Пребывая мыслями во внеземном, Андрон Кузьмич сбился с ритма «пять — пять» и начал спускаться по отлогому асфальтовому пандусу в подземный переход.
Он вздрогнул и вернулся к реальности, только когда по стенам перехода заиграли блики цветных проблесковых маячков.
— Царица Небесная, — спохватился майор, сообразив, что «подкидыш» может и уехать, не заметив его. И в этот момент до него с жуткой одновременностью дошли сразу две вещи. Первая: там, где он топтался у перекрестка, никакого подземного перехода не было и в ближайшем будущем даже не планировалось. И вторая: больно уж многоцветными были отблески маячков. Прямо радужными. То-то они сразу показались ему подозрительно знакомыми, только он это ощущение неправильно истолковал. Вовсе не маячки светили по сторонам, а те самые зловещие радуги, которые он каждую смену выслеживал на городских улицах. А стало быть, он вовсе не спускался по пандусу под Московский проспект. Он, чья нынешняя служба состояла в том, чтобы обнаруживать дыры и всемерно ограждать от их воздействия идущих и едущих питерцев, умудрился сам, своими ногами забрести аккурат в такую дыру!
Зачем-то прихлопнув ладонью на голове форменную ушанку, майор рванулся было назад, но оказалось, что понятий «вперед» и «назад» больше не существовало. Равно как, впрочем, «верха» и «низа». Всюду было только одно. Радужный, бешено вращающийся туман.
Андрон Кузьмич почувствовал, как наваливается несусветный, сулящий безумие ужас. Нет, не то чтобы он осознанно испугался чего-то. Или кого-то, способного таиться за неоновой вывеской этой вселенской неопределенности. Майора Собаки-на, вооруженного и при исполнении, не так-то легко было испугать. Это действовала сама энергетика вневременного, вне-пространственного континуума, вовсе не предназначенного для пребывания существ из плоти и крови. Нечто подтачивало самые корни разума, разъедало его, как опасная кислота… Андрон Кузьмич еще крепче прижал ушанку и уже собрался закричать смертным криком, понимая, что вот сейчас спятит, — но тут навстречу и мимо с невообразимой скоростью мелькнуло нечто большое, красное с белым. Мысли майора немедленно прояснились, а еще через мгновение под ногами образовался твердый каменный пол.
Собакин оказался в небольшом, скудно освещенном помещении, габаритами напоминавшем актовый зал в ГорГАИ. Оказавшись по крайней мере в привычной системе координат, Андрон Кузьмич сейчас же проверился — табельный пистолет Макарова вместе с положенной к нему запасной обоймой находился на месте, в поясной кобуре справа. Майор сунул руку за пазуху… Удостоверение покоилось в форменной рубашке, и пуговка на нагрудном кармане, как и учили, была застегнута. Облегченно вздохнув, он оторвал свой взгляд от заколки галстука и осмотрелся.
Даже в приглушенном свете явно импортных ламп, лихо стилизованных под древние факелы, было видно, что в зале присутствовали в немалом количестве материальные ценности. Большей частью — несомненные предметы неведомого Собакину, уж точно не православного культа. Заметив в самом центре статую ладной голой бабы, Собакин путем сложной ассоциации вновь вспомнил Клавдию Киевну и с чувством произнес:
— Ёшкин кот…
А уж как пошло бы Клавочке кольцо, блестевшее на пальце у изваяния, — простой зеленоватый металл и два камушка, красный да голубой… Умели же древние делать!
Собакин вздохнул, чуть сдвинул ушанку со лба и продолжил осмотр помещения. Мозаичный пол, драгоценная утварь и статуи, явно помнившие века… Так вот куда вынесла его дыра — в Эрмитаж! Майор огляделся, и догадка блистательно подтвердилась. Поблизости от себя Андрон Кузьмич заметил смотрителя зала, бородатого пенсионера с веничком в руках, форменную музейную мышь. На голове у дедули красовалось нечто вроде самодельной буденовки. Странно, что в зале хозяйничала не ветхая старушенция с брошкой и в войлочных тапочках, как обычно бывает, ну да не суть важно.
— А где это весь народ, отец? — кашлянув, поинтересовался майор. — Санитарный день, что ли?
