Самым ярким в судьбе философа был, конечно, его «роман» с являвшейся ему в «неземном свете» женственной сущностью, в которой он опознал Софию.
Соловьев считал, что прежде та же самая София приходила к Беме, Сведенборгу, Парацельсу и другим визионерам. Одним из них был немецкий книгоиздатель Иохан Гихтель. «Он отказывался от любых сношений с женщинами под тем предлогом, что влюблен в Софию… София вознаградила Гихтеля: она явилась ему в ночь на Рождество 1673 г. Ослепительное небесное создание, она дала ему «неизъяснимые наслаждения». Гихтельжил с Софией счастливо; она внушила ему мысль найти и издать произведения Якоба Беме. Он с ней беседовал: «София могла говорить, но без слов, не производя вибрации воздуха, это не походило ни на один человеческий язык; тем не менее он понимал этот язык, как свой родной». Вскоре у Гихтеля появились ученики. Один ученый, Раадг, влюбился в Софию тоже. Он даже совершил над собой и своей женой «духовное обрезание», чтобы заслужить визит небесного существа. Образовалось «Общество тридцати», общество «верных любви».
Владимир Соловьев, Любовник "Софии".
Вся эта любовь… кончилась тем, что начались ревность и раздоры. Так и распалось «Общество тридцати». Тогда Гихтель выбрал себе в ученики одного негоцианта и «передал» ему в жены Софию. История рассказывает, что этот негоциант жил счастливо и, по словам одного известного философа, «имел многочисленное потомство духов» [49]. В общем, «София», как и всякий суккуб, пошла по рукам духовных простофиль. Ко всем тем, чьи «откровения» свихнули в масонство и духовидчество значительную часть европейского образованного сословия…
Характерно, что среди «любовников» Софии Соловьев называет и Сведенборга. Будучи человеком неженатым, тот, судя по его дневнику 1743—44 годов, был постоянным (и отнюдь не бесстрастным) объектом атак суккубов. «Из этих описаний Сведенборг выступает как человек, нервная система которого была совершенно расстроена половыми излишествами, которые он сам называет своей «ночной главной страстью». Сны его полны женских образов, свое отношение к которым он изображает с такой подробностью и откровенностью, что Сведенборг, конечно, едва ли думал когда-либо о том, что эта книга со временем может быть предана гласности. Но мало того, что его сны вращаются вокруг половых отношений, — и во время бодрствования его сознание находится во власти подобных же представлений, так что он не в состоянии работать…» [40].
«Небесный предмет нашей любви только один, всегда и для всех один и тот же — вечная Женственность Божия», — писал Соловьев.
О.Георгий Флоровский свидетельствовал, что сохранились и изучались «некоторые загадочные автографы Вл. Соловьева… — особого рода записи поэта-философа, сделанные им автоматически в состоянии транса. Это состояние (как бы медиумическое) было свойственно Соловьеву по временам. Темою соловьевских записей является всеюнаже, «София»… Характер записей таков, что не приходится сомневаться в «демоничности» переживаний, сопутствующих духовному опыту поклонника Девы Радужных ворот».
Пользуясь каббалистическими словечками, Соловьев писал о ней: «Она есть решит [женское божество] вначале — плодотворная идея безусловного единства, единое могущество, долженствующее объединить все; она есть Малхут (Regnum, Царство)…» Загадочное слово Малтух и означает одну из эманаций Шехины.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что соловьевская София, эта светящаяся красотка, очень похожа на Шехину. Более того, согласно рассуждениям Соловьева, София является даже более высоким существом, чем Христос (каким понимает Его философ).
«Это, — отмечает отец Георгий Флоровский, — какой-то жуткий оккультный проект воссоединения человечества с Богом через разнополую любовь», а Розанов на основании этой «небесной» эротики «имел повод говорить, что у Соловьева был «роман с Богом»». [83].
Владимира Соловьева искушала не только неземная София, но и вполне приземленная, из плоти и крови Анна Шмидт, журналистка и сектантка из Нижнего Новгорода. Нет, дело не в «любовном треугольнике». Она внушала философу, что он является… Христом. А его родного брата Михаила всерьез называла «братом Господним».
