— Вы его знаете? — вскрикнули молодые люди.
— Да, я знаю, что он самозванец, — усмехнулся монах. — Каким-то образом он захватил письмо, посланное мною герцогу австрийскому, и воспользовался этим документом, чтобы употребить во зло мое доверие. Мало того, сфабриковав фальшивые бумаги, он стал, мнимым посланником принца Альбрехта. Нам это известно, потому что один из наших людей навел в Вене необходимые справки и выяснил, что никакого Кольмара вовсе не существует ни при дворе, ни среди вельмож. Если бы не Жижка, для которого он, без сомнения, шпионит, месть Бронзовой Статуи уже настигла бы его, хотя он сумел ускользнуть в первый раз, о чем наверняка вам рассказывал.
— Мы не слышали таких подробностей, — возразил Лионель, — но вы очень ошибаетесь. Для‘спасения собственных жизней я открою вам тайну нашего господина и убежден, что, узнав о том, какая опасность заставила нас говорить, он простит наше предательство, ибо он столько же великодушен, сколько храбр и могуществен. Приблизьтесь же, потому что вы один должны услышать мои слова.
Удивленный Киприан приблизился к Лионелю, тот наклонился в седле и что-то прошептал ему.
— Клянусь небом, теперь я понимаю все! — вскричал монах. — Да, теперь мне все ясно. Экий я дурак, что не догадался!
— Значит, вы возвратите нам свободу? — обрадовался Конрад.
Монах несколько минут не отвечал, погруженный в мысли, рожденные новым открытием. Наконец он обратился к молодым людям:
— Вас обоих посвятили в таинства дома, где вы видели принцессу Елисавету?
Краска стыда, покрывшая щеки пажей, была самым красноречивым ответом для бенедиктинца.
— И вы ничего не говорили об этом своему господину? — продолжал он.
— Нет, нет!!! — закричали в один голос пажи. — Мы связаны страшной, торжественной клятвой в присутствии ужасных свидетелей…
— Коли так, вам не представится случая нарушить ее, — грозно промолвил Киприан.
С этими словами он сделал знак всадникам, и те подъехали. Он дал им несколько кратких инструкций и поскакал в Прагу.
Несчастные пажи только теперь поняли, что предательство, вместо того чтобы принести пользу, лишь приблизило их смертный приговор. Но они не могли поделиться друг с другом мыслями, потому что их стража так погнала лошадей, что не дала возможности разменяться даже несколькими словами.
Отряд продолжал скакать до замка Альтендорф. Там верховые свернули в лес, о котором мы упоминали и который простирался до самых стен. Всадники остановились, спешились и заставили спрыгнуть на землю своих пленников. Скоро один из караульных, посланный вперед, воротился с пожилым человеком, и пажи тотчас его узнали: это был Губерт, управляющий замка.
Взгляд, брошенный им на пажей, доказал, что и он узнал их. Молодым людям почудилось даже, что на лице старика отразилось сострадание и сочувствие. Но если так, то выражение это быстро исчезло, и пажи скоро уже ни на что не надеялись, наблюдая, как управляющий шепчется с начальником отряда.
— Следуйте за мною, — сказал старик минуту спустя, — и не шумите, потому что при первом же вашем крике о помощи вам немедленно завяжут рот.
Он поднял опускающуюся дверь, расположенную в маленькой часовне, и за ней обнаружилась лестница с узкими ступенями. Пленники и стража спустились вниз. Губерт шел впереди с фонарем. Пройдя по сводчатым коридорам, они очутились в склепе с мраморными гробницами, потом в зале со страшной машиной. Ужас, вызванный этим зрелищем, заставил пажей начать сопротивляться, несмотря на веревки, связывавшие им руки, но их принудили идти дальше до тех пор, пока они не попали в громадную залу, где находилась колоссальная бронзовая статуя.
Не позволяя пленникам останавливаться, караульные повели их в круглую комнату, где лежал кусок гранита и в нише стояло распятие.
— Опуститесь на колени, молодые люди, — сказал Губерт, — и примиритесь с небом, ибо через несколько минут ваша земная жизнь закончится.
