Через два дня он поправился и уехал в командировку в Хьюстон. Метели и вьюги остались позади, жизнь вошла в свою колею.
И вот на днях, полтора года спустя после шторма, я сидела в приемной Массачусеттского госпиталя. На глаза мне попалась брошюра «Snow Storm, 78». Я рассеянно открыла ее. С первой страницы смотрел на меня улыбающийся Джей-Кей. Под фотографией была подпись: «Джон Кервин, 28 лет, два дня подряд приходил пешком из Медфорда, чтобы добровольно и бесплатно сдавать кровь для пострадавших. Его дом находится в 8 милях от госпиталя. Таким образом, мистер Кервин проделал за два дня путь в 32 мили по колено в снегу и сдал 25 унций крови».
На следующий день я подошла к нему в лаборатории и показала брошюру.
— Му goodness! — смутился Джей-Кей. — Зачем это было печатать. Просто смотрели мы с Санди новости по TV, и там сказали, что очень нужна кровь. Два раза прерывали новости, просили сдавать. Я и пошел.
— Сколько же времени ты шел?
— Не помню уже. До госпиталя часа четыре-пять, а обратно немного дольше. Отдыхал чаще. Посижу на снегу и пойду, посижу и пойду. Вот только кофе негде было выпить, — позакрывали все… That’s all.
…That’s all. Я спрашивала многих потом, слышал ли кто-нибудь эти призывы? Нет, ни я, ни мои друзья не слышали, или не помнили, или не обратили внимания, или в голову не пришло, что это обращено к нам.
В родной стране нас отучили прислушиваться к общественным призывам.
Чем же кончить рассказ про Джея-Кея? Лучше всего новостью: в сентябре у него родился сын. Мы приехали к ним с шампанским и коляской. Джей-Кей-junior утопал в кружевах, в кроватке у его ног, опровергая все представления о гигиене, щурился персидский кот.
— На кого похож? — спросил Джей-Кей, потом помолчал и добавил. — Хорошо бы — на Санди.
Наследник утеса смотрел на нас наивными голубыми, типично-американскими глазами, а кругом шумело типично-американское party, и малышу желали быть миллионером, сенатором и, как водится, президентом США.
Пять лет назад произошел со мной в Ленинграде удивительный случай. Случай этот представляется мне столь загадочным и странным, что я до сих пор не могу найти ему ни разумного, ни мистического объяснения.
На площади Мира, неподалеку от Сенного рынка тянется цепь темно-серых в прошлом доходных домов. В одном из этих унылых зданий, зажатый между булочной и химчисткой, притаился мясной магазин. Об этом свидетельствует надпись МЯСО и МЯСОПРОДУКТЫ. В сумерках вывеска загорается дрожащим рубиновым светом и всякий раз выглядит по-новому ЯС и МЯС ПРОУКЫ, М СО МЯ О ОДУКТ, а то еще лаконичнее М С MC ОД К.
Сотни раз я пробегала мимо, рассеянно бросая взгляд на тусклую витрину, но внутрь заглянуть и в голову не приходило, уж очень невзрачная была лавочка. Но однажды, питая смутную надежду на фарш или курицу, я толкнулась в стеклянную дверь.
Магазин оказался крошечный. На мраморном полу чернели лужи, кое-где присыпанные опилками. В правой части прилавка красовалась затейливая пирамида из плоских консервных банок, на которых распатланный старик угрожал кому-то трезубцем. Банки назывались «Дары Нептуна». Слева синели лабрадорным блеском несколько обтянутых пленкой ошметков мяса. На стенах, словно приспущенные флаги, болтались на одной кнопке учебные пособия с изображением расчлененной на куски коровы и наименованием каждого куска.
За прилавком, прислонившись к стене и скрестив на груди руки, замер тучный продавец. Его отрешенное лицо было обращено к окну, за которым вырисовывались туманные очертания Сенного рынка. За кассой углубилась в книгу дама изысканной наружности с седым пучком на макушке. Покупателей в магазине не было.
Я потопталась в опилках, вляпалась в лужу, медленно прошлась вдоль прилавка, нарочито разглядывая воображаемый продукт, и, театрально вздохнув, направилась к выходу. Когда я взялась за ручку двери, за моей спиной раздался явственный шепот: «Девушка, а девушка…» Я обернулась: кассирша по-прежнему самозабвенно читала, продавец по-прежнему гипнотизировал взглядом мокрые крыши. Я пожала плечами и снова двинулась к двери. Шепот повторился: «Девушка, подойдите сюда». Я осторожно повернула голову: ни продавец, ни кассирша не обращали на меня никакого внимания. Не галлюцинации же у меня в самом деле от мясного недоедания! Я решительно направилась к кассе.
— Не разменяете ли рубль? — с расстановкой спросила я, многозначительно глядя на даму.
— Она, вздохнув, перевернула страницу — сквозь стекло промелькнуло название книги: Шадерло де Лакло «Опасные связи». Затем выхватила тонкими пальцами протянутую бумажку и ловким профессиональным жестом отсчитала десять гривенников.
— Премного вам благодарна.
Дама рассеянно кивнула, не подымая глаз. Нет, это не она меня зазывала. Хлопнула дверь, и в магазин ввалились две тетки:
— Лук есть? — осведомилась одна.
— Лук весь, — в тон ей ответил продавец.
— А фрикадельки?
— Сегодня не ожидаем.
Тетки, ворча, направились к двери, я спешно двинулась за ними.
— Девушка, девушка, не уходите, — прошелестело за спиной, и я как пантера прыгнула к прилавку.
— Это вы меня звали?
— Продавец перевел глаза из глубин Вселенной на мой подбородок и утвердительно прикрыл веки.
— В чем дело?
Его надутое, как недоенное вымя, лицо сморщилось в улыбке:
— О чем вы сегодня мечтаете? — тоненько пропел он. — Какое мясо вам больше по душе?
— Да хоть какое-нибудь…
— Кролики, телячья печенка, язык, дичь?
Я судорожно мотнула головой и проглотила слюну.
— Почему же вы скромно молчите? — в его голосе послышался легкий упрек, — ведь ничего нет проще. Погуляйте с полчасика, воздухом подышите и возвращайтесь назад… Не пожалеете.
И, утомившись от длинного монолога, он медленно привалился к стене и оцепенел.
Очутившись на улице, я начала лихорадочно соображать: что это? Розыгрыш, шутка, ловушка? Или плод больного воображения? Убраться ли подобру-поздорову или вернуться через полчасика? А если вернуться, то где занять деньги на все эти яства?
В двух кварталах от рынка, на улице Плеханова, жил мой старый приятель и бессменный кредитор. Почти не надеясь застать его дома, я взлетела на пятый этаж и позвонила. В ответ грянул разноголосый собачий хор.
Валерина семья состояла из хромой Феньки (Фемиды), тугоухой Паньки (Пандоры) и одноглазого Лашки (Лаокоона). Всех трех дворняг мой друг подобрал на улице в драматические периоды их жизни.
На звонок долго не открывали. Наконец, зашаркали шлепанцы, и Валера появился на пороге в бархатном халате, подпоясанном полосатым галстуком.
— Чего трезвонишь, как чумовая, — проворчал он, отпихивая ногой псов, налетевших на меня с безумными поцелуями.
— Как хорошо, что ты дома, я уж и не надеялась…
— Просто замечательно… ангина у меня, фоникулярная.