Я повертел в руках конверт. Крупными печатными буквами на нем было написано: «Начальнику милиции» — адрес указан не был. Автор сообщал, что страшный человек, бандит и вор по фамилии Перов, которого мы давно разыскиваем за убийство и другие серьезные преступления, благополучно живет и даже работает в соседнем районном центре. В то время как его сообщники, быть может менее виновные, чем он, отбывают за него срок в тюрьме, Перов под чужой фамилией наслаждается жизнью…
Несмотря на грамматические ошибки и небрежное, неопрятное оформление, письмо производило сильное впечатление. Оно буквально дышало ненавистью к преступнику, избегнувшему заслуженного наказания, и жаждой справедливости. Ко всему прочему, анонимный корреспондент не очень-то верил в нашу способность принимать правильные решения. Поэтому он не только сообщал нынешнюю фамилию бежавшего злодея — Рассказов, но и объяснял нам, что нужно задержать Перова, арестовать его и направить в колонию на тяжелую работу.
Стиль и манера излагать свои мысли не могли не настроить меня на несколько ироничное отношение к его автору, но фамилия Перов вызвала во мне какие-то серьезные, хотя и смутные ассоциации приблизительно двухлетней давности. Перов — достаточно часто встречающаяся фамилия. Сама по себе она, возможно, и не запомнилась бы мне, поскольку лично меня она не касалась, но в сочетании с каким-то давним расследованием, в ходе которого кого-то не нашли, кто-то, чуть ли не самый главный, «ушел в бега», фамилия Перов была мне не безразлична, будила расплывчатые, ускользающие воспоминания.
На листочке, приколотом к анонимке, красным фломастером поперек начертана резолюция: «Товарищу Сергеичеву И. П. Пр. проверить. Срок 5 суток». И, как положено, подпись и число.
Обычная короткая резолюция, вроде бы даже вежливая, поскольку «пр.» означало «прошу». Однако только молодых сотрудников нашего отдела изысканная вежливость подполковника Одинцова могла ввести в заблуждение. Принимая на работу нового человека, Алексей Петрович буквально очаровывал его своей общительностью, обходительными манерами, предупредительностью. При этом он не делал над собой никаких усилий, это было его естественное состояние. Одинцов и на самом деле хорошо относился к людям. Он мог быть и мягким, и чутким, и доброжелательным, и всегда был готов прийти на помощь в трудную минуту. Все это было так, и тем не менее его очень и очень побаивались в отделе, потому что наш начальник на работе был немного строг, порой даже беспощадно резок не только с лентяями и лжецами, но даже с теми, кто хоть раз не уложился в назначенный срок или не выполнил его установок. Поначалу новые сотрудники обижались на него, пытались доказать свою правоту, ссылались на объективные причины. Но Алексей Петрович как-то всегда умел доказать провинившемуся, что виноваты не обстоятельства, а его собственная нерасторопность. Высшей похвалой в его устах было, когда он говорил о ком-нибудь — «он работает честно».
— Я снял телефонную трубку, набрал четыре цифры внутреннего номера управленческого коммутатора, услышал: «Орешкин у телефона» — и спросил:
— Поскольку ты занимаешься розыском преступников, скрывавшихся от суда и следствия, тебе должна быть знакома фамилия Перов.
— Есть, такой, — сказал Орешкин, — сообщники Перова были осуждены, а на него, как бежавшего, был объявлен розыск.
Я положил трубку и пошел к Орешкину. Он внимательно прочитал анонимное письмо и покачал головой:
— Значит, парень, возможно, совершил и убийство, а мы разыскиваем его за кражу. — Потом он прочее вслух резолюцию Одинцова и, передавая мне дело, добавил: — Тебе легче. Фамилия известна, адрес известен. Поезжай и забирай.
Как только я открыл сероватые картонные корки, вспомнил это дело. Началось оно около двух лет назад и довольно быстро закончилось, так как не представляло особой сложности. Обыкновенная квартирная кража, которые, увы, еще случаются у нас, заметная, пожалуй, разве что большой стоимостью похищенных вещей. Да и украдены были не совсем обычные вещи — часть великолепной коллекции старинных часов, которую хозяин, пожилой учитель географии, собирал более полувека, практически всю жизнь.
Кража была совершена в субботу, в разгар лета, когда горожане спасались на дачах от внезапно нагрянувшей нестерпимой жары.
