Настал торжественный, таинственный час, когда Аврора начинает проливать свет на землю, и Анжела Вильдон вдруг пробудилась от восклицания, поразившего ее слух.
Она вздрогнула и, приподнявшись на постели, увидала Этну, наклонившуюся к ней.
— Молчите, не пугайтесь! — сказала Этна тихим и повелительным голосом. Отведя от Анжелы глаза, сверкавшие почти сверхъестественным блеском в полутемной комнате, она осмотрелась вокруг. — Да, вот броня, которая была на вас, я не ошиблась.
— В чем вы не ошиблись? — спросила Анжела.
— В том, кто тот незнакомец, который путешествует с Эрнестом Кольмаром, — ответила Этна мрачным и почти угрожающим тоном. — Но выслушайте меня внимательно, — продолжала она после минутного молчания. — После того как вас вытащили из реки, куда вы упали, вероятно, стараясь достать лодку, мои служанки отвели вас в мой шатер. Потом я предоставила вам комнаты, приготовленные для меня в пражском замке, и вы знаете, как дружелюбно обращалась я с вами.
— Да, вы были ко мне добры и великодушны, — согласилась Анжела. — И теперь обвиняете меня в неблагодарности?
— Разве Анжела Вильдон не употребила во зло мое добро и великодушие? — промолвила Этна.
— Особенные причины заставили меня освободить пленных, — возразила Анжела. — Все, что произошло потом, было делом случая, но клянусь вам, что, когда вы приглашали меня в крепость, я уже намеревалась пробраться туда.
— Но разве мое гостеприимство не должно было заставить вас отказаться от ваших планов, Анжела? — заметила Этна. — Вы же знали, что мне покровительствует генерал Жижка и я принадлежу к таборитам.
— Мною руководило провидение, — ответила Анжела. — Я обязана была спасти пленных.
— Пусть так, — молвила Этна. — Но обещайте мне доказать свою признательность за добро, которое я вам сделала.
— Говорите… говорите! — воскликнула Анжела. — Объясните, как я могу угодить вам?
— Я хочу, чтобы вы оставили рыцаря Эрнеста Кольмара, — сказала Этна, пристально глядя на нашу героиню.
— Сейчас? — спросила Анжела прерывающимся голосом.
— Без малейшего замедления, вы можете только с ним проститься, — повелительно ответила Этна.
— Я вам докажу, что сердце у меня не неблагодарное, — произнесла Анжела после минутного размышления. — Я исполню ваше желание.
— Спасибо, Анжела… спасибо! — вскричала Этна, схватив руку нашей героини и горячо пожимая ее. — Но не забудьте, что мое посещение должно быть сохранено в тайне, и вы не скажете Эрнесту Кольмару, зачем расстаетесь с ним.
С этими словами она исчезла.
С унынием стала Анжела надевать броню, в которой сражалась возле любимого человека, теперь покидаемого ею. Опустив забрало, с трепещущим сердцем вышла она из своей комнаты.
Эрнест Кольмар находился на дворе гостиницы. Приметив Анжелу, он поспешил к ней навстречу и приветствовал со всем дружелюбием истинной и искренней привязанности.
— Здравствуйте, мой храбрый незнакомец! — вскричал он, взяв нашу героиню за руку в железной перчатке. — Вам, наверное, тяжело постоянно носить броню, но я надеюсь, что скоро вы раскроете свое инкогнито.
— Эта минута настала, — заявила Анжела, пытаясь не выдать волнения. — И я говорю, что прощаюсь с вами, возможно, навсегда, — грустно прибавила она.
— Но чем я отплачу за услугу, которую вы оказали мне? — спросил наш герой. — Не стесняйтесь, я имею большую силу при австрийском дворе.
Но тут Сатанаиса в сопровождении Линды и Беатриче появилась в проеме двери, ведущей на двор гостиницы.
Анжела вскрикнула от удивления и восторга при виде женщины, живописный костюм которой чудно выставлял ее красоту.
Обернувшись к рыцарю, наша героиня была поражена выражением удовольствия, одушевившем его черты, и подозрение, быстрое как молния, промелькнуло в ее голове.
