— Не имею ни малейшего понятия, — ответил Вильдон. — Но, возможно, потом Анжела сообщит такое, что наведет нас на след. Мы не богаты, — продолжал он, — но если вам угодно, то наше гостеприимство…
— Прежде чем я решусь, — перебил незнакомец, — я спрошу вас, далеко ли отсюда до замка Альтендорф?
— Одна миля, не более. Дорога вдоль леса, — Вильдон махнул рукой, указывая направление, — ведет прямо к замку.
— Скажите, — задал новый вопрос путешественник, — а что говорят о бароне Альтендорфе? Пользуется ли он хорошей репутацией в вашей стране? Вы, наверное, служите у него?
— Нет, — покачал головой Вильдон. — Этот лес принадлежит графу Розембергу, его замок в трех милях отсюда, к западу. Я его лесничий… и вы сами видите, — прибавил он, самодовольно озираясь вокруг, — что я служу щедрому господину.
— Да… я слышал много лестных отзывов о графе Роземберге, — пробормотал путешественник, словно разговаривая сам с собой. А через минуту добавил с живостью: — Но барон Альтендорф иной человек? Он не слывет ни добрым, ни щедрым?
— Сказать по правде, — промолвил лесничий, — я не знаю ни одной вещи, в которой можно было бы упрекнуть барона Альтендорфа. Люди, что ему служат или зависят от него, называют барона человеком жестоким и строгим. О нем болтают разные разности, уверяют даже, будто из замка порой доносятся странные вздохи и загадочный шум. Дело в том, что правый флигель там заперт уже много лет… Практически, на моей памяти, он был заперт всегда. А я с самого детства живу в этом краю. Но если вы спросите, известно ли мне хоть одно преступление или дурной поступок барона Альтендорфа, я не колеблясь отвечу отрицательно.
— Вы говорите как честный человек, — заметил путешественник. Будучи сам личностью откровенной и великодушной, он умел ценить эти качества в других. — У барона, кажется, есть сын?
— Да, господин Родольф, ему двадцать один год, — кивнул лесничий. — Порой в нем проскальзывает что-то свирепое… Некоторые называют его злым, но я никогда не мог пожаловаться на него. Правда, я ни в чем не завишу от господина Родольфа, но с позволения моего господина он часто охотится в нашем лесу, и мне случалось несколько раз встречаться с ним. Если он немножко ветрен и легкомыслен, то, наверное, оттого, что никогда не испытал материнской заботы. Его матушка умерла, когда ему было несколько месяцев.
— Крестьянин, у которого я пережидал грозу, говорил, что жена барона скончалась скоропостижно и даже как-то таинственно двадцать лет назад, — вставил путешественник.
— В то время действительно ходили подобные слухи, — подтвердил Вильдон, — Но я сомневаюсь в их справедливости. Люди качали головами со значительным видом, и предположения делались самые невероятные, но если бы и вправду совершилось дурное дело, граф Роземберг не перенес бы случившееся спокойно, ведь баронесса Альтендорф была его сестрой.
— Я вижу, вы не принадлежите к числу тех, кто плохо думает о человеке, не имея явных доказательств, — заметил путешественник. — И мне нравится ваш характер. Но, пока мы беседуем, лошадь моя, брошенная на дороге, наверняка выходит из терпения. Простите, но я пе останусь у вас. Через три дня… мне необходимо прибыть в Прагу… А эту ночь я намерен провести в доме барона Альтендорфа. Спустя несколько недель я снова проеду по этой дороге и тогда обещаю возобновить знакомство с вами.
— Вы окажете мне большую честь, — серьезно ответил Вильдон. — Да и Анжела будет рада лично поблагодарить вас за сегодняшнюю услугу.
Простившись с лесничим, путешественник снова углубился в лес. Как следует сориентировавшись, он без труда нашел дорогу и, проходя мимо того места, где случилась потасовка, вспомнил о человеке, которого опрокинул наземь. Но он напрасно искал его: негодяй, всего лишь оглушенный ударом, наконец очнулся и удрал.
Лошадь в кустах спокойно щипала траву. Путешественник сел в седло и продолжил свой путь к замку Альтендорф.
Через двадцать пять минут крепостные башни начали обрисовываться в небе подобно облакам, теряющимся в высоте. Вершины громадных построек сияли в лунных лучах, а основание покрывала густая темнота.
Правый флигель замка далеко выдавался в лес, точно стиснутый со всех сторон гигантскими дубами, которые, как и стены, стояли здесь, будто наперекор усилиям разрушительного времени. От центральной башни до конца правого флигеля ни единого огонька не мелькало в узких готических окнах. Левый флигель, напротив, переполняли огни, часть из них оставалась на месте, другая перелетала из комнаты в комнату. Это освещение, впрочем, только подчеркивало мрачное величие замка, окруженного широкой рекой.
Подъехав к подъемному мосту, вздыбившемуся, как черная масса, над рвом, путешественник затрубил в рог, висевший на цепи у столба. Почти сразу в воротах напротив отворилась калитка и па пороге появился караульный.
— Кто вы? — прокричал он.
— Я прошу приюта до завтрашнего дня, — ответил незнакомец. — Я еду по особому поручению Альбрехта
Австрийского, при мне письма, доказывающие правоту моих слов.
