Вечером на следующий день посланец пришел, чтобы получить деньги. Договорились, в котором часу к дому подъедут машины. На прощанье синьор подал Швенду кожаный мешочек — такой тяжелый, что тот чуть не выпустил его из рук.
— Графиня Чиано очень просила,— сказал комендаторе,— чтобы вы довезли эту вещь целой до Германии. Дело большой государственной важности.
Настоящий джентльмен никогда не станет проникать в чужие тайны, особенно если речь идет о тайнах женских. Но настоящий разведчик никогда не станет верить ни одной женщине, хотя бы она была графиней или императрицей. Как только посланец Эдды Чиано ушел, Швенд занялся мешочком. Многочисленные печати не могли беспокоить того, кто был знаком с подделкой английских фунтов. Сургуч треснул под сильными пальцами Швенда. Острый нож проворно перерезал ремешки, которыми был опутан мешочек. Швенд взял мешочек за нижние уголки, быстро перевернул над столом и вытряхнул все, что в нем было.
То, что он увидел, ослепило его больше, чем ослепили когда-то доктора Гйотля сундуки с золотом и американскими долларами. На доску стола с сухим шорохом посыпались сияющие зернышки бриллиантов. Они ударялись о стол, подскакивали, сверкали против света, как огненные брызги, и, прижатые собственным весом, покорно ложились на неудобном деревянном ложе. А на них уже сыпались новые и новые брызги огня.
Метеоритный дождь затих. Бриллианты лежали на столе горкой. Швенд торопливо стал сгребать их обратно в мешочек. Он чувствовал под пальцами их твердые грани, их выпуклости, их вес. Каждый бриллиант весил не меньше восьми — десяти каратов. Швенд попытался подсчитать их стоимость. Сумма даже испугала его.
Что же, он вручит мешочек графине Чиано целым и невредимым. Он купит доверие дочери Муссолини за украденные у итальянского государства бриллианты, как купил доверие немцев за фальшивые фунты стерлингов, сфабрикованные доктором Гйотлем.
На следующее утро в восемь часов возле дома на виа Тассо стояли два черных лимузина: могучий «паккард» и аккуратный просторный «шевроле». Обе машины имели итальянские регистрационные знаки. За рулем сидели два чернявых молодчика, одетые в гражданское, у обоих, если спросить, нашлись бы итальянские шоферские удостоверения.
Из дома вышел Швенд. Темный костюм сидел на нем идеально. Плащ был перекинут через руку, как у римского франта. Черная шляпа выгодно оттеняла бледное продолговатое лицо с мощными челюстями. Швенд сел в «паккард». Открытая шофером передняя дверца осталась незамеченной— Швенд отдавал предпочтение заднему сиденью. Он знал, что, по подсчетам статистики, семьдесят шесть процентов смертности при автомобильных катастрофах приходятся на передние места и только двадцать четыре — на задние. Кроме того, сзади всегда легче спрятаться от любопытных глаз. И потом: джентльмены никогда не ездят рядом с шоферами.
«Шевроле» обогнал машину Швенда. Водитель знал, где искать графиню. Можно было беспокоиться лишь об одном: не поднимет ли все-таки офицер охраны тревогу? У Швенда задача была посложнее: ему нужно было выхватить из-под стражи самого графа.
Карабинеры, стоявшие у дверей, видели, как на улице тихо остановился черный «паккард». Однако их внимание привлекли в это время какие-то украшения на стенах дома — вензеля, которых они раньше почему-то не замечали.
Одновременно, словно подчиняясь неслышной команде, полицейские отвернулись и стали внимательно рассматривать камни: каждый на своей стороне дома. Из подъезда быстро вышел высокий стройный человек, одетый в темное, как и Швенд, и направился к машине. Швенд ждал графа, чуть приоткрыв дверцу. Машина уже ехала. Она тронулась неслышно. Как только за графом хлопнула дверца, «паккард» рванулся вперед.
— Граф Чиано, надеюсь? — по-французски спросил Швенд.
