— А я о вас давно все знаю.
Шагдар сразу переменился. От его подозрительности не осталось и следа, наоборот, он стал вежлив и предупредителен с Балданом.
Часа через два всадники уже продолжали путь к монастырю Святого Лузана.
Самый опасный участок пути до границы Монголии проходил по низкорослому редколесью, далее лежала нейтральная полоса, а за нею по открытой степи тянулась граница. Ехали цепочкой. Впереди размашистой рысью шел конь баргута, знавшего тайный проход через границу как свои пять пальцев, за ним следовал Гомпил, в середине Дамдин-Очир и молодой лама, замыкал цепь Балдан. Конь вынес баргута на пригорок, откуда открывался прекрасный вид на много миль, и остановился, прядая ушами. Проводник привстал на стременах, озираясь вокруг и не двигаясь с места.
— Что случилось? — шепотом спросил подъехавший сзади Балдан.
— Перед нами нейтральная полоса. А за ней — халхасская земля. Смотрю, не видно ли патрулей, они всегда проходят здесь.
Но было тихо и по-прежнему безлюдно. А баргут все медлил, оглядывался, словно почуяв неладное. У Балдана тревожно забилось сердце. Только бы пересечь нейтральную полосу и шагнуть на территорию Монголии, а там уж они с Гомпилом знают, что делать. Но вот проводник дал знак, и кони понеслись. Отъехав на значительное расстояние от границы в глубь монгольской территории, всадники перешли на тихий аллюр. Балдан, указывая глазами на утомленного долгой ездой Дамдин-Очира, предложил немного передохнуть. Предложение это весьма понравилось халхасскому хану, и он велел всем спешиться.
— Граница уже далеко, нам ничего не угрожает…
— Граница-то далеко, а опасность еще близка, — недовольно пробурчал баргут.
— Правильно, — поддержал баргута Балдан. — Поэтому будет лучше, если в случае задержания и обыска при нас не окажется оружия. Скажем, что едем на праздник субургана, и нас запросто пропустят, такие случаи нередки. Если же обнаружат оружие, мы потеряем все шансы на спасение. Давайте закопаем наше оружие до поры до времени в приметном месте. — Совет Балдана всем показался разумным, и они не преминули тотчас же ему последовать,
В день освящения субургана задолго до рассвета к монастырю потянулись вереницы людей из окрестных хотонов, дальних селений, и первые лучи выплывшего из-за гор солнца осветили расставленные в поле там и сям палатки и шатры, верховых коней, коновязи, лотки с хушурами, аппетитными кусками вареной баранины, всевозможными бовами. Яркий шелк праздничных одежд переливался на солнце всеми цветами радуги, лица людей в ожидании чего-то необычного светились радостной надеждой. Возле большого шатра столпилась внушительная толпа, привлеченная тихими звуками музыки и пения. Это участники самодеятельного концерта настраивали инструменты и пробовали голоса. Но вот Цултэм объявил первый номер, и на помосте под общий безудержный смех появились толстый лама, простерший короткие руки на восток, жирный китайский торговец и тощий японский шпион. Худонские артисты великолепно разыграли сценку «Конец мудрого наставника», в которой высмеяли тщетные попытки врагов народной Монголии свергнуть новую власть. Хохот стоял потрясающий. Зрители заливались смехом, вытирая выступавшие слезы. Привлеченные весельем и аплодисментами, подходили все новые и новые люди.
А возле субургана ламы читали молитвы, да несколько дряхлых стариков и старух простерлось ниц, вымаливая у бурхана счастливое перерождение в другой жизни, что наступит после их смерти. Бледный хамба Содов стоял чуть поодаль и, вытянув шею, смотрел на дорогу.
— Странно, почему их до сих пор нет? Они давно уже должны быть здесь. Эй, Дамиран, объяви верующим, что по велению бурхана праздник освящения откладывается на три дня.
Как раз в то самое время, когда жгучая волна предчувствия неотвратимой беды разрывала сердце хамбы, Дамдин-Очир и двое его приближенных были схвачены пограничниками и сидели в машине, направлявшейся в Центр. Во время схватки погиб верный товарищ Балдана Гомпил, пронзенный насквозь кинжалом баргута. Теряя последние силы, слабеющим голосом он просил Балдана:
— Сохрани баргуту жизнь. Я умираю… Пусть баргут увидит нашу победу, пусть раскается в содеянном им зле… Это Дамдин-Очир его руками… Позаботься о моей семье… Прощай, друг… — И его голова беспомощно опустилась.
…Неподалеку от монастыря Балдана ждали сотрудники органов госбезопасности. Внешне они ничем не выделялись среди послушников бурхана, приехавших издалека на праздник субургана.
— Завтра будем брать хамбу Содова и всю его челядь, причастную к заговору. План операции утвержден Центром.
— Хамба-ламу я возьму собственными руками. — Лицо Балдана запылало гневом. — Его паршивый пес, которому он платит, убил хорошего парня, моего товарища. Хотел бы я услышать, что соизволит ответить этот святоша перед бурханом, стоящим у него на жертвеннике у изголовья постели! — Балдан сжал кулаки и заскрипел зубами.