Высокоученый Владимир Сергеевич, конечно, знал, что в каббале Шехина (то есть «София») является супругой самого Б-га. Следовал логический вывод, что…
Тьфу! Можно было бы перекреститься и пойти дальше по своим делам. Но Соловьев креститься не был приучен. И что же из этого получилось на закате его жизни? «Михаил Соловьев сам сжег последние записи Владимира. Он был историком с безупречной репутацией, что делает этот акт особенно зловещим. В двойном пересказе до нас дошли его слова, согласно которым «Вл. Соловьев вернулся после свидания со Шмидт «глубоко потрясенным» и в чем-то убежденным». Так пишет исследователь А.Эткинд… Если я правильно понял его намек, то, спалив «сакральные тексты», Михаил не дал возникнуть на могиле своего брата очередной, невиданной по цинизму, псевдохристианской секте. Очередной «Христос» умер, не родившись.
На этот раз операция диавола провалилась. А ведь как рогатый обхаживал Соловьева! Вот в перерывах встреч с масонами Ковалевским и Янжулом он сидит над каббалой в Британской библиотеке и напряженно мыслит. Философствует так, что начинает «светиться ум». Велика гордыня ученого, и потому, наверное, Господь попускает лукавому слепить из светящейся субстанции антропоморфных сущностей. Те направляют Владимира Сергеевича на поиски каббалистических тайн в Каир. Там философа подхватывает некто де Вогюе… Но главное — вернемся к главному! — к Соловьеву трижды приходит София, она же «подруга вечная», она же «Дева Радужных Ворот».
Духи к нему являлись, конечно, за особые заслуги. Еще в гимназическом возрасте, находясь на кладбище, он вдруг опрокинул крест и стал топтать его ногами. Тогда же, в четырнадцать лет, будущий «пророк вселенской религии» сорвал со стен своей комнаты иконы и выбросил их. И пошло: увлечение спиритизмом, видения, экстатические состояния… И отсюда — нервные расстройства, бессонница, странные провалы в способности логически мыслить.
Его больная и управляемая из преисподней философия относилась как раз к той литературе, которая, по словам В.Розанова, «погубила Россию», подготовила страшные потрясения XX века. Да-да, это не слишком сильно сказано. Нельзя не согласиться: «Религиозная толерантность Соловьева и его андрогинный идеал кажутся далекими от практик, в которых воплотилась русская революция. Но Соловьеву удалось поставить знак вопроса над самой природой человека и этим дестабилизировать основы человеческого бытия, которые скоро подверглись переделке другим путем, революционным. До Соловьева нечто подобное удалось сделать Ницше». [96].
А Соловьев… В своей последней работе философ, кажется, отказался от большинства своих заблуждений. Но как молиться за упокой его души? Согласно одним источникам, хоть он и записался в католики, Господь даровал ему перед смертью исповедь и причастие из рук православного священника. Согласно другим — в смертный час Владимир Сергеевич молился на иврите. Изучение древнееврейского языка и богоборческого Талмуда привело его в лоно иудаизма. А может быть, обе эти версии справедливы? Ведь Соловьев был человеком «широких религиозных взглядов», адептом всемирной религии. Он не только объединил в своем освещенном «Софией» уме католическое и православное христианство. Он писал и следующее: «…полнота христианства обнимает собою и иудейство, а полнота иудейства есть христианство». Ветхозаветное иудейство и прекрасно знакомое ему каббало-талмудическое неоиудейство Соловьев не различал.
Теперь юдофилия его оценена. В Иерусалимском мемориале «Яд-Вашем» есть «Аллея праведников мира». Она находится прямо перед музеем «катастрофы европейского еврейства». Каждое посаженное здесь дерево посвящено одному из гоев, послуживших на благо еврейству. Есть здесь и дерево «христианского каббалиста» Владимира Соловьева. Одна его «Декларация против антисемитизма», написанная в 1890 году, стоила дорогого.
Что же произнес Соловьев перед смертью? Слова православной молитвы? «В руки Твои, Господи, предаю дух мой». Или нечто другое: «яхад алай йит'лахашу кол-сон'ай, алай ях'шебу раа ли…»[*]
--
[*] Отступление о соловьевской эсхатологии.
