— Хорошо,— вздохнул Михаил.— Давайте поставим мое предложение на всенародный референдум. Я предлагаю добраться до шоссе, захватить машину и отъехать от места первой диверсии по крайней мере на сотню километров. Голосую за свое предложение. Вы, сержант?
— Я — за,— сказал американец.
— Вы, пан майор?
— Генрих Дулькевич никогда не шел против разумного большинства. Только машина должна быть легковой.
— Вы имеете в виду маскировку? — сказал Михаил.— Это верно. Легковую машину легче будет спрятать.
— Я имею в виду прежде всего удобства передвижения,— пан Дулькевич надул губы.— Напоминаю пану лейтенанту, что я грабя и всегда любил комфорт.
— Есть комфорт,— весело махнул рукой Михаил.— Пошли, друзья!
Шоссе открылось их глазам уже после восхода солнца. Оно разбросало свои петли по перелескам и, падая стремглав в лощины, затаивалось там.
— Не нравятся мне эти шоссе,— сказал Михаил.— Однако придется искать счастья как раз здесь.
— Пусть тогда пан выходит на шоссе, поднимает руку и останавливает первую попавшуюся машину,— насмешливо посоветовал майор.
— Так и придется сделать. И позвольте объявить приказ: всем побриться!
— Не понимаю,— пожал плечами Дулькевич.— То пан спешит на акцию, то вдруг начинает заботиться о туалете.
— Надо, пан майор, надо,— засмеялся Михаил.— Наше счастье, что у Юджина есть все необходимое, чтобы придать нам человеческий вид. Ведь есть, сержант?
— О‘кей!—весело откликнулся Юджин.— Бритва «Жиллет», мыльная палочка для бритья и даже флакон кельнской воды. Ребята в штабе позаботились, чтобы от меня даже пахло настоящим немцем.
Через час они кое-как привели себя в порядок. Сжевали по галете и подобрались к шоссе. Решено было выпустить на дорогу Юджина, внешний вид которого оказался наиболее подходящим. Он должен был идти по шоссе к тому месту, где в кустах возле обочины засели Михаил и Дулькевич. Идти и оглядываться, а увидев легковую машину, поднять руку. Подозрения это не могло вызвать. Просто случайный прохожий просит подвезти. К тому же не какой-нибудь бродяга, а железнодорожник, который спешит по неотложному делу.
Юджин закурил немецкую сигарету, плотнее надвинул форменную фуражку и зашагал по асфальту — не спеша, вперевалку, слегка разведя руки: они у него, как у всех сильных людей, не прилегали плотно к корпусу. И со стороны казалось, что идет добродушный угловатый парнище, чудом избежавший тотальной мобилизации. Русые волосы, голубые глаза под светлыми широкими бровями — все говорило о том, что это немец, предки которого до седьмого колена имели чистую арийскую кровь.
— Не хотел бы попасть в руки такому бродяге где-нибудь в темном лесу,— шепнул на ухо Михаилу Дулькевич, кивая на Юджина.
— Тише, пан майор,— Михаил потянул его за рукав.— Что-то едет.
Действительно, сквозь тихий шелест деревьев пробился далекий ровный шум. Вот автомобиль нырнул в лощину и сразу взлетел на пригорок. Они еще не видели машины, но звук уже катился им под ноги, усиливаясь с каждой секундой.
Юджин оглянулся. В разведывательной школе его учили распознавать марки немецких машин — легковых и грузовых,— и он сразу же увидел, что прямо на него летит, грабастая широко расставленными колесами асфальт, серый «хорх». Юджин испугался. Он знал, что «хорх» машина высокопоставленных фашистских чиновников. На «хорхах» ездят министры, фельдмаршалы, изредка гаулейтеры и генералы. Сам Гитлер любит этот приземистый широколапый автомобиль с мощным двенадцатицилиндровым мотором, который работает почти бесшумно, как швейная машина. Капитан Гревер из школы разведчиков всегда повторял: «Если вам попадется где-нибудь на шоссе «хорх», не пытайтесь узнать, кто в нем едет: просто уничтожайте. В ста случаях из ста вы уничтожите какую-нибудь очень важную птицу. Бейте чем придется, всем, что будет у вас под рукой». Сейчас у Юджина, кроме спрятанного в кармане пистолета, под рукой ничего не было. Вряд ли сможет он причинить пассажирам какой-нибудь вред пистолетом, тем более, что машина несется со скоростью свыше ста километров. Кроме того, у него иное задание — остановить машину. Попробуй задержи этого черта! И еще: если там сидит какой-то чин, то его личная охрана вмиг сделает из тебя решето, выпустит все пули из всех своих автоматов. Что же делать?
А машина ревела уже, казалось, за спиной. Юджин хотел еще раз оглянуться, и в это самое время водитель «хорха» стал часто сигналить. Сигнал был хриплый, жуткий, как паровозная сирена, и у сержанта отнялись плечи, руки, спина Но тут же инстинкт разведчика подсказал ему, что опасность минула: те, что в машине, не собираются бить по нему из автоматов, не хотят давить колесами, наоборот, предупреждают, чтобы он случайно не шагнул влево, под их стремительную, как ракета, машину.
