— То есть как в какой?— не понял Астахов.
Но Калишер остановил ею жестом, прислушался, сказал:
— Минутку, кажется, готово,— и вышел в соседнюю комнату.
— Готово?— нетерпеливо спросил он Фараджа, который сидел там за старой пишущей машинкой.
— Пожалуйста.— Фарадж моментально вынул из каретки и протянул Калишеру листок бумаги.
В саду отеля прокричала ящерица.
Часовой, стоявший снаружи у входа в гостиницу под навесом, шевеля губами, считал, сколько раз раздался крик. Шесть. С досадой покачал головой. Ею напарник засмеялся.
— Мне нужно спешить,— сказал Игорь Кларку.
— Мы вряд ли соберем шесть подписей,— ответил тот.
— Пусть будет хотя бы пять, четыре...
— Нужно говорить с каждым отдельно,— предложил Максвелл.
— Я уже сказал Катлен.
— Что она?
— Она вряд ли подпишет.
Катлен подошла к ним, видимо, слышала последние слова.
— Нет, она передумала,— сказала Катлен.— Эта взбалмошная баба передумала. Она подпишет.
Игорь взглянул на нее с радостным удивлением.
— Из спортивною интереса,— уточнила Катлен.
— Может быть, вам поговорить с Морром?— спросил ее Кларк осторожно.
Катлен на секунду задумалась, потом кивнула:
— Хорошо, попробую...
— Остаются Стэннард и Хольц,— сказал Максвелл.
— Остается только Стэннард,— возразил Кларк.
Калишер взял листок и вернулся с ним к Астахову.
— Значит, в столице,— продолжал он,— так, так. У вас, видимо, неплохие заработки, мистер Астахов?
— На жизнь хватает, я человек скромный.— Астахов все еще не понимал, куда клонит Калишер.
— Ну, а основное вознаграждение вы получаете в рублях?— не меняя тона, как бы между прочим спросил тот.
— Почему в рублях?
— Неужто вам платят в твердой валюте?— засмеялся Калишер.— Широко, широко живут наши русские друзья!
— Я не понимаю вас!
— Не надо,— дружелюбно покачал головой Калишер.— Не надо, Астахов. Не осложняйте жизни ни себе, ни мне. Ведь мы, наверное, с вами в одном звании? Вы полковник или подполковник?
— О чем вы говорите?!
— Ну, перестаньте,— поморщился Калишер.— Хотите, чтобы я вел разговор официально? Пожалуйста. Вам же будет хуже. У революционного правительства есть данные, свидетельствующие о том, что вы, господин Астахов, русский шпион.
Астахов засмеялся, все еще не веря, что с ним говорят серьезно, но вдруг осекся, сказал после паузы:
— Я английский подданный, вы будете отвечать.
— В мирное время шпионов обычно судят, устраивают показательные процессы,—незлобиво продолжал Калишер, доливая чаю Астахову.— Но в революционное их просто расстреливают.
— Не верю этому сосунку,— сказал Mopp Катлен, брезгливо морщась.
— Почему?
— Пахнет провокацией. Он соберет подписи и отдаст Калишеру или, того лучше, этому Фараджу,
— Ты не веришь не ему, ты не веришь в себя. Он чист, как свист мальчишки.
— Тебе лучше знать.
— Конечно, лучше... Но я о другом. Давай профессионально. Представь себе лицо твоего редактора, когда во всех газетах будет опубликована телеграмма, подписанная Кларком, Максвеллом, Стэннардом и мною, а твоей подписи нет. И представь свою карьеру после этого.
— Хольц отказался?— деловито осведомился Mopp.
— Хольц — фотограф. Его подпись не важна. А снимков у него нет. Его решили не беспокоить.