— Донт ноу, хау.
— Ну так возьмите такси, — засмеялся Билл. — Жду вас через час.
Конечно же в доме нет денег, конечно же банк закрыт… Я обзвонила живущих поблизости эмигрантов и не без труда раздобыла двадцать долларов. Хватит — не хватит, но больше ни у кого денег не оказалось. Шофер остановленного мной такси был тучным лоснящимся негром с глубоким шрамом через всю щеку. Я села в машину с колотящимся сердцем. Господи, и вкапалась же я! (Ни одна из американских черт не прилипает к русским так быстро и прочно, как расовая ненависть.)
Вот завезет к черту на рога и… От страха я сжалась в комок.
Спросив, куда я направляюсь и зачем, шофер не на шутку распереживался: вздыхал, кудахтал и цокал языком:
— Такой важный, ответственный день, God bless you!
Когда я выходила из машины, он похлопал меня по плечу и поклялся, что все будет замечательно. — I just feel it, — крикнул он на прощанье. Секретарша провела меня в кабинет, и на пороге тотчас возник Билл — смуглый курчавый итальянец с пухлыми щеками в лимонно-пурпурных клетчатых брюках. Он был совладельцем маленькой фирмы, консультирующей по всей Америке строительство атомных станций, мостов, тоннелей и угольных шахт.
— Вам здорово повезло, — радостно сказал Билл. — Увольняется наш геолог. — Представляете, променял нас на кучу дохлой холодной рыбы!
Я вытаращила глаза, и Билл объяснил, что геолог купил рыбный магазин в Мэйне и расстается с геологией. Потом Билл, естественно, приволок кофе и как бы невзначай задал мне три профессиональных вопроса, на которые я промямлила нечто вопиюще-туманное. Будь я на его месте, такого специалиста не подпустила бы не только на пушечный — на ракетный выстрел. Однако Билл вовсе не казался обескураженным.
— Прекрасно, восхитительно, — весело сказал он. — На днях дадим ответ. — При выходе меня поймала секретарша и, сияя лучезарно, вручила «транспортный» чек на сорок долларов… Первый заработанный мною чек!
Через три дня фирменный бланк известил, что компания очень счастлива принять меня в свои ряды.
Первый рабочий день ознаменовался столь драматическим событием, что я была уверена: он будет последним. Но начало меня растрогало. Когда в половине девятого я вошла на ватных от волнения ногах в лабораторию, — в глаза мне бросился написанный по-русски плакат:
ЛУДМИЛЛА, ДОБРО ПОЖАЛУСТА!
Меня, конечно же, пичкали кофе и настоятельно советовали «тэйк май тайм». К полудню я слегка освоилась, непринужденно закурила сигарету, а спичку задумчиво бросила в корзину для бумаг. Корзина вспыхнула, как олимпийский факел, пламя перекинулось на лабораторный стол. Шесть человек бросились тушить пожар. На полу стояли глубокие грязные лужи, в воздухе вилась сажа, летали обрывки обгоревшей бумаги. Но мне никто не сказал ни слова, даже взгляда в мою сторону не бросил, даже бровью не повел. А я… Я путалась под ногами, полумертвая от стыда, горько сожалея, что при перелете в эту страну не свалилась в Атлантический океан.
Через час в лаборатории снова воцарилась тишина и чистота, и я собралась было вернуться к жизни, как откуда-то по селектору разнесся на всю компанию зычный голос Билла:
— Внимание, внимание! У нас в компании появилась очаровательная, но абсолютно сумасшедшая русская леди. Только что она собралась спалить нас к чертовой матери. Поздравляю весь персонал: ей это не удалось!
…Сегодня исполнилось два года, как я работаю в нашей фирме. В честь этого события я решила заглянуть в магазин чемоданов. Похожий на премьер-министра Фред Саймон меня не узнал. Я напомнила ему, и мы расцеловались. Потом я побродила вокруг и, не устояв, купила дорожную сумку. Да и как было удержаться? В магазине началась летняя распродажа.
На самом деле имя его Джон Кервин, но помнит об этом только бухгалтер, выписывающий чеки. Все остальные, от президента мистера Макдугена до уборщицы Френсис, общепризнанной красотки и студентки Гарварда, называют его Джей-Кей.
