Тарзан-обезьяна возвращался с удачной охоты с тушей Бары-оленя, перекинутой через лоснящееся смуглое плечо. Он остановился в ветвях огромного дерева на краю очищенного от леса участка и печально засмотрелся на пару, медленно идущую от реки к обнесенной колючей изгородью хижине, расположенной в северной части поляны.
Человек-обезьяна тряхнул своей кудрявой головой и испустил глубокий вздох. Его глаза блуждали в пространстве, мысли уносились к далекой бревенчатой хижине, одиноко стоящей возле закрытой гавани у большой воды, омывающей побережье. Там был дом его младенчества — хижина, построенная его давно умершим отцом. В этот домик его манили воспоминания — единственные сокровища счастливого, но утраченного детства. С тех пор, как он потерял жену, его все сильнее охватывала непреодолимая тоска по былому и желание возвратиться к любимому месту своей юности — к непроходимым зарослям джунглей рядом со скромной бревенчатой хижиной. Там он провел лучшие годы жизни.
Это была его родина, та поляна, поросшая мягкой травой, этот неуклюжий бревенчатый домик на ней, где юного Тарзана охватывало безмятежное чувство покоя и защищенности. А за полянкой сразу же вставала стена таинственного леса, где приемная мать Кала обучала детеныша Тармангани всем премудростям дикой жизни.
Там, в местах, лучше которых он ничего не знал, надеялся Тарзан позабыть боль утраты, и, может быть, не только печаль утихнет, а вообще сотрется из памяти все, что связано с жизнью в цивилизованном мире. Он очень на это наделся.
Но до маленькой хижины у закрытой гавани тянулись долгие мили длительного и изнурительного пути, а он был связан, как кандалами, долгом. Он чувствовал свой долг по отношению к этим двоим, идущим по участку перед ним.
Один, нуждавшийся в его опеке, был молодой мужчина в изношенной форме британских королевских воздушных сил, а другая — женщина в жалких лохмотьях — остатках того, что некогда было элегантнейшим костюмом для верховой езды.
По капризу судьбы трое совершенно разных по характеру людей оказались вместе: дикарь, почти обнаженный человек-зверь, благовоспитанный молодой англичанин, военный офицер, и вдобавок красивая юная женщина. Ее человек-обезьяна знал как немецкую шпионку и ненавидел от всей души.
Как сделать так, чтобы избавиться от этих двоих? Вряд ли это удастся! Тарзан не представлял себе, что станется с беспомощными людьми, если он не проводит их, пустившись в утомительный поход, обратно к восточному побережью, к жилью цивилизованного человека...
Поход этот вынудил бы его еще раз пройти длительный и тяжелый путь, недавно проделанный им, когда он добирался до своей цели. Однако что еще можно было сделать? У этих двоих не было ни силы, ни выносливости, ни знания леса, чтобы сопровождать его через неизвестные земли на запад, да он и не хотел брать их с собой. Мужчину он бы еще стерпел, но даже подумать не мог о присутствии девушки в далекой отцовской хижине. Этот домик в известной степени стал для него священным воспоминанием. Печально, без злости в мыслях, он решил, что остается лишь один путь, поскольку он не может их бросить. Он должен идти медленным и утомительным маршем назад, на восток, или, по крайней мере, в восточном направлении, до первого поселения белых, где он сдаст своих спутников с рук на руки их соплеменникам и станет окончательно свободным.
Он, правда, решил было предоставить девушку ее собственной участи, но это было до того, как она помогла обезьянам спасти его от мучительной смерти в деревне племени людоедов Вамабо. Тарзана раздражала обязанность, возложенная ею на него, но это раздражение не мешало сознавать свой долг.
Наблюдая за двумя молодыми людьми, он улыбнулся, и улыбка смягчила печаль, навсегда, казалось, застывшую на красивом лице. Он подумал об их беспомощности. Какое, в сущности, хилое и слабое существо — человек! Как плохо он приспособлен к борьбе с первобытными силами природы, что олицетворяют собой джунгли. Да ведь даже маленькое дитя Больших обезьян племени Го-Лага лучше приспособлено к существованию, чем эти двое, так как дитя-балу, по крайней мере, избежало бы бесчисленных опасностей, которые угрожают существованию взрослых неженок; может быть, за исключением Ко ты-черепахи, никто из его диких собратьев не передвигался так медленно, как беспомощный и тщедушный белый человек.
Без него эти двое, несомненно, умрут от голода среди изобилия, если каким-нибудь чудом избегут воздействия других разрушительных сил, царящих вокруг.
В то утро Тарзан принес им фруктов, орехов и связку бананов, а теперь тащил мясо — свою добычу, а лучшее, что они могли сделать,— это принести воды из реки.