Старик не ответил. Он как-то странно смотрел на Андрона Кузьмича и пятился прочь. «Ну и хрычей у нас в Эрмитаже на довольствии держат. Еще в Гражданскую контуженных», — мысленно раскритиковал музейное начальство майор… и в этот момент раздался грохот явно несанкционированного проникновения. В помещение ворвалось с десяток здоровенных граждан мужского пола, сплошь одетых в черные спортивные костюмы с капюшонами.
«Во дела! Уже на бюджетные объекты наезжают, сволочи!» — возмутился Собакин.
Между тем бандитствующих элементов нисколько не смутило присутствие сотрудника органов. Они на него попросту не обратили внимания. Окружив престарелого работника культурной сферы, они принялись доставать его, что-то крича на непонятном языке (видимо, по фене) и угрожающе размахивая длинноклинковым холодным оружием.
Тут уж Собакин обнажил ствол и, дослав патрон, снял пистолет с предохранителя.
— Стоять к стене, стрелять буду! — Он решительно выдвинулся из-за колонны и, фиксируя задержанных в секторе поражения, громко велел смотрителю: — Кнопку тревожную жми, отец!
Но тот, человек преклонных лет, его как будто не понял. То ли от старческого маразма, то ли из-за шокового состояния. Он пятился к центральной статуе, ни дать ни взять желая закрыть ее собой. Зато обнаглевшие бандюки, по-прежнему невзирая на то, что перед ними находился сотрудник милиции в форме, кинулись со своими свиноколами наперерез. Создавалась, таким образом, реальная угроза для жизни.
Радуясь в душе, что живой свидетель у него имеется, капитан на всякий случай выпустил первую пулю мимо — с нагаром на остальных легче будет в прокуратуре разбираться — и, плавно выбрав свободный ход, не сорвав, тут же прострелил ближайшему нападающему бедро. Однако другие — укуренные, что ли? — не отреагировали. Делать нечего, оставшимися шестью патронами Собакин положил пятерых, после чего сноровисто заменил обойму, не забыв бережно упрятать в карман отстрелянную, уже совсем с близкого расстояния засадил пулю вооруженному преступнику прямо в плечевой сустав, лишив его таким образом конечности…
И вдруг заметил, что один из нападавших, отшвырнув старика, сдернул украшение с пальца каменной тетки.
— Стоять!!! — Майор выстрелил в него, пытаясь стреножить, но декоративные импортные светильники, и так-то не особенно яркие, совсем потонули в облаке пороховых газов. Пуля прошла мимо цели, и наглый похититель со всех ног рванул в проем подземного перехода.
— Ах ты, гад! — Собакин, не раздумывая, пустился в погоню. Вор должен сидеть в тюрьме! С ходу окунувшись в радужное сияние, Андрон Кузьмич на секунду потерял ориентировку в пространстве. А когда реальность вновь встала на место, он увидел припорошенный снежком асфальт мостовой, знакомые фонари и — буквально в пяти метрах от себя — распростертого в кровавой луже расхитителя общенародной собственности…
…Двери второго «мерседеса» синхронно захлопали. Выскочившие из него трое резво пустились вдогонку за Вольтанутым.
— Не ломать, просто затопчите, — напутствовал их Семен Петрович по рации. Уж что говорить, их физическая форма не шла ни в какое сравнение с жалкими кондициями убогого, давно подточенными портвейном и прочими спиртосодержащими гадостями. Разрыв быстро сокращался. Хомяков успокоенно откинулся на теплые кожаные подушки, сочтя инцидент исчерпанным.
И, как водится, поторопился.
Надо было ему с самого начала понять: случилось одно и второе — жди третьего. Бог, как известно, троицу любит!
Совершенно неожиданно — почему-то обойдясь без медленно густеющего тумана — ударила яркая радужная вспышка. И неподалеку от юродивого на проезжей части материализовался здоровенный мужик в драном и грязном, но не потерявшем царственности красном прикиде. Да не один, а с большущей белой собакой на руках!
Собственно, Семен Петрович не особенно удивился бы, возникни перед ним ревущий боевой слон или амазонский охотник, обвитый живой анакондой. За время промысла с Вольтанутым он насмотрелся уже всякого и именно поэтому сразу сообразил, что именно было неправильно с этим беловолосым предком Арнольда Шварценеггера.
Дыра по какой-то причине не поджарила ему мозги.