Преступники, подобрав к входной двери ключи, пробрались в квартиру и похитили большое количество часов, наручных, карманных, каминных, настенных, правда, небольшого размера. Среди похищенных часов были и такие, которые при описи даже нельзя было отнести к той или иной группе, на столько они были уникальны.
Не все похищенное удалось изъять у задержанных преступников, точнее, лишь ничтожную его часть. Что же касается всей стоимости похищенного, то специально вызванный эксперт из музея оценил ее пятизначной цифрой.
По делу были привлечены некие Сидоров, Воронов и Перов. Перов от следствия и суда скрылся, и на него был объявлен розыск. А Сидорову и Воронову народным судом первого участка Кировского района было предъявлено обвинение в преступлении, предусмотрeнном частью 2 статьи 144 Уголовного кодекса РСФСР. Суд длился три дня. В результате Воронов и Сидоров были приговорены к лишению свободы на четыре и три года соответственно. Что же касается Перова, то, несмотря на ряд предпринятых энергичных мер, разыскать его не удалось. Такова была вкратце и в общих чертах история кражи коллекции старинных часов, принадлежавшей учителю географии Полякову.
Вероятно, того, что я прочел, было бы вполне достаточно для репортера судебной хроники или студента-практиканта, но мне предстояло заниматься этим делом вплотную. И начинать нужно было, естественно, с командировки по анонимному письму. Поэтому ознакомление с делом в общих чертах меня не устраивало, и на следующее утро я приступил к изучению его подробностей.
…26 июня позапрошлого года в 5 часов дня в милицию через 02 позвонила женщина, назвавшая себя Максимовой, и срывающимся от волнения голосом сообщила о том, что, вернувшись с работы, она увидела приоткрытую дверь в квартире напротив на лестничной площадке. Поначалу это не вызвало у нее тревоги, она просто зафиксировала подсознательно сам этот факт своей памяти. Но когда примерно через час Максимова, выходя в магазин за хлебом, обнаружила, что дверь по-прежнему не закрыта, она решила действовать. Позвонив несколько раз в дверной звонок, Максимова убедилась, что либо хозяина нет дома, либо он не в состоянии выйти. Тогда она рискнула зайти внутрь. Старый географ, владелец квартиры, частенько приглашал соседку в гости, полюбоваться своими новыми приобретениями, а то и просто потолковать. Максимова хорошо знала и самого Полякова, и его замечательную коллекцию. Одного взгляда на разгромленные комнаты ей было достаточно, чтобы понять — здесь побывали воры.
Через 10 минут после звонка Максимовой по указанному ею адресу прибыла оперативная группа, а еще через четверть часа домой вернулся хозяин квартиры Сергей Иванович Поляков.
Вполне естественно, что в деле не было характеристики Полякова, но я уже «завелся», и для меня все становилось важным. Отложив на полчаса изучение объемистого тома, я разыскал старшего оперативной группы, сотрудника нашего отдела лейтенанта Саркисяна, и он рассказал мне о Полякове.
— Замечательный старик, — сказал Саркисян, вообще-то не слишком склонный к восторженным определениям. — Неудобно так говорить, но если бы не эта кража, я не познакомился бы с самым интересным человеком, которого когда-либо встречал в своей жизни. Мы стали с ним большими друзьями и теперь часто встречаемся. Даже мои жена и сын постоянно требуют от меня, чтобы я повел их к нему в гости. Не понимаю только, что интересного он нашел в моей особе. Знаете, что я вам скажу, товарищ майор, закон есть закон, и всякие наши переживания не могут для судей иметь значения, но лично я за кражу у Полякова наказал бы сильнее, чем за обычную кражу, потому что обида, нанесенная такому человеку, — это отягчающее обстоятельство.
Я терпеливо ждал продолжения рассказа и не перебивал Саркисяна. Постепенно я и сам отчетливо представил себе облик этого действительно незаурядного человека. В Сергее Ивановиче Полякове было что-то от старых русских интеллигентов. Его изысканно вежливая, витиеватая, старомодная речь производила немного смешное, но вместе с тем и трогательное впечатление, вызывала к нему невольную симпатию. Всю свою долгую жизнь, а было ему уже далеко за 70, он посвятил школе, где преподавал географию.