— Да,— ответил министр звонким молодым голосом.
— Ради бога, тише. Позвольте отрекомендоваться. Доктор Вендинг. Оберштурмбанфюрер СС.
— Мы можем разговаривать как равные,— Чиано засмеялся.— У меня чин подполковника авиации.
— Позвольте побеспокоиться о ваших вещах. Они остались в доме? Их надо добыть оттуда?
— Благодарю. Вещами распорядилась графиня. Они будут там, где следует.
— Может быть, синьор министр имеет какие-нибудь важные бумаги, которые надо вывезти?
— Никаких бумаг! — весело воскликнул Чиано, и Швенд с неудовольствием подумал, что граф легкомыслен, как школяр.
— Ценности какие-нибудь? — подсказал он.
— Мои ценности — это моя голова,— гордо проговорил Чиано.
Он снял шляпу, словно хотел дать возможность собеседнику полюбоваться головой министра.
Швенд незаметно окинул взором это драгоценное украшение автора оси «Берлин — Рим — Токио». Голова у Чиано и вправду была красива: большая, круглая, с высоким выпуклым лбом, с густой черной шевелюрой, которая спускалась на шею мелкими кудрями. Голову поддерживала мощная гордая шея, настоящая римская шея, мускулистая, со смуглой кожей. Чиано усмехнулся. Усмешка у него была широкая, он словно дразнил своими ровными зубами, игрой мыши на округлом лице. Это могло подействовать на женщин, но не на Швенда.
— В наши времена голова — достаточно сомнительная ценность,— заметил он.
— Господин считает, что головы больше не нужны людям?— поинтересовался Чиано.— Время универсальных политиков и государственных деятелей освобождает граждан от необходимости мыслить?
— Я просто знаю, что сейчас для сохранения той или иной головы приходится тратить больше ценностей, чем вмещают в себя эти головы.
— Голова графа Чиано — это особенная голова,— важно сказал министр.— Достаточно сказать, что мои друзья японцы присылают мне из Шанхая специальную китайскую траву для натирания волос. Много лет я потратил на тренировку памяти. Моя голова — это произведение искусства, а не просто часть человеческого тела.
— Я в восхищении от господина министра.
— Добавьте, бывшего. Я не министр с третьего февраля этого года. Муссолини разогнал кабинет. Он всех боится, никому не доверяет, даже мне. Сам возглавил пять министерств. Три военных, внутренних дел и иностранных дел. Сам стоит во главе партии, фашистской милиции, армии, корпораций.
— Стоял,— подсказал Швенд.
— Да. Стоял. Теперь Муссолини нет. Нет фашизма. Нет Италии.
— Слава богу, Муссолини спасен немецкими воинами. Они спасут и Италию,— торжественно проговорил Швенд.
— Мы хотели вести Италию к победе без Муссолини,— вздохнул Чиано,— это было тяжело, но иного выхода не оставалось. Приходилось выбирать между любовью к дуче и к Италии.
— Вы любили Муссолини?
— Его нельзя не любить. Это гений фашизма.
— Когда Муссолини арестовали, вы, очевидно, боялись за его судьбу?
— К несчастью, не имел для этого времени,— засмеялся Чиано.— Приходилось бояться за самого себя. Я знаю, что за моей головой уже давно охотятся. Англичане, американцы, немцы. Сам дуче с удовольствием напоил бы меня касторкой.
— Касторкой?
— А вы не знаете? Это типично фашистская кара. Казнь касторкой. Человеку насильно вливают литр или два касторки, кишки не выдерживают, лопаются — человек умирает! Очень просто.
— Я хотел бы вернуться к теме о голове. Позвольте маленький эксперимент?
— Господин оберштурмбанфюрер ученый? Доктор психологии?
— Просто скромный дилетант.
— Что же, если среди нас нет более авторитетных судей, то я рад буду служить и дилетанту,— великодушно согла-сился Чиано.— Нам далеко ехать?
— О-о, далеко. В горы. Там нас ждет самолет.