Наружность у него самая заурядная: худощавый, невысокий, с черной острой бородкой и наивными голубыми, типично американскими глазами. И одет Джей-Кей, как положено молодому американцу, в застиранные джинсы с заплатой на колене, сникерсы и клетчатую рубаху, сквозь расстегнутый ворот которой блестит золотой крестик. С 9-ти до 5-ти Джей-Кей работает у нас в лаборатории. По вечерам он тренирует школьную футбольную команду девочек, а в «уик-енды» отыскивает, чинит и настраивает выброшенные из кинотеатров старые органы. На них играли таперы в эпоху немого кино.
Однажды он явился с торжественным лицом, роздал нам фотографии скалистого берега на фоне бледного неба и возвестил, что купил в Канаде property. «Проперти» оказалось нависшим над океаном черным базальтовым утесом.
— Геологи обещают, что через десять-двадцать тысяч лет в нем образуется фиорд, — с гордостью сообщил Джей-Кей.
А пока бьются о голые скалы океанские волны, вздымая брызги до самого неба. Утес поэтому мокрый и скользкий, вскарабкаться на него невозможно. Впрочем, на вершине нашли приют три жирные чайки, что и было запечатлено на одном из снимков.
— На кой черт тебе этот утес, для «инвестмента», что ли? — спросила я опытным голосом.
— Подарок жене, — застенчиво улыбнулся Джей-Кей, — к третьей годовщине свадьбы. Решил купить ей что-нибудь на память. Назову утес Санди — в ее честь. И на местных картах он тоже будет так называться: Cliff Sandy.
Так рессеялся миф о прагматичных американцах… И не только эту легенду развеял Джей-Кей. Позапрошлой зимой случился в Бостоне снежный буран. Метель бушевала всю ночь, и на утро город был погребен. Остановилось движение, автомобили оцепенели и превратились в снежные сугробы, только крыши их выступали, как спины китов. Улицы и дороги затихли, опустели, лишь пронзительный вой полицейских и пожарных машин нарушал тишину. Это спасательные службы отыскивали застрявших и замерзших водителей. Закрылись магазины и рестораны, школы и университеты, компании и банки. Наша фирма «отдыхала» целую неделю. На работу мы вернулись полные впечатлений. Все наперебой рассказывали, как делились с «заблокированными» соседями продуктами из холодильников, как раскапывали подъезды и проезды, крыши и машины. Кто-то спохватился, что нет Джей-Кея. Позвонили ему домой. Оказывается, заболел.
— Не беспокойтесь, отлежусь дня два-три и буду в порядке, — сказал он. — Привезите мне мои расчеты, — все равно валяюсь, в постели поработаю.
Вечером, захватив папку с результатами экспериментов, я поехала к нему в Медфорд, маленький городок в предместье Бостона. Дверь мне открыла Санди, курносая шатенка с круглыми глазами.
— Спасибо, что навестили, давайте обедать, мы как раз садимся за стол.
В гостиной с потолка свисали немыслимые растения: пушистые листья, серебристые мохнатые стебли, лиловые и пунцовые цветы. В углу росло в кадке апельсиновое дерево, — ветки прогибались под тяжестью пяти оранжевых шаров.
— Ну и красота, настоящий зимний сад!
— Вам нравится? — обрадовалась Санди. — Это Джей-Кей ухаживает за ними.
— А мебель-то какая необычная!
— Вам нравится? Джей-Кей сделал ее сам.
На стене висела фотография: Джей-Кей возле рыбацкого суденышка обнимает гигантскую меч-рыбу, болтающуюся на кране.
— Господи, какая рыбина!
— 960 фунтов. Ее поймал прошлым летом Джей-Кей.
Выходит, что куда ни бросишь взор — все на свете творение рук Джей-Кея. А вот и он сам выполз из спальни.
— Что с тобой стряслось? Температура высокая?
— Ерунда, не о чем говорить. Устал немножко.
— С чего бы это? Все нормальные люди как раз отдыхали. Может, простудился?
— Черт его знает… Да пустяки, отлежусь и буду, как новенький.
Однако выглядел Джей-Кей неважно: почти ничего не ел и сразу же лег. Видно было, что ему здорово не по себе.
— Может, врачу позвонить? — предложила я.
— Come on, — замахал руками Джей-Кей, — причем тут врач, — дайте мне отоспаться.