— Мы бы вошли в турецкие воды хоть завтра, средь бела дня, если бы это чем-нибудь помогло, — устало сказал Дженсен. — Если ничего не изменится, нам придется выбрать западный пролив. Он еще больше подходит: путь короче, свободен от мин, не будет международных осложнений.
— Если ничего не изменится?
— Я говорю о пушках Наварона. — Дженсен долго молчал, потом повторил медленно, с чувством, как повторяют имя старого и опасного врага: — Пушки Наварона. Они все сводят на нет. Они прикрывают северные входы в оба пролива. Если бы нам удалось заткнуть глотку пушкам Наварона, то гарнизон Ксероса эвакуировали бы уже сегодня вечером.
Меллори не проронил ни слова.
— Это не обычные пушки, — неторопливо продолжал Дженсен. — Морские эксперты уверяют, что их калибр не меньше девяти дюймов. Думаю, что это двухсотдесятимиллиметровые гаубицы. Наши солдаты на итальянском фронте боятся их больше всего на свете. Опасные орудия. Снаряд летит с малой скоростью, зато чертовски точно. Между прочим, — добавил он мрачно, — какой бы конструкции они ни были, им в пять минут удалось потопить «Сибарис».
— «Сибарис»? Я что-то слышал...
— Крейсер с восьмидюймовыми орудиями. Мы послали его месяца четыре тому назад пофорсить перед немцами. Думали, что будет просто, как на параде, вроде обычного морского похода. Но они потопили «Сибарис». Спаслось всего семнадцать моряков.
— Боже мой! — Меллори был поражен. — Я не имел представления...
— Два месяца назад мы организовали крупную атаку на Наварон. Воздушный десант, поддержанный флотом. — Дженсен не обратил внимания на восклицание Меллори. — Знали, что мало надежды на успех. Наварон — нерушимый утес, но и наши войска были отборные. Лучшие десантники, которых только можно найти, — Дженсен помолчал и невозмутимо закончил: — Их разбили в пух и в прах. Всех перебили, до единого. За десять дней мы дважды забрасывали диверсантов, парней специальной морской службы, — он зябко дернул плечами. — Они исчезли.
— Вот как!
— Вот так. А сегодня была отчаянная попытка проигравшего игрока... И что же? — Дженсен коротко и невесело рассмеялся. — Ведь я и есть тот самый «шутник», которого Торренс и его парни хотели сбросить на Наварон без парашюта. Но я вынужден был так поступить. Знал, что операция безнадежна, но все же был вынужден провести ее.
Громадный «хамбер» сбавил скорость, почти бесшумно покатил мимо низких лачуг и домишек западного предместья Александрии. Серая бледная полоса рассвета высветила небо.
— Пожалуй, я не гожусь в парашютисты, — с. сомнением сказал Меллори. — Я и парашюта никогда не видел.
— Парашютом пользоваться не придется. — Дженсен умолк и все внимание сосредоточил на дороге, которая стала еще хуже.
— Но почему выбрали меня, капитан? — спросил Меллори.
В сереющей мгле улыбка Дженсена была почти неуловима. Он резко крутнул руль, объезжая чернеющую воронку, снова выровнял машину.
— Боишься?
— Конечно. Не обижайтесь, сэр, но вы так все расписали, что у любого отбили бы охоту. То есть я хотел сказать совсем не то...
— Я все понимаю. Виновата моя странная манера шутить... Почему ты? Особые качества, мой мальчик. Ты говоришь по-гречески, как грек, по-немецки — как немец. У тебя за плечами восемнадцать месяцев безукоризненной работы в Белых горах на Крите — убедительное доказательство способности выжить на занятой врагом территории, — Дженсен хмыкнул. — Ты даже не представляешь, какое подробное досье на тебя в моих руках.
— Меня это не удивляет, — с чувством заметил Меллори, — но я знаю по крайней мере трех офицеров, отвечающих таким требованиям.
— Да, есть и другие, — согласился Дженсен.— Но другого Кейта Меллори не найти. Кейт Меллори! — патетически воскликнул он. — Кто не слыхал о Кейте Меллори в добрые предвоенные годы! Лучший альпинист, лучший скалолаз, когда-либо появлявшийся в Новой Зеландии. Разумеется, для новозеландца лучший альпинист Новой Зеландии — лучший альпинист в мире. Человек-муха, покоритель неприступных вершин, победитель отвесных утесов и немыслимых пропастей. Все южное побережье Наварона, — весело продолжал Дженсен, — состоит из одного немыслимого обрыва. Ни единого выступа, решительно не за что зацепиться.