— Барон Альтендорф отсутствует, — произнес караульный почтительным тоном. — Но его сын, господин Родольф, примет вас. Как о вас доложить?
— Меня зовут Эрнест Кольмар, — представился путешественник. — И я заслужил рыцарское звание на поле битвы.
— Пожалуйте, господин рыцарь, — поклонился сторож, опуская мост и отворяя настежь ворота. Про себя он удивился, что человек с таким титулом, да еще служащий Альбрехту Австрийскому, разъезжает без сопровождения.
— Двое моих слуг, — объяснил Эрнест Кольмар, спрыгивая с лошади уже во дворе замка, — будут здесь завтра утром. Они задержались исполнить некоторые мои поручения.
Конюх, вызванный караульным, увел лошадь с собой, а Эрнеста проводили в обширную залу, освещенную лампой из массивного железа, спускавшейся с потолка. В одном конце залы располагалась высокая готическая дверь, ведущая, очевидно, в капеллу, в другом была широкая лестница, на которую и поднялся караульный, направляясь к левому флигелю.
Добравшись до первого этажа, они долго шагали по длинным многочисленным коридорам, пока проводник не отворил какую-то дверь и не доложил:
— Рыцарь Эрнест Кольмар!
Комната, в которую попал Эрнест, была обширна, высока и меблирована с величием, полностью гармонировавшим с общей наружностью замка. На столе, стоявшем по центру ее, располагались бутылки с вином, стаканы, бисквиты и фрукты, но за столом никто не сидел.
Единственным лицом, находившимся в комнате, когда рыцарь показался на пороге, был молодой человек, метавшийся взад и вперед в сильном волнении. Но, едва услыхав доклад о приезжем, он прогнал облако, омрачавшее его лоб, и, приняв любезный вид, подошел встретить гостя. Как только свет лампы, свисавшей с потолка, позволил сыну барона Альтендорфа разглядеть рыцаря, он вздрогнул, побледнел и точно застыл в припадке ярости и изумления. Однако он так быстро оправился, что Эрнест Кольмар не приметил ничего.
— Добро пожаловать, рыцарь, — промолвил хозяин самым приветливым тоном.
— Вы, наверное, извините мне бесцеремонность, с какою я являюсь к вам, — поклонился Кольмар. — Хотя я здесь приезжий и вы, возможно, не знаете моего имени, я отважился попросить у вас приюта на одну ночь, каковой при подобных обстоятельствах буду рад предложить вам в Австрии.
— В дверь замка Альтендорф никогда не стучатся напрасно, — заметил Родольф. — Жаль только, что отец мой уехал в Прагу.
— Я и сам туда еду, — сообщил Кольмар. — Альбрехт Австрийский, которому я имею честь служить, дал мне секретное, особое поручение. Я с удовольствием отвезу вашему отцу письмо от вас.
— Благодарю вас, рыцарь, — отвечал Родольф. — Хотя мой отец уехал только неделю назад, я с радостью воспользуюсь вашей любезностью.
В эту минуту появились слуги, и пока они накрывали на стол и подавали ужин, Родольф и рыцарь продолжали беседовать о разных предметах.
Единственному сыну и наследнику барона Альтендорфа был, как сказал Эрнесту Кольмару лесничий Вильдон, двадцать один год. Высокий, хорошо сложенный, неоспоримый красавец, с глазами такими большими, черными и сверкающими, что порой они ослепляли своим необыкновенным блеском, выражение лица тем не менее он имел неприятное. Отчего это происходило, трудно определить, но когда глаза его устремлялись на кого-нибудь, они порождали мучительное чувство беспокойства в душе. Смуглая кожа и ярко-алые губы показывали темпераментную натуру. Лоб у него был низкий, брови часто нахмуривались, несчастье уже отягощало его голову. Волосы его, черные как ночь и немного жесткие, вились от природы; зубы были очень ровные и ослепительно белые.
Он проявлял исключительную сдержанность, холодность и надменность в обращении, а с теми, кто находился у него в подчинении, даже деспотичность. До крайности злопамятный, он не прощал и не забывал оскорбления. Для того чтобы расправиться с врагом, он не пренебрегал никакими средствами, но в случае надобности умел скрывать свои чувства и даже выказывать дружбу тем, к кому питал неутолимую ненависть.
Таков был Родольф, единственный сын и наследник барона Альтендорфа.
В чем бы ни заключалась причина волнения, охватившего его при виде Эрнеста Кольмара, он, вероятно, совсем забыл свои переживания, до того откровенной казалась вежливость, вытеснившая прочие эмоции.
Мы не станем описывать подробностей ужина, сообщим только, что Кольмар, аппетит которого крайне возбудил продолжительный переезд, воздал трапезе должное. Родольф, напротив, ел мало и время от времени погружался в какие-то раздумья, которые, похоже, не мог прогнать. Но, очнувшись, он всякий раз снова становился весел и даже остроумен.
Осушив несколько стаканов вина, Родольф встал из-за стола.
— Извините меня, рыцарь, — промолвил он, — но я должен отлучиться: надо отдать приказания приготовить для вас приличную комнату. Я желаю, чтобы вы ни в чем не испытывали недостатка и чтобы вам было здесь удобно.
Эрнест Кольмар поблагодарил, и Родольф удалился, сделав знак одному из пажей следовать за ним.