Трудно сказать, было ли ощущение грядущего антихриста литературно-философской позой, штучкой, которой можно эпатировать, или — искренним апокалиптическим чувством. Друзья Соловьева писали, что за месяц до смерти, когда он говорил о том, кто приближается, «Голос у него дрожал, в глазах была видна глубокая скорбь; исхудалое лицо и руки в черных перчатках (он тогда еще не совсем вылечился от нервной экземы) — все это производило тяжелое впечатление». (Цит. по: Тайна беззакония).
Да еще и за несколько лет до того, написав «Повесть об антихристе», философ спрашивал:
— А как вы думаете, что будет мне за это?
— От кого?
— Да от заинтересованного лица. От самого!
— Ну, это еще не так скоро.
— Скорее, чем вы думаете.
В некоторых провидениях не откажешь Соловьеву и сейчас, спустя много лет:
«Заправилы общей политики, принадлежавшие к могущественному братству франмасонов, чувствовали недостаток общей исполнительной власти. Достигнутое с таким трудом Европейское единство каждую минуту готово было распасться. В союзном совете или всемирной управе (Comite permanent universel) не было единодушия, так как не все места удалось занять настоящими посвященными в дело масонам… Тогда посвященные решили учредить единоличную исполнительную власть с достаточным полномочием.
Главным кандидатом был негласный член ордена «грядущий человек».
О том, что Бог есть Свет, слышали и читали многие. И вот «Автолик, приверженец культа идолов, просит Феофила (св. Феофила Антиохийского, II век. — Ю.В.) показать ему Бога христиан. Феофил ему отвечает: «Прежде чем я покажу тебе нашего Бога, покажи мне себя как человека; дай мне доказательство того, что душевные твои очи могут видеть и что твои уши могут услышать, ибо видеть Бога могут только те, чьи очи душевно открыты. Напротив, чьи очи затемнены греховной катарактой, не могут видеть Бога». Так и было на Фаворе: «Преображение не было явлением, ограниченным временем и пространством; никакого изменения не произошло во Христе в тот момент, даже и в Ею человеческой природе; но изменение произошло в сознании апостолов, получивших на мгновение способность увидеть своего Учителя таким, Каким Он был — сияющим вечным светом Своего Божества».
Эти слова сподвижников свт. Григория Паламы заставляют задаться вопросом: а мог ли «показать себя как человека» Соловьев? Каким он был? Была ли в его сердце любовь к людям, которая неизбежно связана с любовью к Творцу? Ведь именно эта любовь является «телом», способным улавливать и отражать Божественный Свет! Хорошо знавший философа В.В.Розанов описывал его так: «Соловьев был весь блестящий, холодный, стальной. Может быть, было в нем «Божественное», как он претендовал, или, по моему определению, глубоко демоническое, именно преисподнее: но ничего или очень мало было в нем человеческого… Соловьев был странный, многоодаренный и страшный человек. Несомненно, что он себя считал и чувствовал выше всех окружающих людей, выше России и Церкви, всех тех «странников» и «мудрецов Панфосов», которых выводил в «Антихристе» и которыми стучал, как костяшками, на шахматной доске своей литературы».
В воспоминаниях Соловьев предстает перед нами человеком, не любившим людей. Но каких же тогда светоносных явлений мог сподобиться он и ему подобные холодные гении? Каких, ведь из житийной литературы мы знаем, что именно любовь и покаяние сливаются с истинным божественным Светом?! А если этих качеств нет, то что есть внутри? Пустота, которая пропускает сквозь себя направленные к каждому Лучи Божественной Любви.
Светоносные явления Соловьеву имели другую природу. Свет бывает разным. Это лучше всего объясняет афонская традиция.
В.Н.Лосский писал: «Святогорский томос» различает свет чувственный, свет разумения и Свет Нетварный, превосходящий как первый, так и второй. Свет разумения отличен от того, который воспринимается чувствами: чувственный свет открывает перед нами предметы, соответствующие нашим чувствам, а свет ума раскрывает истину, которая пребывает в мыслях. Поэтому зрение и разум воспринимают не один и тот же свет. Но каждой из этих способностей свойственно действовать в соответствии со своей природой и в своих границах. Однако когда те, кто этого достоин, получают благодать и силу духовную и сверхприродную, они воспринимают как чувствами, так и разумом то, что превыше всякого чувства и всякого ума… Как? Про то знает только Бог и те, кто обрел благодатный опыт».
