Пока он тащится по мелководью, этот стальной бегемот, люди, запертые в его утробе, не услышат шлепка твоей пули в броню. Но вода уже скрыла корпус, заливает башню, и только труба теперь торчит над плесом. Труба...
Вот где стальному бегемоту будет «труба»! Вот где годится обыкновенный пулемет и не нужны никакие «супербронебойные ».
«Нет, товарищ капитан, выше храбрости может быть только храбрость. Если даже в любви без нее нельзя — то уж в бою храбрость важнее всяких позиций. И вы тоже знаете это, капитан! Просто вы хотели напомнить, что в нашем деле не всякая храбрость годится...»
— Оганесов, видишь трубу? -
— Вижу!
— Держи прямо на трубу, Оганесов! Он погружается, и мы утопим его, как котенка. Только еще чуть-чуть поближе, чтобы срубить ее наверняка. Надо срубить ее наверняка. Надо срубить первой очередью, Оганесов, на вторую они не дадут нам времени... Жми, Оганесов, мы устроим им хорошую пробочку на речном дне!
Труба косо набегала, и Плотников плавно поворачивал пулемет, уравнивая движения прицела и пенного, тускло серебрящегося «воротничка» вокруг трубы. Ему хотелось
выждать еще полминуты, но острое чувство близкой беды кольнуло сердце, и он скомандовал себе:
— Огонь!...
Маскировка машины сослужила экипажу последнюю службу. Зенитчики, охранявшие переправу, не колебались бы ни мгновения, заметь они подозрительную машину, спешащую полным ходом к подводной танковой трассе. Но зенитчики видели только безобидный островок плывуна с такой же безобидной корягой на нем. И хотя в сумерках было заметно, что островок опережает течение и создает подозрительные волны, командир и наводчик установки с минуту совещались: долбануть по «лягушачьему континенту» или не стоит? Решили все же долбануть, и в тот момент, когда тревога охватила Алексея Плотникова, ствол автоматической пушки разворачивался в сторону островка и наводчик ловил его в кольцо коллиматора. Но минута уже была потеряна. Однако она властно вторглась в ход борьбы, изменив обстановку в районе плацдарма...
Зенитка еще молчала, когда на плавучем островке ярко вспыхнула и яростно затрепетала крыльями огненная бабочка. Глухой, злобный лай крупнокалиберного пулемета вплелся в гул канонады...
Плотников не отпускал гашетки, а воздухопитающая труба танка уходила все глубже — там, на дне реки, не подозревали, что не воздух, а вода должна хлестать в трубу и самое время браться за изолирующие противогазы. Но учение есть учение, и танки на учениях тонут чаще всего условно...
Короткие бледно-зеленые огни ударили с сумрачного берега, башенка машины вздрогнула, и Плотников оторвался от пулемета. Огни ударили снова, и Алексей ясно различил на берегу очередной танк, фигуры регулировщиков, радийную легковую машину, похожую на дикобраза от обилия торчащих из нее антенн.
— Поворачивай к берегу, Оганесов! Воевать будем по-честному. Мы с тобой теперь тоже на дне. А вернее, в небе, вместе с паром и брызгами...
Люди на берегу с удивлением увидели, как на зыбучем плывуне поднялась в рост высокая человеческая фигура. Островок распался на части, в воду полетели клочья травы, обломки ветвей, и от уплывающего мусора отделилась округлая, приплюснутая башенка разведывательной машины с прямым росчерком пулеметного ствола. Машина круто повернула наперерез течению и скоро выползла на песчаный откос. Человек спрыгнул с ее брони и усталым шагом направился к радийной машине.
Навстречу Плотникову неторопливо шел невысокий офицер с нарукавной повязкой, на груди его мелко поблескивало стекло сигнального фонарика, пристегнутого к пуговице.
— Что еще за речные разбойнички объявились? — спросил он с неудовольствием. Плотников узнал голос одного из помощников руководителя учений.
— Товарищ майор, — официально доложил он, — командир разведгруппы старший лейтенант Плотников. Прошу остановить переправу: мы потопили танк на трассе.
— Вы уверены, что потопили?
— А вы разве нет?