— Послушайте, товарищ, вы проделали такую большую работу и вдруг рассуждаете, как ребенок. Зачем вам непременно нужен ответ хамба-ламы перед образами? Идите-ка лучше к самодеятельным артистам, а с хамбой встретитесь в Улан-Баторе.
Вокруг небольшой группки лам толпилось десятка два аратов, доставших со дна кованых сундуков допотопные дедовские ружья и отслужившие свой век сабли. Возложением их на субурган они хотели доказать свою непоколебимую веру в бурхана и вымолить у него счастливое перерождение себе и своим близким.
— Почтенный лама, — послышался из толпы старческий голос, — нам говорили, что сегодня будет бесплатный магазин и нас, послушников бурхана, будут одаривать подарками. Когда же он откроется? Ведь уже прошло столько времени… Сам тайджи Дамиран приезжал к нам и говорил…
— Да это все вранье, ламские выдумки, — отозвался молодой задорный голос, и толпа зароптала. — Когда это было видано, чтобы ламы раздавали товары бесплатно? Им нужны ваши ружья, — насмешливо продолжал тот же голос.
Люди разом загалдели.
— Раз такое дело, я свое ружье заберу назад. Еще неизвестно, хорошее ли будет предзнаменование, если в этот день на субурган возложить оружие. А может, это не к добру?
— Да, может быть, это как раз дурная примета?..
— А я, старый дурак, отдал за свое ружье и хорошего мерина, — корил себя седобородый арат с тоненькой косицей за спиной.
В центре монастырской усадьбы одиноко стояла внушительных размеров пирамида возведенного в спешке за две ночи субургана, на вершине которого сиротливо поблескивал золоченый ганжир. Возле субургана так же одиноко стоял хамба Содов, рассеянно взирая на скудные пожертвования, среди которых почти не было оружия. Постепенно его сердце наполнялось бешеной яростью. Сплюнув на землю и растерев плевок ногой, хамба стремительно зашагал к юрте. Не успел он и закрыть за собой дверь, как к нему подлетел Дамиран.
— Это что по-твоему? — зашипел хамба, брызгая слюной и вперив в тайджи убийственный взгляд.
Оторопевший Дамиран повалился в ноги хамбе.
— Великий наставник! Смилуйся!! В людей вселился шулмас, и они забыли бурхана, нечестивцы.
— Каналья непутевая! Кургузый идиот! Только хвалить себя умеешь, старый ублюдок. Это и есть твоя работа? — страшным голосом орал наставник, указывая пальцем на субурган. На дряблых отвисших щеках хамбы играл нехороший румянец, глаза казались налитыми кровью, как у разъяренного быка.
— Все из-за Цултэма, — оправдывался Дамиран, не смея поднять головы. — Я отправлю его туда же, куда ушел Сэд…
— Надо было раньше думать, пустомеля!
— Смилуйся, великий лама! Смилуйся!! — Тайджи ползал на коленях вокруг настоятеля, но хамба, резко ударив Дамирана по рукам, вырвал полы дэли и прошел к жертвеннику. Из-под подушки стоявшей рядом деревянной кровати он вытащил небольшой узелок, сел на тюфяк и прикрыл глаза. Через некоторое время его лицо снова приняло благообразный, отрешенный вид. Развязав узелок и положив на ладонь кости, настоятель трижды встряхнул их и, перебирая другой рукой четки, стал пристально их разглядывать. Дамиран затаив дыхание терпеливо ждал, что скажет хамба-лама, но настоятель не проронил ни звука.
— Великий учитель, что показывают кости? — сгорая от нетерпения, спросил тайджи. — Как там наши? Живы-здоровы? Или как? Почему запоздали?
Бросив на Дамирана презрительный взгляд, хамба-лама поднял подслеповатые глаза к тоно и, глядя на краешек бирюзового неба, тяжело вздохнул.
— Вообще, выпало неплохо. Только перед ногами у них вроде бы какое-то препятствие возникло. Как-то странно легли кости. — Настоятель в растерянности провел рукой по своей большой лысой голове и потер шею. — Хотя в открытой степи с людьми может случиться что угодно. Человек может на полном скаку упасть с лошади, упустить коня… Мало ли что бывает. Но большой беды вроде бы не должно случиться. Не сегодня-завтра непременно прибудут. Иначе они дали бы знать. — Хамба говорил неуверенно, как бы успокаивая самого себя. — Так что ты сказал людям насчет переноса праздника? А они что говорят?
— Я все сделал так, как вы изволили приказывать, то есть объяснил, что праздник откладывается на три дня, ибо в священной книге записано, будто сегодняшний день неугоден бурхану. А через три дня бурхан одарит верующих своими милостями.
— Да-а, если бы не было таких смутьянов, как этот Цултэм, праздник наш удался бы на славу. В сегодняшней неудаче мы должны винить самих себя. Как бы то ни было, а через три дня устроим праздник…
— Клянусь вам, достойный учитель, провести наш священный праздник без Цултэма…
— Грех, совершенный ради бурхана, оборачивается добродетелью…
— Я понял, великий учитель, — и Дамиран, сложив ладони, начал молиться.
…В кабинете следователя по особо важным делам шел допрос. Перед следователем сидел пожилой лама с осунувшимся морщинистым лицом и совершенно белыми висками.
— Так как вы думаете, почему вы сейчас сидите в этом кабинете? — строго спросил следователь.