Даже сейчас, идя через лужайку к загородке, они были в полном неведении о его присутствии рядом. Они не знали, что он зоркими глазами наблюдал за ними из-за купы кустов рядом со входом в колючую изгородь-бому. Они не знали о многих вещах, окружавших их, но зато Тарзан знал гораздо больше любого цивилизованного человека о джунглях и опасностях, таящихся в них. Он не мог видеть существа, спрятавшегося в густой листве близстоящего дерева, однако человек-обезьяна знал, что оно там затаилось, он знал уже, кто это был и какие у него намерения. Для него это было ясно, как если бы все происходило на открытом месте.
Легкое движение листьев на верхушке одинокого дерева говорило ему о присутствии там живого существа, так как движение происходило не от ветра. Листья шелестели оттого, что кто-то опирался своей тяжестью и слегка раскачивал древесный ствол. Это давление сообщает листьям совсем другой трепет, нежели Уша-ветер, шаловливо теребящий их. Всякому, кто жил всю жизнь в джунглях, хорошо известно, что тот же ветер, проходя сквозь листву, несет с собою запах того, кто укрылся среди ветвей, и многое говорит тонкому обонянию. Тарзану ветерок, дувший с той стороны, сообщил о бесспорной опасности, угрожающей мирно плетущимся двоим его подопечным. Притаившаяся, Шита-пантера засела в ветвях, поджидая возвращающихся с реки людей.
Они прошли половину расстояния до входа в бому, колючую загородку, когда Тарзан криком велел им остановиться.
Они с удивлением взглянули в сторону, откуда послышался голос, и подняли головы, чтобы увидеть, как он легко спрыгнул с дерева на землю и направился к ним.
— Идите медленно ко мне,— позвал он их.— Не бегите! Если побежите — Шита нападет.
Юноша и девушка сделали, как он велел, с лицами, выражающими немой вопрос.
— Что вы подразумеваете? — спросил молодой англичанин.— Кто такая эта Шита?
Но в ответ человек-обезьяна вдруг бросил тушу Бары-оленя на землю и быстро кинулся к ним. Глаза его были устремлены на что-то позади них. Вот тогда-то эти двое повернулись и увидели, кто такая Шита. Позади них оскалилась исполинская дикая кошка с дьявольской мордой, уже готовая напасть на беспечных Тармангани.
Шита с возрастающей злобой и подозрительностью увидела, как человек-обезьяна спрыгнул с дерева и подбежал к намеченной ею добыче.
Жизненный опыт, подкрепленный инстинктом, говорил пантере, что Тармангани собирается отнять у нее добычу, а поскольку, Шита была голодна, она не была намерена так легко отдавать мясо, так как считала его уже своим.
Девушка невольно вскрикнула, увидев близость обнаженных в яростном оскале клыков. Она отпрянула к мужчине и инстинктивно прижалась к нему. Англичанин не был вооружен и оказался беззащитен перед нападающей -пантерой. Он заслонил девушку, решив защищать ее своим телом, выпрямился и приготовился принять удар нападающего хищника. Тарзан заметил поведение молодого офицера и, хотя на своем веку повидал немало мужественных поступков, испытал глубокое волнение от безнадежной и тщетной смелости и самопожертвования мужчины.
Нападающая пантера неслась к ним большими прыжками. Расстояние, отделявшее дерево, на котором она притаилась, от объектов ее желания, было невелико. За время, в которое грамотный человек смог бы прочесть дюжину слов, мускулистая кошка покрыла бы все расстояние и убила бы беспомощных людей. Однако,Шита была быстра, но проворен был и Тарзан. Английский офицер увидел, что Тарзан пролетел мимо него, как ветром подхваченный. Он видел, как огромная кошка изменила направление прыжка, как бы уклоняясь от обнаженного дикаря, бегущего ей навстречу. Было ясно — Шита решила нанести удар прежде, чем Тарзан сможет достичь цели.
Лейтенант Смит Олдуик видел все это и смотрел со все возрастающим удивлением на происходящее. Человек-обезьяна тоже свернул в сторону и прыгнул на пятнистую кошку, как игрок в футбол прыгает за форвардом, загоняющим мяч. Англичанин увидел, как сильные руки обхватили тело плотоядного зверя, левая рука вцепилась в плечо пантеры, а правая прижала передние лапы. Так, схватившись, человек и зверь покатились по земле. Лейтенант слышал рычание и рев борющихся зверей и с чувством ужаса понял, что звуки, исходящие из человеческого горла, едва ли можно отличить от тех, что издавала пантера. Берта Кирчер застыла, судорожно сжав запястье Смита Олдуика. Когда мгновенное потрясение прошло, девушка отпустила руку англичанина.
