Как и другой дед, был суров, добр и очень внутренне одинок… Об этом одиночестве, о жизни и характере деда Аркадия расскажу отдельно — повесть особая, связанная с историей всей страны…
Получив опыт работы со множеством одиночеств, в том числе собственным, могу теперь, наконец, выразить то, что в детстве лишь ощущал мучительно, бессловесно…
Каждый из нас, за редкими исключениями светлых личностей, вроде Бабушки Солнышки, впадает в одну и ту же ошибку: чувствует себя более одиноким, чем окружающие.
Иллюзия детской эгоистической слепоты.
Ждем от других сочувствия и понимания и, обманываясь в своих ожиданиях, отчаиваемся, глохнем-слепнем, ожесточаемся.
Разобщенность и равнодушие, непонимание и жестокость — встречный ветер бытия, и его можно использовать для движения вперед, если правильно поставить парус души.
Каждый, кто как одинокий звереныш-детеныш, больше озабочен получением, чем отдачей, оказывается за это наказанным.
Одиночество и есть это наказание.
Я не был от рождения замкнутым и недоверчивым — наоборот, сама открытость, само стремление к другим, и занудой не числюсь.
Одиночество при всем том цвело пышным цветом. Проистекало, как теперь понимию, (по-раньше бы!) из притязаний на невозможное, из неблагодарности сущему, пусть и малому.
С любящими родителями чувствовал себя невыносимо одиноко лишь потому что они не понимали меня, не умели проникнуть в мой внутренний мир. Особо сложный одаренный ребенок — не просекли, академиев не кончали, психологиев не изучали.
Но ведь и я, шибкий вундер, не понимал их одиночеств, не знал о них очень многого.
А о себе не мог внятно — для них — рассказать, не умел открыться, психологиев наизучал слишком много… и слишком поздно.
Обычнейшая почти в каждой семье история.
Теперь, когда любимых моих нет со мною, с горечью понимаю, каким был жестоким эгоистом по отношению к ним; как они любили меня, любили, хоть и не понимали, но ведь любили же, несмотря на все мои мелкие и крупные мерзости….
Если бы только я старался понимать их, а не требовал понимания; если бы так детски не переоценивал и не был так на себе задвинут…
Да, слишком долго я был со своими родителями всего-навсего их ребенком. Ждал понимания, как от богов, а всего-то нужно было иногда подойти и без слов обнять папу, обнять и поцеловать, как маленького, а к маме в колени броситься, как малышом когда-то… и все.
Это еще не я, но уже… Смотри, вот два молодых одиночества, они прильнули друг к другу, им хорошо небесно и хорошо телесно, это называют любовью, другого имени для этого нет.
Мое одиночество уже ими запроектировано, но они об этом не знают…
Зачатие еще не меня, но судьбы моей произошло в Книжном Княжестве — великой Румянцевской библиотеке Москвы, которую в советские времена перевенчали в Ленинскую, в просторечии Ленинку. Там мой папа Лев впервые увидел мою маму Лену.
По 25 лет им было, оба студенты-дипломники. В те дни Лев Леви, как Ромео, жестоко болел неразделенной любовью к некоей особе. Неотлучный друг Коля Мельников первым заметил красивую девушку, склонившуюся над книгой за соседним столом. «Посмотри, какая сидит. Познакомился бы…»
Лева взглянул и сразу излечился от прежней любви, заболел новой. Знакомиться постеснялся, и пришлось Николаю Александровичу (он жив и в миг написания этих строк, дай Бог долгих лет и доброго здравия) взять на себя роль посредника. Сказал бы папе в тот миг кто-нибудь, что книги его сына от этой вот девушки, Лены Клячко, в этой самой библиотеке будет спрашивать не одно поколение…
Судьбе требуется инкогнито, неопознанность — чтобы состоялось, чтобы не сорвалось, чтобы свершилось..
Вот так же садишься помолчать и внутренне помолиться, уже вещи собрав и одевшись, перед дальней дорогой. Глаза закрыть, подышать спокойно секунд пятнадцать… Хороший обычай, правильный. Собирает. Соединяете чистой страницей будущего — с Рукой, готовой вписать в нее новые строки..
Всю жизнь пытаюсь додуматься: зачем Жизни, чтобы идти вперед, приходится возвращаться назад? Зачем детство!
Почему бы нам, человекам, не переходить из взрослого развитого состояния в еще более развитое, все сложнее и совершеннее?..
Зачем все культурные навыки отменять, все знания — стирать начисто, забывать?..
Зачем эти безумные риски и колоссальные издержки возврата в беспомощность, в бессознательность, в полную глупость?
Детство — как прибойная волна: снова и снова откаты вспять, бесконечные повторы с переиначиваниями, с неповторимостями внутри, но в общем одно и то же — зачем?..
Легче сообразить — почему. Все в нашем мире такое вот круговое-возвратное. Звезды совершают свои обращения по небесным орбитам; Земля оборачивается вокруг Солнца, а Луна ходит вокруг Земли; возвращаются времена года, возвращаются приливы-отливы..
Пульсирует все в мире и дышит ритмично — и Жизнь тоже, и мы с тобой тоже…
Когда в молниеподобном разряде оргазма устремляются навстречу друг дружке две половинки человеческого существа — повторяется самый первый вселенский миг зарождения жизни, по-новому, но повторяется.
О Великом Возврате рассказывает и кисть художника, и рифма, и музыка; о Великом Возврате — все песни любви, все мечты и сны…
Засыпая, мы возвращаемся в глубокое младенчество и еще дальше, за грань рождения, в то состояние, когда мы были еще ближе к растениям, чем к животным..
Соединение в тебе всех времен есть Душа.
Сонмы одиночеств, которые были тобой — соединились в тебе — чтобы дальше быть…
С мига рождения, отделения от материнской утробы? С первого крика, он же перводыхание, — с вопля, знаменующего начало обособленного жизненного пути?..
Отделение, обособление… Зачем оно нужно?
Спроси: зачем океану волны?..
Мы с тобой волны, мой Друг, волны огромного могучего океана, капельки неизбывного Целого по имени Жизнь, и свое обособленное частное существование ведем ускользающе краткий миг. Наша главная жизнь — в Целом, где мы — все во всех и каждый друг в друге.
Ближайшая к тебе ветвь всежизненного Целого — течение в океане, поток, в котором и твоя волна возникает, — есть вид твой и род, а наиближайшие производящие волны — семья.
Родился — стало быть, об-особ-ился, отделился от всежизненно-родового Целого.
Обособление, да, но одиночество ли?..
Если не бросили, если кормят, согревают, обмывают-вылизывают, то, казалось бы, что еще тебе-несмышленышу нужно?