И тогда Юджин остановился и повернул навстречу машине свое добродушное, спокойное лицо, словно предлагал посмотреть на себя. Он протянул правую руку и показал большим пальцем себе под ноги, на шоссе. Сделал он это машинально, как делал сотни раз у себя дома, в штате Висконсин, и совсем не подумал, что этим американским жестом выдает себя с головой. Потом он спохватился, хотел исправить положение, спрятать проклятый палец, но не успел.
«Хорх» заскрипел тормозами и остановился около ошеломленного Юджина. Тот растерянно улыбнулся — почти по-детски стыдливо. Он все еще не мог прийти в себя.
— Эй! — окликнули его из машины.— Вы чего-то хотели?
Юджин посмотрел — за рулем сидела женщина. Белобрысая, с одутловатым лицом, одетая в синий дорожный костюм немка смотрела на Юджина равнодушными водянистыми глазами и капризно стягивала свои накрашенные тонкие губы. Рядом с нею устроился на сизых кожаных подушках чернобровый красавчик в мягкой серой шляпе. Серый костюм плотно облегал его жилистую фигуру.
— Что вам? — открывая дверцу, еще раз спросила женщина. Голос у нее был грубый, неприятный.
Юджину еще не приходилось разговаривать с настоящим, здешним, неамериканским немцем, и он, естественно, боялся, что произношение сразу же выдаст его. Поэтому сержант молча шагнул к «хорху», кляня в душе своих товарищей, которые почему-то медлили и не выскакивали ему на помощь.
Он не знал, что Михаил и Дулькевич, путаясь в траве, пробираются сквозь кусты, чтобы подбежать к машине сзади. Немка не глушила мотор. Если она почувствует хоть малейшую опасность, сразу же даст полный ход. А тогда свисти вслед!
— Дело в том,— подойдя к машине и положив тяжелую руку на дверцу, сказал Юджин,— дело в том, что я...
Он говорил по-немецки, но так неуверенно, что даже сам не узнал своего голоса. Немка нетерпеливо шевельнула губами. Ее пассажир, скучая, взглянул в овальное зеркальце, укрепленное вверху перед водителем. То, что он увидел, сразу же согнало с него скуку. Он рывком повернулся назад, словно не веря зеркалу. Юджин, все так же держа дверцу, тоже взглянул назад и увидел на шоссе пана Дулькевича — с суровой решимостью на лице поляк на цыпочках приближался к машине. Немка, которой сразу передалась тревога ее пассажира, краем глаза глянула в зеркальце и, не проявляя никаких признаков беспокойства, медленно потянула к себе дверцу. Но левая рука Юджина держала дверь, как железная цепь. А правая уже тянула из кармана пистолет. Немка, вместо того чтобы тронуть машину, тоже сунула руку в карман на внутренней стороне дверцы, потащила оттуда что-то большое, черное, тяжелое. Но протянулась из-за Юджина еще чья-то рука и помешала немке достать пистолет.
Это была рука Михаила Скибы.
— Ну-ка, из машины! Быстро! — по-немецки скомандовал он, и как подтверждение этой команды поднялись пистолеты Юджина и Дулькевича.
— Проше пана! — крикнул Дулькевич, с завистью глядя на новенький костюм своего пленника, на его мягкую шляпу.— Проше пана ребелянта!— повторил он.
Немка ударила ногой по педали газа. Выдернула белую холеную руку из Михайловой клешни и схватилась за рычаг скоростей.
— Юджин! — крикнул Михаил. — Давай!
Американец никогда не слышал слова «давай». Однако его командир обращался к нему, и надо было действовать. Обстановка подсказала, что надо делать. Юджин сгреб немку и выдернул из машины, как выдергивают луковицу из грядки.
У немки вырвалось испуганное «ах!», и она шлепнулась в кювет. Юджин наклонился, чтобы вытащить красавчика в сером. Однако этот не молчал, как его спутница. Он сыпанул в лицо Юджину сразу добрую сотню каких-то круглых, картавых, непонятных слов, словно дал очередь из автомата. На пана Дулькевича словесный залп незнакомца произвел неожиданное впечатление. Пан Дулькевич тоже сыпанул в ответ десятком таких же круглых и картавых слов и, получив в ответ еще один залп, воскликнул:
— Панове, это француз!
Юджин обернулся, взглядом спрашивая Михаила: что делать? Встреча с французом здесь, на немецком шоссе, не входила ни в какие планы.
— Что за француз? Откуда? Как здесь оказался? — спросил Дулькевича Михаил.
— Мосье Риго — весьма остроумный собеседник. Он говорит, что до бога высоко, до Франции далеко, потому он здесь.
— Короче, кто он?
— Такой же пленный, как и мы, — поспешно пояснил поляк. — В машине оказался в результате запутанной и сложной истории, которой не расскажешь за день.
— Француз так француз,— сделал вывод Михаил.— Давай, Юджин, свои вещи, поедем. Мы и так замешкались.