— Разве мы ничего не можем сделать? — спросила она.— Разве мы не можем помочь ему, прежде чем зверь его убьет?
Англичанин поискал на земле что-нибудь, способное заменить оружие, для нападения на пантеру, а девушка вдруг издала крик и опрометью кинулась к хижине.
— Обождите там,— крикнула она через плечо,— а я принесу копье, он как-то оставил его мне.
Смит Олдуик видел выпущенные когти пантеры, ищущие тело человека, а человек чудовищно напрягал каждый мускул, используя любую хитрость, чтобы удержать свое тело на расстоянии от этих страшных когтей. Мускулы его рук под кожей вздулись узлами, вены выступили на шее, и со все возрастающей силой сдавливал он трепещущее тело зверя, стараясь выжать жизнь из этой громадной кошки.
Зубами человек-обезьяна впился Шите в загривок и сумел охватить торс зверя своими ногами, скрестив их под пушистым животом. Прыгая и рыча, Шита пыталась освободиться от страшного седока, она бросалась на землю и принималась кататься, вставала на задние лапы и с силой откидывалась назад, пытаясь раздавить человека своей тяжестью, но все это время дикое существо на ее спине продолжало цепко держаться, а мощные загорелые руки сжимали ей грудь, лишая легкие доступа воздуха, сдавливая все сильнее и сильнее.
Вот тогда-то девушка вернулась из хижины с коротким копьем в руках. Это было то самое копье, оставленное Тарзаном в качестве единственного оружия для защиты. Берта не стала терять времени для передачи копья англичанину, хотя он и подбежал, чтобы схватить его. Она мчалась мимо и приблизилась к рычащему, мечущемуся клубку блестящей черной шерсти и гладкой загорелой кожи. Несколько раз она пыталась воткнуть острие в тело кошки, но всякий раз опасение ранить человека-обезьяну заставляло ее воздерживаться. Но вот, наконец, двое затихли неподвижно на какое-то мгновение, будто плотоядное животное искало минуты отдыха от напряженной борьбы. Вот тут-то Берта Кирчер и воткнула копье в лоснящийся черным мехом бок, проткнув сердце зверя.
Тарзан поднялся с мертвого тела, Шиты и встряхнулся, как это делают животные, густо покрытые шерстью. Как и многие из его привычек и манер, эта была результатом воспитания в той среде, в которой он вырос. Хотя внешне он был человеком, англичанином, но девушку слегка покоробил натурализм этого движения. Это был как бы Нума-лев, поднявшийся после битвы и встряхивающийся для того, чтобы привести в порядок растрепанную после боя гриву и вздыбленную шерсть. Невольным зрителям чем-то сверхъественным казались и дикие крики, и грозное рычание, срывающееся с четко очерченных и изумительно красивых человеческих губ.
Тарзан посмотрел на девушку. Лукавая улыбка появилась на его лице. Опять она его сделала должником, спасла второй раз ему жизнь, хотя во вмешательстве он,, по правде говоря, не очень нуждался. Еще минута — и Шита была бы задушена. Тарзан не хотел быть обязанным немецкой шпионке, и все же в своем честном сердце он не мог не признаться в известной доле восхищения ее мужеством: эта девушка производила глубокое впечатление на человека-обезьяну — ведь он сам был воплощением мужества .
— Вот моя добыча,— сказал он, поднимая тушу Бары с земли, будто и не было только что смертельной схватки с пантерой.— Вы, наверное, захотите приготовить свою порцию. Я же пообедаю сырым мясом — Тарзан не привык портить его огнем.
Они последовали за ним и вошли в загородку. Тарзан отрезал несколько сочных кусков мяса от туши оленя для них, оставив себе остальное. Молодой лейтенант разложил костер, а девушка приступила к примитивной кулинарии.
Находясь немного в стороне от нее, лейтенант и человек-обезьяна смотрели на девушку.
— Она замечательна, не правда ли? — пробормотал Смит Олдуик.
— Она немка и шпионка! — отрезал Тарзан.
Англичанин быстро повернулся к нему.
— Что вы имеете в виду? — вскричал он.
— То, что я сказал,— ответил человек-обезьяна.— Она немка и шпионка!
— Ни за что не поверю этому! — воскликнул летчик.
— Можете не верить,— перебил Тарзан и добавил: — Для меня не имеет значения, чему вы верите, а чему нет. Я видел ее на совещании с генералом бошей и его штабников в немецком лагере около Габета. Они все знали ее, называли по имени, а она тогда передала им пакет. В следующий раз, когда я ее встретил, она находилась на территории английского лагеря, переодетая английским офицером, а после снова я увидел ее передающей пароль немецкому офицеру в городе Уилхемстале. Она немка и шпионка, но она женщина, и поэтому я не могу ее уничтожить, а следовало бы.