Ночь проглотила их без единого звука.
Еще днем Михаил наметил путь, по которому они должны были спускаться. Но то, что при свете казалось выступом, в темноте оборачивалось ямой, а на месте выемки неожиданно вырастали острые обломки скал. Спуск отнял вдвое больше времени, чем планировал Михаил. Они вышли на колею неподалеку от станции, здесь Гейнц споткнулся о семафорную проволоку и чуть не разбил себе лицо, упав прямо на рельсы. Потихоньку приблизились к домику, прячась за кустами, стараясь не шелестеть. На станции было тихо и темно. Только из завешенного окна в комнате дежурного пробивался узенький лучик.
Дальше на стрелках кто-то разговаривал.
— Давайте немного подождем,— сказал Михаил.
Они присели за кустами.
— Хорошо бы приложить ухо к рельсу и послушать,— прошептал Корн,— не идет ли поезд.
— Подождем,— повторил Михаил.— Надо немного привыкнуть к местности.
Риго не мог усидеть. Он мелко дрожал и то и дело совал руки в карманы, словно хотел их согреть.
— Командир, я пойду,— сказал он.
— Вы очень возбуждены, натворите глупостей,— придержал его Михаил.
— Я все-таки лучше пойду,— рванулся француз.
Михаил посмотрел на него с недоверием: может, он хочет выдать их?
— А что, если я пойду вместе с вами? — спросил он вдруг.
— Это опасно, вы командир,— возразил Риго, вспоминая лучшие времена своего недолгого солдатства.— Я быстро обернусь. Можно идти?
— Идите,— Михаил пожал ему руку.— Идите, только смотрите — осторожность и еще раз осторожность! Ну, счастливо!
Француз припал к земле и пополз под семафорными проволоками. Они странно зазвенели, как натянутые струны, и Михаил потихоньку выругался: какой все-таки неуклюжий этот богослов! Они видели, как Риго выпрямился, сунул руки в карманы и с беспечностью гуляющего бездельника исчез в темноте.
Станция молчала. Умолкли и те голоса, возле стрелок. Риго не было. Что он делал, где пропадал так долго? Потом вздрогнули рельсы, и слева из неведомого и таинственного пространства покатился глухой рокот. Он перешел в сопенье и шарканье, и на станцию влетел черный задымленный паровоз, таща за собой вереницу круглых цистерн. Из низкой широкой трубы паровоза роем вылетали искры. Потянуло брикетным дымом. На станции сразу стало тесно и шумно. В той стороне, где была пасть тоннеля, какие-то люди бегали по узкому перрону, заливался свисток, гремела сцепка между цистернами. Их было много; постукивая буферами, они наседали еще и еще.
Француза не было. Он остался по ту сторону железной громады поезда, отрезанный от друзей. Неудачно начал мосье Риго партизанскую жизнь. Лучше бы уж он и не начинал ее совсем...
Мосье Риго вынырнул из темноты, как водолаз из моря. Он проскользнул между двумя цистернами, перепрыгнул проволоку и упал на землю возле Михаила и Корна, словно вокруг был день и каждый шаг можно было рассчитать с точностью до сантиметра.
— Цистерны полны горючего,— прошептал он.
— Откуда вы знаете? — Михаил не поверил.
— Запах. Кроме того, на тормозных площадках стоят вооруженные часовые. Я спасся лишь благодаря тому, что прицепился к какому-то железнодорожнику и таскался за ним хвостом по всей станции, пока не шмыгнул между цистернами.
— Отступать,— коротко приказал Михаил.— Поднимемся в гору. Оттуда обстреляем эшелон. Листовки вы разбросали?
— Да. Одну положил возле станции, одну сунул в будку стрелочника. Две отнес к самому тоннелю.
— Вы не имели права так рисковать.
— Я был осторожен, как канатоходец,— тихо засмеялся Риго.
Они стали карабкаться вверх. Гейнц и Михаил поднимались молча. Француз, возбужденный пережитым, все время гудел что-то себе под нос.
— Подумать только! — говорил он.— Человек морочил голову самому Гиммлеру, с помощью элементарного веретена предсказывал невероятнейшие вещи! И теперь он должен укрываться в темноте от глупого немецкого солдата. И удирать как заяц.
— Стоп! — скомандовал Михаил, когда они поднялись достаточно высоко.— Стреляем из автоматов. Я и Гейнц. Цельтесь как следует, Гейнц. Берегите патроны.
Две очереди ударили одновременно. Магазин в автомате Гейнца был заряжен трассирующими пулями. Стая маленьких огненных комет врезалась в цистерну, что стояла против станции. Михаил бил по цистерне соседней с паровозом. Пламя брызнуло, охватило пузатую посудину, добираясь до ее чрева, вытанцовывая на шишковатой спине. Партизаны бросились вверх по склону. Теперь надо было бежать — не от немцев, а от пожара. Сейчас начнутся взрывы. На сотни метров разлетится липкое пламя, загорится земля, камень, лес.
Сталинград был здесь! Он ревел и клокотал красным пламенем в горном ущелье.
— Сталинград! — закричал Михаил.— Да здравствует Сталинград!
Его товарищи тоже кричали — каждый на своем языке:
— Да здравствует Сталинград!
А внизу гудело пламя, и цистерны взрывались, как вулканы, и горы гремели и качались от могучих ударов.
Успех порождает доверие. Заслуги Швенда в поисках Муссолини были до такой степени очевидны, что когда в Италию прибыл личный представитель Гиммлера доктор Дольман, чтобы освободить из-под домашнего ареста дочь Муссолини Эдду и ее мужа, бывшего министра иностранных дел графа Чиано, то первым, к кому он обратился за помощью, был доктор Вендинг, он же Швенд.
Дело было достаточно трудным даже для Швенда.
Эдда Чиано вместе с мужем и детьми находилась под домашним арестом в одном из домов богатого графа. Ей была разрешена ежедневная прогулка с детьми, но только под опекой офицера тайной полиции. С графом Чиано было еще хуже. Днем и ночью его охранял отряд карабинеров и, кроме того, несколько тайных детективов. Он не имел права выходить из дому.
Можно было захватить особняк, бросив на него отряд эсэсовцев, посадить графа с семьей на самолет и вывезти в Германию. У Дольмана была телеграмма: «Фюрер приглашает графиню Чиано вместе с детьми в Германию как своих почетных гостей».
Но у этого плана был один очень существенный изъян: стрельба. Проклятые итальянцы теперь, после истории с похищением дуче, обязательно начнут палить из карабинов.
Это было тем более неприятно, что немцы фактически господствовали в Риме уже несколько дней. После бегства правительства маршала Бадольо в Пескарру после того, как маршал Кавилья подписал акт о капитуляции, Рим был объявлен открытым городом. Открытым, ясное дело, для немцев. Но название открытого города обязывало к известному порядку, к какой-то тишине. Хотя бы на первые десять — пятнадцать дней.
Швенду сказали, что он не имеет права рисковать. Да он и сам знал об этом, знал, каким доверием пользовался граф Чиано у дуче, знал, что Эдда Муссолини выполняла у отца роль личной советницы, и потому не имел права ставить ее жизнь в зависимость от случайной пули.
Надо было избежать выстрелов. Надо было обойтись фунтами.
Снова был пущен в действие проверенный механизм подкупов. Через посланца графини Чиано Швенд дознался о цене, которую назначают карабинеры за каждый не нажатый своевременно спусковой крючок. Тариф был невысокий: тысяча фунтов.