Проскочив единым духом Бог знает сколько столетий, парень вывалился в двадцать первый век не бессмысленным студнем, сохранившим лишь внешнее человекоподобие, а вполне прежним собой. То бишь не терпилой безответным, а очень даже дееспособной боевой единицей. Куда там гладиаторам, сдернутым с арены где-то на задворках древнеримской империи! Малый в красном моментально просек ситуацию и, спустив наземь собаку, ринулся выручать Вольтанутого. Для начала он что-то сказал обидчикам юродивого самым повелительным тоном. А когда те не послушали, невероятно красиво и быстро приласкал ближайшего хребтом о мерзлый асфальт. Это было что-то из области боевых искусств, может быть, из того солнечного источника, откуда все карате и кунг-фу потом разошлись. Белая сука практически одновременно положила второго. И тоже, как заметил Семен Петрович, калечить не стала, лишь обездвижила.
Вот в этом они с ее хозяином очень крупно ошиблись…
— Быка валите, недоумки!!! — бешено закричал в рацию Семен Петрович, и, словно в ответ на его крик, произошло новое явление. Прямо у обезображенного капота «мерседеса» выпрыгнул из радужной молнии еще один мордоворот. В черной лепихе и с занесенным мечом. И первое, что он сделал по эту сторону дыры…
Ну конечно — с уханьем саданул клинком по лобовому стеклу-хамелеону.
Да знал ли он, скотина безмозглая, сколько стоило это стекло?
Покажите нам того, кто на месте Семена Петровича сумел бы совладать с нервами. Мигом всколыхнулись молодецкие навыки, давно не знавшие применения, но оттого ни в коей мере не заржавевшие. Почтенный депутат разом выхватил из кобуры пистолет. Да не какую-нибудь миниатюрную дамскую пукалку, а мощный девятимиллиметровый ствол с автоматическим снятием с предохранителя. Быстро дослал патрон, выскочил из многострадального автомобиля — и лично «сходил на мокрое», то бишь длинной очередью снес фехтовальщику половину башки. Рефлекторно сдернув с пальца клиента гайку с двумя сверкальцами, Степан Ильич выпрямился… и аж похолодел. В нескольких шагах от себя он вдруг узрел своего злейшего по нынешним временам врага. Нет, не саблезубого тигра, не взбешенного мамонта — какое там! Перед ним предстало нечто существенно худшее, а именно — офицер «красноголовых». С перекошенной от ярости физиономией и с дымящимся пистолетом в руке.
Бешено топоча сапожищами по асфальту, легавый с ходу кинулся к хомяковским подручным, волочившим Вольтанутого. И, когда те схватились за пушки, без всяких разговоров принялся шмалять.
— В тройке! — заорал Семен Петрович уже не в рацию, а просто так. — Замочите мента!!!
Лев Поликарпович собирался галантно доставить свою новую знакомую непосредственно в дебри Красноармейских улиц, где она проживала. Но пока он раскочегаривал успевшего остыть арахисового «москвича», пока тот застревал на ледяных ухабах, пока, наконец, опасливо спускался с Пулковской высоты — сгустился зимний вечер, и Лев Поликарпович испросил у пассажирки разрешения ненадолго заглянуть на улицу Победы.
Там, сказал он, должно быть, уже собрались его ученики, так он хоть ключ от квартиры им передаст.
Рита, естественно, не возражала.
По дороге они разговорились, профессор представился, и Рита, для которой название «Гипертех» было далеко не пустым звуком, как раз хотела спросить Льва Поликарповича, не был ли он случайно знаком с таким ужасно серьезным дядечкой из институтской охраны по фамилии Скудин. Но в это время «москвич» осторожно объехал припаркованные у поребрика автомобили и затормозил при въезде во двор, и фары осветили какую-то молодежь, в самом деле стоявшую возле парадного, и…
К водительской дверце наклонился не кто иной, как Иван Степанович Скудин собственной персоной.
— Здравствуйте, Лев Поликарпович. Давайте я его отгоню. Если будет минутка, мне бы с вами посоветоваться…
Конечно, Кудеяр разглядел посторонние тени за стеклами автомобиля, а на «чердаке» — второй комплект лыж. Профессор был не один, на что, конечно, имел полное право. Но мог ли предположить полковник, что в следующую секунду из машины выпорхнет давно похороненная им «покойница» — и, недолго думая, повиснет у него на шее.
— Ванечка! Здравствуй!