В молодости Сергей Иванович много путешествовал, повторил весь путь знаменитого Арсеньева, собирал и изучал материалы об экспедициях Ливингстона и Стенли. Еще сравнительно недавно, будучи уже весьма пожилым человеком, он организовывал в летние каникулы и обязательно сам возглавлял многочисленные краеведческие походы и экскурсии. Участвовать в них считалось особой честью для всех учеников школы от 5 до 10 класса. Семьи у Полякова не было, но он редко бывал один в своей большой двухкомнатной квартире, оставленной ему специально для хранения коллекции часов, имевшей государственное значение.
Хотя преступники, действовавшие достаточно квалифицированно, со знанием дела, забрали у него только действительно ценные вещи, немало уникальных часов и приборов они оставили, так как не смогли унести с собой.
Преступники действовали решительно и нагло. Они были, безусловно, осведомлены о том, что где находится и, главное, что в коллекции представляет особую ценность. Как установило следствие, вся операция заняла минут сорок, что свидетельствовало о подготовке, проведенной заранее злоумышленниками. Многое из того, что воры не сумели или не захотели взять с собой, они уронили, разбросали, разбили. Весь пол был усыпан осколками стекла, какими-то бумажками, разворошенным бельем, скинутыми с полок книгами.
Ящики были выдернуты из гнезд и выпотрошены тут же, на стол, на стулья, на пол.
Вернувшийся домой примерно через четверть часа после приезда оперативной группы хозяин квартиры не просто расстроился, он был смят, оглушен. Свою известную во многих городах страны коллекцию Поляков давно уже перестал считать своей личной собственностью, и ему нестерпима была сама мысль, что он не сумел уберечь ее. Преступники забрали только то, что было легче унести и быстрее продать. Остальное они крушили и уничтожали.
«Какой кошмар, это же вандализм!»
По его лицу текли слезы. Если старому географу было непонятно, как одни люди могут ломать и уничтожать то, что другие люди создавали десятилетиями, то лейтенанту Саркисяну, несмотря на его молодость, уже много повидавшему на своем веку, было все понятно. Разгром поляковской квартиры объяснялся, по его мнению, тем, что преступники в большой спешке искали деньги и драгоценности.
Когда Сергей Иванович чуть-чуть успокоился, он сказал Саркисяну, что драгоценностей у него никогда не было, а вот сберегательную книжку на пятьсот рублей и квитанцию комиссионного магазина, куда он сдал ставшие ему ненужными большие каминные часы, преступники действительно похитили.
«Только зачем? — недоуменно спрашивал Поляков. — По ним же могу получить деньги только я один, ведь они именные».
— Мы вызвали эксперта-криминалиста и проводника служебно-розыскной собаки, — продолжал рассказывать Саркисян. — Собака, как мы и предполагали, легко взяла след, но так же быстро потеряла его на многолюдной с большим транспортным движением улице. Следов пальцев рук было обнаружено великое множество, все они, естественно, были аккуратно зафиксированы, но на них мы тоже не особенно надеялись, потому что даже в этот день еще до кражи в квартире Полякова побывало не менее пяти посетителей.
Записав со слов Сергея Ивановича наиболее характерные приметы похищенных у него часов и приборов, Саркисян сразу же по телефону продиктовал их для ориентировки дежурному по управлению, дежурный передал приметы на телетайпы, а через полчаса они стали известны всем оперативным работникам города, контролировавшим возможные места сбыта краденого: на рынках, в комиссионных магазинах, около пивных.
По логике вещей воры в подобных ситуациях должны затаиться на месяцы, а то и на годы, в надежде, что рано или поздно о них забудут, но это логика для нормальных людей. Преступники же идут на кражу не для того, чтобы оставлять наследство своим детям. Ждать большинство из них не умеют и не хотят, поскольку деньги им нужны немедленно.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что инспектор Ветров уже через дна дня задержал около комиссионного магазина некоего Сидорова, плотника по профессии, уволенного два месяца назад за пьянство, в тот самый момент, когда Сидоров пытался сбыть с рук швейцарский хронограф «Урания».
Уволенный плотник был и на этот раз пьян, но он все-таки сообразил, что в магазин входить ему опасно, поэтому он приготовился отдать часы за полцены первому же попавшемуся покупателю на улице, но не успел. Его взяли с поличным и для начала отправили в вытрезвитель, потому что в тот момент разговаривать с ним было почти бесполезно. Придя в себя, он без особых уговариваний рассказал о том, как вместе со знакомым художником Вороновым по наводке приятеля Воронова обокрали квартиру Полякова, а потом разделили похищенное на три части — ему, Воронову, и наводчику.
