски были безуспешны. Нигде не чувствовалось даже малейшего запаха следов тех зверей, за которыми он хотел поохотиться.
Держась ближе к реке, где надеялся найти Бару или Хорту, идущих к месту водопоя, Тарзан почуял сильный запах жилья. Невдалеке находилась деревня Вамбабос.
Будучи всегда готов нанести своим наследственным врагам — туземцам-Гомангани нежелательный для них визит, человек-обезьяна двинулся на запах. Окольным путем он вышел на зады деревни. С ветвей дерева, нависающих над частоколом, Тарзан осмотрел улицу. Он заметил идущие полным ходом приготовления к пиршеству. Его опыт подсказал о приближении одного из страшных праздников людоедов, где основным кушаньем является человеческое мясо.
Одним из главных развлечений Тарзана было изводить чернокожих, особенно не любил он каннибалов. Он получал большое удовольствие, дразня и запугивая их, чем он при недостатке других развлечений, предлагаемых ему мрачными джунглями, частенько занимался.
Лишить людоедов пира, да еще так, чтобы довести до крайней степени ужаса,— вот что доставило бы ему массу удовольствия. Поэтому он оглядел дерево, надеясь найти удобное место для наблюдения. Там, где он находился, густая листва мешала ему видеть все, что происходило на деревенской площади, и чтобы поудобнее устроиться, он залез повыше и осторожно передвинулся на тонкую ветку.
Тарзан, благодаря его воспитателям-обезьянам, обладал великолепным знанием леса, редко его подводившим. Но даже это его изумительное свойство не было непогрешимым. Ветка, на которую он передвинулся, стремясь выглянуть из листвы, не была тоньше многих тех, которые удерживали его вес при схожих обстоятельствах. Внешне она казалась прочной и была покрыта обильной листвой, но мог ли Тарзан знать, что червь-древоточец прорыл в ней свои ходы и съел половину древесины под корой?
И когда человек-обезьяна прошел по ветке, она неожиданно надломилась у самого ствола. Под ним не было больше ветвей, за которые он мог бы уцепиться, и, падая вниз, он ногой угодил в петлю лианы, да так, что перевернулся в воздухе и неуклюже упал на спину в самом центре деревенской площади.
При треске сломавшейся ветки и шуме падения тяжелого тела с дерева испуганные чернокожие бросились к своим хижинам за оружием, а когда один из них, самый смелый, подошел поближе и увидел фигуру почти обнаженного белого человека, неподвижно лежащего там, где упал, он замахал руками, созывая соплеменников.
Подбодренные тем, что лежащий на земле человек не двигается, туземцы подошли близко — к тому времени многие выскочили из хижин с оружием в руках и, не увидев никого другого на дороге, бросились вперед. Вскоре дюжина воинов стояла над бесчувственным Тарзаном с копьями наготове. Один из воинов замахнулся, чтобы пронзить его сердце копьем, но Нумабо-вождь не разрешил этого.
— Свяжите его,— сказал он.— Мы сегодня вечером хорошо поедим!
И чернокожие людоеды связали Тарзану руки и ноги ремнями из оленьих кишок и отнесли бесчувственного пленника в хижину, где томился лейтенант Гарольд Перси Смит Олдуик в ожидании своей участи.
Англичанин тоже был связан по рукам и ногам, потому что чернокожие были предусмотрительны, боясь, что в последний момент он попытается убежать и лишит их пира. Большая толпа туземцев собралась вокруг хижины, пытаясь взглянуть на нового пленника, но Нумабо удвоил стражу перед входом, опасаясь, что некоторые из его людей в избытке дикой ярости могут лишить других удовольствия от танца смерти, который обычно предшествует убийству жертв.
Молодой англичанин слышал звук падения Тарзана с дерева на землю и смятение, возникшее немедленно за этим в деревне, и теперь, стоя спиной к стене, рассматривал товарища по несчастью — бесчувственного узника. Его только что внесли в хижину чернокожие и бросили на пол.
С удивлением и состраданием английский офицер смотрел на неподвижное тело. Он сразу подумал, что никогда не видел более красивого мужчины — тот, что без сознания лежал перед ним на грязном полу, был идеально сложен, а черты лица отличались классической правильностью. Англичанину хотелось узнать, каким гнусным обстоятельствам своего пленения обязан этот атлет. Было очевидно, что вновь прибывший пленник был столь же дик, как и его захватчики, если одежда или вооружение являются каким-либо критерием, по которому можно об этом судить. В равной степени было также ясно, что это белый человек — по совершенной форме головы, резко очерченным чертам лица. Ясно было и то, что этот незнакомец не был одним из тех, в чьем слабом мозгу главное место занимают жестокость и дикость, хотя такие люди не редкость даже в самой гуще цивилизованного общества.