Она взяла бронзовый колокольчик, стоящий перед нею на чайном столике, и несколько раз встряхнула.
На призыв колокольчика явилась филиппинка-горничная.
— Мэм? — присела она в книксене, глядя выжидающе на хозяйку.
— Мэри, принесите, пожалуйста, из моего кабинета атташе-кейс, он стоит у меня под столом, — по-английски обратилась к ней баронесса.
— Иес, мэм, — опять сделала книксен филиппинка и бесшумно удалилась.
Как только дверь за нею закрылась, баронесса с неожиданной для ее возраста легкостью встала из кресла, пересекла комнату и подошла к одному из двух рыцарей, стоящих у камина. Сунув руку за спину, она что-то там сделала, и забрало на шлеме рыцаря вдруг со щелчком откинулось вверх. Баронесса сунула руку в открывшуюся пустоту и извлекла оттуда продолговатый желтый конверт. Потом опустила забрало в прежнее положение и со щелчком захлопнула его.
Она успела вернуться на свое место и усесться в кресло до того, как в комнате появилась горничная, двумя руками несущая объемистый металлический чемоданчик. Было видно, что он тяжел, и я кинулся навстречу девушке, чтобы помочь ей.
Чемоданчик оказался даже тяжелее, чем мне показалось на первый взгляд, было похоже, что он бронированный. У металлической ручки, обтянутой толстой коричневой кожей, торчали короткие катушечки-диски с набором цифр.
— Спасибо, Мэри, — отпустила горничную баронесса после того, как вздохнувшая с облегчением девушка передала мне бронированный кейс покойного Никольского.
— Я не знаю, что там, — продолжала она, — ключа у меня нет. Лев Александрович ключ мне не оставлял. А вот здесь — письмо для вас.
И она протянула мне желтый конверт, который только что извлекла из рыцарских доспехов у камина:
— Думаю, что там все должно быть написано.
Я взял конверт, горя желанием немедленно вскрыть его, но сдержался, это показалось мне неприличным, я вдруг побоялся показаться нетерпеливым наследником, рвущимся вскрыть попавшее к нему в руки завещание.
— Лев Александрович принес вам все это... сегодня утром?
— Сегодня, — легким кивком подтвердила баронесса. Она уже пришла в себя, и лишь чуть заметные дорожки, оставленные слезами в слое косметики на ее лице, напоминали, что всего лишь несколько минут назад она потеряла контроль над своими чувствами.
— Впрочем, кейс хранится у меня уже несколько лет, — решила уточнить баронесса. — Лев Александрович держал в нем какие-то бумаги и считал, что в моем доме хранить надежнее...
Ведь вы же понимаете, господин писатель, времена-то настали... лихие и смутные. Так вот... Лев Александрович имел обыкновение приходить сюда и работать с бумагами в моем кабинете. Вернее...
Опять решила она уточнить:
— Это был кабинет самого Льва Александровича...
И смущенно опустила глаза:
— Мы ведь дружили с ним много... очень много лет... Но к чему я теперь все это говорю?
Мы любили друг друга, и я хотела выйти за него замуж;. Ио Лев Александрович был очень гордый человек. Ему мешали мои деньги. И он мечтал написать книгу, которая прославит его и обогатит...
Она горько вздохнула:
— Он работал над книгой всю жизнь... И понял в конце концов — книги писать может не каждый. Но, наверное, понял слишком поздно, когда стало происходить что-то такое, о чем он не хотел рассказывать даже мне. В последние недели он очень нервничал, а вчера пришел и отнес свои бумаги в библиотеку... Там они были до сегодняшнего утра: он вернул их сюда с рассветом и принес вместе с ними конверт для вас. Если со мною что-нибудь вдруг случится, сказал он, передайте все это господину писателю, он знает, что ему нужно будет делать, я завещаю ему все это...
Теперь уже горько вздохнул я:
— Я однажды неудачно пошутил на эту тему...
— Ну что теперь вспоминать, — оборвала меня баронесса. — Езжайте, господин писатель, домой, а я сейчас займусь всем остальным. Телефон ваш у меня есть, когда будут похороны — я вас извещу. Езжайте... с Богом!