Наводчика Сидоров видел дважды, кто он и где живет, не знал, помнил только, что Воронов называл его Володей. Бывший плотник подробно рассказал о первой встрече с неким Володей. Он, Сидоров, вдвоем с Вороновым сидели как-то вечером в буфете на вокзале и мучительно решали обычную для них проблему, где достать деньги на вторую бутылку водки. В самый разгар их «мучений» появился этот самый Володя. Не заметив их, он сел за соседний столик и заказал сосиски с пивом.
— Бог, кажется, услышал нас, — сказал Воронов Сидорову, — и послал нам этого молодого, красивого парня. Если ко всем его достоинствам у него еще есть и деньги, то на сегодня мы спасены. Учти, если он нам не поможет — нам уже никто не поможет.
После этого Воронов подошел к молодому человеку и, назвав его Володей, уговорил пересесть к ним за столик. Парень оказался нежадным. Он заказал бутылку водки и даже по бутылке пива на брата. Воронов расспрашивал Володю, где он сейчас живет и что делает, а тот среди прочего рассказал приятелям, что увлекся собиранием часов и что у него за короткое время образовалась довольно интересная коллекция.
Воронова заинтересовали подробности, а Володя засмеялся и сказал, что лучше уж поговорить о коллекции Полякова, у которого есть такие часы, каких нет, может быть, ни в одном музее мира.
Чем закончился разговор, Сидоров не знал, потому что пришли дружинники и забрали его в вытрезвитель, а Воронова с парнем, кажется, отпустили домой. Во второй раз они встретились с Володей за полчаса до кражи у Полякова, после чего они отправились «брать коллекцию», а Володя, как сказал Сидорову Воронов, по разработанному заранее плану остался на улице, чтобы в случае появления Полякова задержать его или хотя бы предупредить своих компаньонов.
Воронов был арестован на следующий день в аэропорту, когда пытался вылететь в Минеральные Воды. В его портфеле, кроме документов, были самые необходимые вещи для короткого путешествия. Ничего из похищенного он с собой не взял и поначалу отрицал свое участие в краже. Вообще он производил впечатление более тертого и хитрого человека, чем его сообщник Сидоров. Было даже не совсем понятно, что, кроме пристрастия к зеленому змию, могло свести этих двух таких разных людей.
Был Воронов когда-то художником реставрационных мастерских и даже, как отмечалось в одной из его ранних характеристик, художником неплохим. Однако природные способности сослужили ему плохую службу. В какой-то момент он решил, что реставрация картин — дело долгое и трудоемкое, к тому же, с его точки зрения, недостаточно оплачиваемое. Отсидев три года за кражу картин из Краснодарского краеведческого музея, Воронов отнюдь не пересмотрел свои взгляды на жизнь.
Неудача только озлобила его и заставила быть более осторожным. Может быть, хотя это и не выявилось на суде и на следствии, ему что-то удалось безнаказанно украсть после освобождения из тюрьмы, но кража поляковской коллекции подвела черту под его не слишком удачной воровской «карьерой». В отличие от Сидорова с ним пришлось повозиться около трех дней, но когда след ладони, оставленный на столешнице в квартире Полякова, сравнили с отпечатком, взятым у Воронова, и они сошлись, ему ничего не оставалось, как признать свое участие в преступлении. Когда Воронов убедился, что дальнейшее запирательство бессмысленно, он ударился в другую крайность и, торопясь, начал выкладывать все до мельчайших подробностей следователю, который, конечно же, и сам рано или поздно все узнал бы. Так лучше рано и обязательно от него, Воронова, а уж следователь потом, наверное, учтет это его почти добровольное признание и чистосердечное раскаяние.
Содержательная часть его показаний заключалась в том, что его давний знакомый, некий Владимир Перов, случайно встреченный в буфете железнодорожного вокзала, предложил ему и Сидорову совершить кражу коллекции ценнейших часов у Полякова, старого географа, у которого Перов когда-то учился в школе. По словам Воронова, Перов сам увлекался собиранием часов и неплохо в них разбирался, хотя, конечно, его собрание не шло ни в какое сравнение с коллекцией его учителя. Перов часто бывал в доме Полякова и хорошо знал, что где лежит и что надо брать в первую очередь. Кроме того, он ознакомил Воронова с распорядком дня Сергея Ивановича, и вдвоем они определили, кто что обязан делать и кто где должен находиться во врем предстоящей кражи.