Едва встали они на колени перед распятием, послышался заунывный звук колокола. Отворилась дверь, и три человека высокого роста, в черных рясах, с лицами, закрытыми капюшонами такого же цвета, молча вошли в комнату.
— Для чего нас призвали? — спросил один из них глухим, замогильным голосом.
— Исполнить месть Бронзовой Статуи! — торжественно ответил Губерт.
При появлении палачей молодые люди вскочили и бросились обниматься. Видя, что смерть так близка, они со слезами говорили друг другу вечное прости.
— Эти слезы недостойны нас, — сказал наконец Лионель, — надо мужественно перенести нашу участь.
— О, если бы она ждала нас на поле брани! — воскликнул Конрад. — Но быть убитыми в каком-то подземелье!..
— Время не ждет, молодые люди, — заметил старик Губерт. — Кончили вы молиться Богу, христиане?
Пажи сделали знак, что они готовы, и в последний раз упали на колени перед распятием.
— Вы можете уйти, — сказал Губерт замаскированным стражникам. — Ваши услуги здесь не нужны. Осужденные принадлежат теперь служителям Бронзовой Статуи, и вам нельзя присутствовать на церемонии «поцелуя» Девы.
— Мы это знаем, Губерт, — ответили караульные. — Мы ждали только вашего приказания, чтобы удалиться.
— Тогда следуйте за мною, — продолжал управитель, взяв лампу, — Я вас провожу до места, откуда дорогу вы уже найдете.
Молодые люди остались в темноте. Описывать их тоску, пока стояли они рука об руку, ожидая казни, было бы слишком горестно и слишком долго, ибо мысли пажей переносились к счастливым дням их юности, к погибшим надеждам и нежным личикам Линды и Беатриче.
— Когда же конец?! — воскликнул Конрад. — Эго ожидание слишком жестоко, пусть нас ведут на смерть.
— На смерть! — повторил воротившийся Губерт. — Нет, мои юные друзья, вы, конечно, настрадались, но я не мог раньше вас предупредить.
Три человека в черной одежде палачей сбросили с себя печальные платья, и удивленные пажи, еще дрожа, но уже наполняясь надеждой, увидели кроткие и печальные лица, сходство которых говорило о близком родстве.
Губерт дотронулся до пружины, спрятанной в стене, и молодые люди, как и три их новых товарища, вышли в бесшумно отворившуюся дверь, так искусно спрятанную в стене, что непосвященный человек никогда бы не поверил, что она там находилась.
Зала, открывшаяся за дверью, была обширна и высока, меблирована просто, но прилично и, по-видимому, назначалась для многолюдных собраний.
Губерт сделал молодым людям знак сесть, а три брата подали им вина и фруктов и ушли, оставив их с управляющим.
— Милые дети, — сказал им старик, — я смог избавить вас от ужасной смерти, но не в состоянии возвратить вам свободу. Теперь вы умерли для света, если только какое-нибудь счастливое, но неизвестное мне событие не уничтожит всевластия Бронзовой Статуи.
Тут отворилась дверь, и пажи увидали на пороге женщину в белой рясе кармелитки.
— Молодые люди, — обратилась к ним белая женщина нежным голосом, согласовывавшимся с ее прелестным лицом, — добро пожаловать в это мрачное жилище. Увы! Я не в силах возвратить вас друзьям — вы простились с ними навсегда, — но вы будете здесь не одни. И не сомневайтесь: я сделаю все возможное для того, чтобы сократить ваше заточение.
— Будем надеяться, — начал старик Губерт, — что ваши дела в Праге…
— Да, Губерт, — перебила кармелитка, — Господь направляет нас иногда самым необыкновенным путем, используя для достижения цели самых обычных людей. Поэтому, несмотря на долгие годы жестоких разочарований, душа моя сохраняет веру во Всемогущего, а порой даже надеется.
— Милостивая государыня! — вскричал Лионель, преклоняя колено. — Дай Бог, чтобы вы возжелали чего-нибудь, что позволило бы нам доказать свою безмерную благодарность. Мы обещаем отдать свои жизни при первом вашем знаке и будем ждать его с упованием.