— Это Сатанаиса, сестра Этны? — спросила Анжела так твердо, как позволяла ее природная гордость.
— Да. Позвольте представить ей вас, раньше чем вы уедете, — сказал рыцарь, направляясь к дверям, где по-прежнему стояла Сатанаиса. — Пойдемте, вы назовете свое имя при ней, чтобы она тоже вас узнала и научилась уважать.
— Нет… О кет! — вскричала Анжела, повинуясь внезапному побуждению. Потом вскочила на уже оседланную лошадь, пришпорила ее и умчалась как ветер, к великому удивлению Эрнеста Кольмара, так и не понявшему этого поспешного побега.
Оставим Кольмара и Сатанису продолжать путь к австрийской границе и воротимся в ту гостиницу, где Этна убила пажа Эрмаха.
Было около восьми часов утра, когда у ворот гостиницы остановился всадник. Он ехал из Праги на великолепной лошади, очевидно, скакавшей очень долго. Сам он выглядел утомленным, броня его блестела от росы, а сапоги покрывала пыль. Рукоятка шпаги была обтянута черным сукном, а рука обвязана крепом. Это был человек пожилой, с жестким лицом и угрюмым взглядом. В его поведении, так же как и в выражении глаз, читались дерзость и преступные намерения.
Медленно слезши с лошади и бросив поводья слуге, подбежавшему принять его, путешественник вошел в гостиницу и спросил стакан воды. Ему поспешили подать, и, утолив жажду, он сообщил о цели своего приезда.
— Вам надо приняться за дело, господин трактирщик, и вам тоже, прекрасная хозяюшка, — заявил он тоном и фамильярным, и повелительным. — Через час или два здесь пройдет погребальное шествие, и меня послали вперед позаботиться о том, чтобы участники его ни в чем не нуждались в то короткое время, пока они будут здесь.
— А сколько человек участвуют в шествии? — спросил трактирщик.
— Двадцать четыре, — ответил всадник. — Я даю вам два часа, чтобы приготовиться.
Два часа пролетели быстро, и погребальное шествие показалось. Как и обещал гонец, оно состояло из двадцати четырех всадников. Впереди ехала дама в трауре, под толстой вуалью. По ее левую руку располагался монах, лицо которого совершенно скрывал капюшон, по правую — два воина, вооруженные с головы до ног, с опущенными забралами. Потом — четыре молодые девушки, а за ними — четверо пажей замечательной красоты. Следом двигалась погребальная колесница, запряженная четверкой вороных коней и управляемая двумя кучерами в трауре. С каждой стороны катафалка, на котором стоял гроб, покрытый черным сукном с белым крестом, ехало по верховому. Шествие кончалось семью всадниками, вооруженными как тот, которого послали вперед, очевидно, их товарищ. Действительно, лица их переполняли те же решимость и свирепость.
Даму и ее служанок хозяйка отвела в приготовленные комнаты. Монах проводил их до дверей, потом, остановившись на пороге, прошептал несколько слов старшей прислужнице, почтительно поклонился даме и ушел.
Дама упала на стул от усталости, а, возможно, также и — как подумала хозяйка — от сильного уныния, ибо из груди ее вырвался глубокий вздох.
Монах отправился в залу, где уже накрыли стол для него и вооруженных воинов. Для остальных была приготовлена особая комната.
Воины подняли забрала, один оказался маркизом Шомбергом, а другой — бароном Альтендорфом. Читатели, без сомнения, угадали, что монах был не кем иным, как Киприаном.
— Ее высочество в своей комнате? — спросил барон Альтендорф, когда вошел монах.
— Я проводил ее до порога, — ответил Киприан, отбрасывая капюшон назад, — и велел старшей служанке е допускать сношений ни с кем, пока мы не приедем в замок Альтендорф.
— И тогда мы поднимем богемское королевское знамя. — прибавил барон, — и объявим смертельную войну Жижке и таборитам.
— Да, и все крепости подхватят наш военный клич, — дополнил монах. — Если потребуется, я возьму крест и провозглашу крестовый поход против орды Жижки.