«Я не раз говорил, что подобные умы (соловьевского типа. — Ю.В.) при напряженном сосредоточении дают ощущать себя как свет; неясный, но свет, — пишет старец Софроний (Сахаров). — И если он, ум, признает себя высшим проявлением человека и без любви сердечной предастся своим отвлеченным восхождениям к Абсолютному Бытию, то в некоторых случаях может дойти до люциферизма, с его убийственно холодным светом, беспощадным презрением к страданиям миллионов людей.
Наш ум создан по образу и подобию ума Первого — Бога. Ему, нашему уму, свойственен свет, ибо сотворен по образу Того, Кто есть Свет безначальный. Когда в опыте аскетических созерцаний о таинствах и тайнах Бытия Изначального он — ум — преступает порог времени и пространства, и для нас самих становится подобным свету, тогда человек стоит в опасности счесть сей естественный свет тварного ума за Нетварный, Божественный. В состоянии подобных аберраций ум человека создает мистические теории, которые, однако, не выводят его к подлинной сущей вечности, а доступны ему по тварному естеству». [76].
Так напряженные философские спекуляции Соловьева вызвали ощущение света. Но это было свойство его собственного ума, который был принят им за свет Софии — Премудрости Божией. Плотский гордостный ум всегда был склонен приписать божественность самому себе. Не без подсказок со стороны, конечно.
В православной России светоносная София-Шехина вскружила голову не только Вл. Соловьеву. В восхищение пришли многие. Это были, как правило, умы, раскаленные от интеллектуального поиска Абсолюта. Возникавшее «свечение» мыслящей плоти они принимали за благодать небесную. Становились визионерами. И тоже оказались в каббалистической кабале. Андрей Белый, Валерий Брюсов, позднее — о. Павел Флоренский… Последний считал, что София и не Бог, и не тварь, но приобщена и Богу, и твари. Более того, София якобы «объемлет» собою всю тварь.
София как свойство Христа — премудрость Божия — освещает Истину. София соловьевская, булгаковская, Флоренская показывает все в ином свете. «Находясь во власти своей ложной философии, — пишет о Флоренском священник Петр Андриевский, — он не может допустить даже мысли о погибели какого-либо творения Божия, ибо вся тварь в совокупности и составляет «Софию». (Так что ее можно было бы назвать и Паном. — Ю.В.) Значит, должно произойти восстановление в первоначальном состоянии всего творения, включая нераскаянных грешников, бесов и самого князя тьмы — Сатаны. Но Флоренский знает, что ересь Оригена о прекращении вечных мучений и восстановлении грешников и бесов в первоначальном состоянии уже осуждена V Вселенским собором. И поэтому Флоренский находит, как ему кажется, выход: сам грешник спасется, а злые дела его будут гореть огнем неугасимым».
Но Ориген тоже не был первооткрывателем идеи «всепрощения». На что она похожа? На то, что пишут апологеты каббалы: «…все души соединятся с Богом в вечной радости, дьявол и все силы ада станут ангелами света, а сам ад рассеется». Пафос «оптимизма», продиктованного лукавым, таков: греха бояться не надо. Господь, дескать, все равно простит. Для нынешней «комфортабельной» эпохи это подходит как ни для какой другой.
В русской эмиграции было создано «Братство святой Софии». В него вошли С.Булгаков, Бердяев, Карташов, Франк и другие известные люди. «Братство плотной стеной окружило митрополита Евлогия, утвердившего их устав, и энергично повело свою работу, стараясь захватить исключительно господствующее влияние в зарубежной церкви, надеясь впоследствии подчинить ему и церковь в России». [24]. Эта деятельность полностью соответствовала представлениям Соловьева о том, что отдаление гибели мира достигается не молитвами праведников, а совокупными усилиями организованного общественного союза.
Все эти великомудрые деятели стремились к «свету Софии». Очистил ли их этот огонь? Просветил ли свет? Или «пламя онгона» лишь вскипятило гордыню, помогло состряпать в клубах папиросного дыма варево философской «белибердяевщины»? Или сияние Зогара ослепило этих несчастных, стремившихся стать поводырями? Бедные жрецы Софии! Жрец — от слова «гореть».