— Понимаю, теперь понимаю, — пробормотал Меллори. — Попасть в Наварон самым трудным путем.
— Именно, — подтвердил Дженсен, — вы должны забраться туда. Ты и твои парни. Их четверо. Веселые альпинисты Меллори! Отобраны чрезвычайно тщательно. Каждый — мастер своего дела.
Минут с десять они ехали молча. От порта повернули направо, к центру, прогрохотали по булыжной мостовой Рю-Сёр, выкатили на площадь Мохаммеда, потом мимо биржи — вниз, на улицу Шериф-паши. Светало.
— Куда мы едем, сэр?
— К единственному человеку на Среднем Востоке, который может вам чем-нибудь помочь, к месье Эжену Влакосу из Наварона.
— Вы храбрый человек, капитан Меллори. — Эжен Влакос нервно покрутил длинные тонкие концы черных усов. — Я бы сказал, храбрый и глупый, но считаю, что нельзя называть человека глупым, если он всего лишь выполняет приказ. — Он взглянул в бесстрастное лицо Дженсена. — Другого пути нет, капитан?
— Это наша последняя надежда, сэр.
Влакос понимающе кивнул и улыбнулся Меллори.
— Он называет меня сэром. Я простой грек, управляющий крохотной гостиницей. А капитан королевского флота Дженсен называет меня сэром. Для старика это приятно. — Некоторое время он молчал. — Да, теперь я старик, капитан Меллори. Теперь я бедный и скучный старик. Но когда-то я был человеком средних лет, богатым и довольным жизнью. Когда-то у меня был свой прекрасный участок земли. Сто квадратных километров в самой прекрасной стране, которую господь бог ниспослал земным существам. И как же я любил свою землю! — Он рассмеялся и провел рукой по густым седеющим волосам. — Конечно, скажете вы, каждому владельцу свое кажется лучшим на земле. «Чертовым утесом» назвал эту землю капитан Дженсен. Но мы зовем эту землю Наварон.
Меллори удивленно посмотрел на Дженсена, тот утвердительно кивнул.
— Многие поколения Влакосов владели островом. Восемнадцать месяцев назад мы спешно вывезли месье Влакоса. Немцам не понравилась деятельность, которую Влакос развил на острове.
— Да, трудно сказать, как оно могло обернуться. Немцы уже приготовили мне и двум моим сыновьям специальные камеры в тюрьме. Но довольно о семье Влакосов. Просто я хотел бы сообщить вам, что прожил на Навароне сорок лет и провел четыре дня за составлением карты, — он указал на стол.— Вы вполне можете положиться на информацию, которую дают вам я и эта карта. Конечно, кое-что изменилось, но существуют вещи, никогда не меняющиеся. Горы, заливы, проезды, пещеры, дороги, дома и, самое главное, форт остались такими, как несколько веков назад, капитан Меллори.
— Понимаю, сэр, — Меллори аккуратно свернул карту. — Большое спасибо.
Влакос побарабанил пальцами по столу и взглянул на Меллори.
— Капитан Дженсен сказал мне, что ваши парни говорят по-гречески, что вы будете одеты в платье греческих крестьян. Вы будете... как это по-английски... вполне самостоятельной группой. Будете действовать на свой страх и риск. Пожалуйста, старайтесь не прибегать к помощи жителей Наварона. Немцы беспощадны. Если пронюхают, что вам кто-нибудь помог, уничтожат не только этого человека, но и всю деревню: мужчин, женщин, детей. Такое уже случалось. И может повториться снова.
— На Крите тоже такое было, — согласился Меллори. — Я сам видел.
— Вот-вот, — кивнул Влакос. — Немцы в нашей стране особенно жестоки.
— Обещаю вам, сэр... — начал Меллори.
— Минутку, — жестом остановил его Влакос. — Если вы окажетесь в отчаянном положении, можете обратиться к двум людям. На деревенской площади Маргариты, что у входа в долину, милях в трех от форта, под первым оливковым деревом вы найдете человека по имени Лука. Луке можете доверить даже собственную жизнь. У него есть друг Панаис.
— Благодарю вас, сэр. Я запомню. Лука и Панаис, а также деревня Маргарита, первое оливковое дерево на площади.
— Лука и Панаис, только эти двое, — повторил Влакос с мольбой в голосе.
— Даю вам слово, сэр. Чем меньше участников, тем лучше и для нас и для ваших соотечественников. — Меллори удивился настойчивости старика.
— Надеюсь, надеюсь, — произнес Влакос.