Майор хмыкнул, покосился на очередную машину, уходящую в воду. Был он молод и, как все быстрорастущие люди, чуточку самовлюблен. Высокое положение посредника здесь, на переправе, конечно же, подогревало в нем самомнение, к тому же он в какой-то мере был организатором переправы и не знал, как отнесется к происшедшему руководитель учений. Второй раз форсирование реки танками срывается, и с кого-то обязательно спросят. .
Несмотря на свою молодость, Плотников угадал настроение посредника и в душе испытал беспокойство.
Майор снова покосился на танки, потом на часы, глянул в небо. Сумерки быстро рассеивались, и отдельные пары низколетящих истребителей-бомбардировщиков со свистящим гулом проносились вдоль реки, высматривая добычу... Еще четверть часа, и они начнут разгром колонн, не успевших развернуться. На эвакуацию затонувшего танка потребуется, конечно, не меньше четверти часа... Однако у майора был свой долг, и он крикнул ближнему регулировщику, чтобы остановили переправу.
«Туча» ударила по переправе минут черев десять, когда Плотников стоял около своей машины, привалясь плечом к броне. Он сделал сколько мог, он вышел из игры, и первым ощущением была усталость. Не хотелось гадать, хорошо ли его группа решила задачу, и думать ни о чем не хотелось. Он уже знал: половина танков пока на этом берегу, значит, им теперь придется переправляться по третьей трассе, если она существует, потому что две, обнаруженные разведчиками, — под непрерывным обстрелом...
Глаза Алексея косели, уставясь в светлеющую воду, и он даже вздрогнул от голоса подошедшего майора.
— Тоже ваша работа? — спросил тот, кивнув на своих помощников, которые подрывали фугасы по сигналу из штаба учений.
— Наша, — равнодушно сказал Плотников.
— Всю ночь ловили диверсантов, целый взвод поймали, а оказывается, еще оставались.
— Так уж и взвод? — улыбнулся Плотников.
— Иной разведчик стоит полка, — назидательно сказал собеседник. — Вы-то обязаны знать.
Алексей внимательно поглядел на майора, вспомнив, что те же слова недавно говорил ему командир роты.
— Теперь я знаю...
Майор достал и неторопливо раскрыл изящный серебряный портсигар, набитый дорогими сигаретами.
—- Курите...
Алексей взял без особого желания, прикурил от зажигалки майора — такой же изящной и дорогой — и, глубоко затянувшись, почувствовал, как закружилась голова.
— Мне надо найти своих, — сказал он.
—- Да, конечно. Они в комендантском взводе. Это близко: по дороге, потом налево. Возвращайтесь к своим. Я дам пропуск.
Он кивнул на прощание — коротко, сдержанно, так же, как говорил, — и пошел к своей машине размеренным, твердым шагом человека, находящегося при исполнении служебных обязанностей.
Какой-то истребитель, подкравшись, спикировал на открыто стоящую машину Плотникова и с громовым гулом ушел свечой ввысь. Алексей, придерживая фуражку, проводил его взглядом. «По своим бьешь, земляк... А впрочем, мы уже убиты и сочтем это салютом в нашу честь».
— Эй вы, земноводные! — раздраженно крикнул кто-то из танкистов. — Чего демаскируете! Убирайтесь, пока вас не убрали.
— Ну, Оганесов, — засмеялся Алексей, — нам действительно пора сматываться. Танкисты теперь злые как черти, а попозже еще злее станут...
Устало откинувшись на сиденье, он в последний раз глянул в перископ на реку, испытывая почти родственное чувство к ней. Целую ночь слушал ее голос, и она тоже, казалось, слышала его тревожные мысли — о разведке, об ушедших на задание солдатах и о тех двоих, далеких, что смущали его душу. Особенно о них. Разве не река прожурчала главную свою правду: в одном русле не могут течь разные воды! Они сливаются, и даже одна нечистая струйка может замутить весь поток... В нем была нечистая струйка — глубоко запрятанное желание делить себя и чувства свои между той и другой... Хотя бы недолго... Была эта нечистая струйка с того часа, когда увидел Зину, но лишь теперь он отдает себе честный и ясный отчет в этом.
Значит, одна должна уйти навсегда из его жизни.
Светлое русалочье лицо в черном зеркале ночной воды — лишь одно, одно из двух, являлось ему в часы тревожного ожидания. Однако ночь рассеялась, а с нею — все миражи.