Я поклонился, и она широко, размашисто перекрестила меня.
— С Богом, — услышал я еще раз уже на пороге.
...Зеленый бронированный кейс лежал рядом со мною на сиденье, норовя соскользнуть на пол кабины при каждом резком повороте или торможении, и я то и дело придерживал его правой рукой, сбавляя при этом скорость, словом, ехал неровно, и машины, шедшие сзади одна за другой, обгоняли меня. Лишь один темно-синий «шевроле» терпеливо приноравливался к моей дерганой езде. В зеркальце заднего обзора я видел, что в этой машине, буквально висящей у меня на хвосте, сидят несколько человек в зеленой, полувоенной униформе.
Я прибавил скорость, и «шевроле» тоже прибавил ходу. Резко свернул в первый попавшийся переулок и через несколько секунд увидел все тот же «шевроле», въезжающий в переулок следом за мною. Я проделал еще пару таких же маневров, то сбрасывал скорость, то прибавлял, попытался даже, выскочив на Мазру, одну из самых перегруженных бейрутских улиц, оторваться на своем юрком «пежо» от преследователей и затеряться в потоке машин. Но все было напрасно, водитель «шевроле» был опытнее и знал бейрутские улицы куда лучше меня. И тогда мне в голову пришла спасительная мысль, благо впереди показался переулок, по которому можно было подъехать к нашему посольству. Я набрал скорость, у самого поворота резко затормозил, так, что следовавшая за мною какая-то машина чуть не врезалась мне в багажник, нажал клаксон и с оглушительным ревом бросил «пежо» в посольский переулок. Еще несколько секунд — и я резко остановился у проходной посольства, оказавшись в поле зрения ее телекамер. Бросив последний взгляд в зеркальце заднего обзора, я увидел, что «шевроле», сбрасывая скорость, подъезжает ко мне.
Тяжелый бронированный кейс показался мне пушинкой, когда, схватив его, я бросился к металлической двери проходной, зная, что вооруженные пограничники, охраняющие посольство, видят каждое мое движение. Щелчок открывающегося замка подтвердил это — спасительная дверь открылась мне навстречу. Сережа, прапорщик, начальник караула, мускулистый, широкоплечий богатырь, шагнул мне навстречу с автоматом на изготовку. Напряженный взгляд его был нацелен на подъехавший и остановившийся позади моей машины темно-синий «шевроле». Постояв мгновение, «шевроле» объехал мою машину и, поравнявшись с проходной, притормозил:
— До свиданья, товарищ! — крикнул мне по-русски водитель, высунув руку из открытого окна и приветливо помахав ею. И я увидел, что парни, сидящие в «шевроле», приветливо улыбаясь, тоже машут мне руками.
— Ну, — нахмурился прапорщик Сережа и кивнул в сторону «шевроле»: — Это с вами, что ли, товарищ Николаев?
— Выходит, что со мною, Сережа. Провожающие...
А водитель «шевроле», медленно отъезжающего от посольства, все продолжал приветливо махать мне рукою.
— Ну, и слава Богу, — подвел черту под случившимся Сережа и посторонился, пропуская меня с кейсом в проходную.
— Это... ваш? — спросил он меня на всякий случай, когда мы оказались внутри, в небольшой комнатке, предназначенной для посетителей и, когда я подтверждающе кивнул, профессионально пошутил:
— А не взорвется? Проверять, просвечивать не надо? Как он у вас открывается-то?
— А черт его знает! — легкомысленно вырвалось у меня.
— Как это — черт его знает? — сразу насторожился Сережа. — А ну-ка откройте... Может, где-нибудь вам туда сунули... сюрпризик, а вы и не заметили. Нет, так дело не пойдет, давайте откроем... для спокоя души... на всякий случай. Бомба есть бомба, с бомбами шутить не положено...
И, не дождавшись моего согласия, он взял у меня из рук зеленый атташе-кейс...
— Ого! Тяжесть-то какая! — оценил он его вес и принялся внимательно осматривать бляшки наборных замков.
— И шифр не знаете?