Перов сам вызвался стоять на «стреме» в случае внезапного возвращения Полякова. Ведь Перов, хорошо, зная своего бывшего учителя, мог под любым предлогом задержать его на пятнадцать — двадцать минут или в крайнем случае предупредить своих соучастников.
Как наводчик и организатор всего мероприятия, Перов потребовал себе половинную долю. Воронов согласился, но этому неожиданно воспротивился Сидоров, и Перова удалось уговорить на третью часть. После совершения кражи, как и было заранее условлено, воры, не встречаясь, направились в разные стороны. Перов — к себе домой, а Воронов и Сидоров — на квартиру к Сидорову, где они разделили все похищенное имущество на три части. Одну забрал себе Сидоров, а оставшиеся две (одну для Перова) — Воронов.
— Когда я нес на квартиру к Перову свою и его долю в двух небольших чемоданах, — рассказывал Воронов, — произошла забавная вещь, то есть это теперь забавно, а тогда мне было не до смеха. Вдруг из чемодана раздался бой часов. Они начали одновременно бить, каждые по-своему. Прохожие оборачивались, прислушивались, но ничего не могли понять, а я готов был бросить все и бежать. Но я понимал, конечно, что этим привлеку к себе еще больше внимания.
В результате Воронов добрался все-таки до квартиры Перова и оставил у него все похищенное, договорившись с ним, что через несколько дней зайдет за своей долей.
— Почему вы не сделали этого сразу? — спросил следователь.
— Я живу в общежитии, — ответил Воронов, — и репутация у меня, сами понимаете, не блестящая. Мне нелегко было бы объяснить, откуда я все это взял. А уж спросили бы меня точно, и не один человек.
— Хорошо, допустим, — продолжал уточнять следователь, — ну, а через несколько дней, после того как вы забрали бы свою долю у Перова, где вы собирались ее хранить?
— Скорее всего, закопать в землю где-нибудь за городом, но для того, чтобы найти подходящее место и подготовить соответствующую тару, нужно было время. Вот почему я и решил подержать свою долю два-три дня у Перова, так было безопаснее.
Через два дня Воронов узнал, что Сидоров задержан у комиссионного магазина. Проклиная глупость своего вечно пьяного напарника, он помчался к Перову, чтобы предупредить его и забрать свою долю. Но того и след простыл. Квартирная хозяйка, у которой Перов снимал комнату, сказала Воронову, что жилец ее съехал и больше не вернется.
— Откуда Перов, — спросил следователь, — узнал об аресте Сидорова, ведь, судя по вашим словам, они не общались помимо вас, не имели общих знакомых и даже не знали адреса друг друга?
— Перов очень недоверчивый человек, — сказал Воронов. — Возможно, он тайком от меня выследил, где живет Сидоров, и тогда ему ничего не стоило разузнать все у соседей. Но есть еще один вариант, Перов ничего до сих пор о Сидорове не знает.
— Зачем же он тогда скрылся?
— А потому что он, хитрый подлюга, заранее решил таким способом прикарманить мою долю. Расчет у него был точный. Без помощи милиции мне его не найти, а заявлять на него я же не пойду.
Сидит теперь где-нибудь в Сибири, пьет водку и смеется над доверчивым Вороновым. А я еще к нему так хорошо относился.
— Но может быть, — продолжал уточнять следователь, — он убежал все-таки не по этой причине, а узнав об аресте Сидорова?
— Возможно, — не стал настаивать Воронов, — и в этом случае я зря на него наговариваю. Но в тот момент, когда я узнал о его бегстве, я вообще ни о чем не думал. У меня была одна только мысль — самому поскорее скрыться, но, увы, не успел. Меня задержали у трапа самолета. А может, это и к лучшему. Раньше сяду, раньше выйду.
В деле были данные на бежавшего Перова. Ничего примечательного, особо значительного. Обыкновенный парень. Более или менее обыкновенная биография. Кончил школу, пытался поступить в институт, не прошел по конкурсу, работал шофером. Ни в чем предосудительном за свои 24 года Перов уличен не был. Ничего плохого не совершил. По характеристике, данной Перову знавшими его людьми, в частности сестрой и квартирной хозяйкой, у него был замкнутый характер, и практически не было друзей. Обе они очень жалели Перова и ни за что не хотели поверить, что он был не только участником, но даже инициатором преступления.
— С другой стороны, — сказала хозяйка, — недаром же говорят: в тихом омуте черти водятся.
При обыске в комнате, которую снимал Перов, за шкафом были обнаружены сберегательная книжка и квитанция комиссионного магазина, принадлежавшие Полякову…
Я отложил дело. В общих чертах и даже в деталях оно мне было уже ясно. Однако для успешного его завершения не хватало главного — участника и вдохновителя кражи Владимира Перова. До сих пор мы не могли арестовать его. Теперь же полученное нами анонимное письмо, если оно не было розыгрышем, такую возможность нам предоставляло. Я еще раз внимательно перечитал его, меня особенно поразило то, что автор, перечисляя преступления Перова, упомянул и об убийстве. Нам об убийстве ничего не было известно. Мы разыскивали Перова только за соучастие в краже. Правда, в списке нераскрытых за последние четыре года дел в районе числилось одно убийство, но подозревать в нем Перова у нас не было никаких оснований.
Знал ли анонимный автор больше нас, или его ненависть к Перову была так велика, что он по собственной инициативе «добавил» ему тяжкое преступление? Может быть, по наивности он считал, что, приписав Перову убийство, он удвоит наше рвение, заставит нас энергичнее искать его? Как будто для милиции недостаточно кражи. Впрочем, в наивности автора письма было трудно заподозрить. Значит, он что-то знал. А может быть, все-таки элементарная ненависть? Но кто же мог так сильно ненавидеть Перова?
Материалами следствия такой человек не был обнаружен. Им мог быть обворованный Перовым, а главное, оскорбленный в самых своих лучших чувствах его старый учитель Поляков. Однако поверить в такое было просто невозможно. Если бы Поляков что-нибудь знал, он не стал бы скрываться за анонимным посланием. К тому же, давая показания, он даже выразил сомнение в причастности к краже своего бывшего ученика. Автором анонимного письма мог быть Воронов. У этого- то были веские причины для ненависти. Соблазненный, а потом и обворованный своим же соучастником, да еще избегнувшим наказания, Воронов вполне мог питать к своему обидчику самые нелицеприятные чувства. Но ведь Воронов в данный момент отбывал срок в колонии. А что это, в сущности, меняло? Он мог поручить написать письмо кому-нибудь из своих близких, находящихся на воле. Другое дело, как Воронов узнал о том, где и под какой фамилией скрывается Перов. Хотя на этот вопрос у меня не было ответа, но здесь возможны были различные и вполне реальные варианты. Воронов мог случайно узнать об этом, мог через своих друзей и общих с Перовым знакомых на свободе вести самостоятельный поиск. В любом случае ему было невыгодно выливать нам Перова, ибо в этом случае он лишался всяких надежд на возвращение своей доли…
Входя в отдел кадров автобазы № 6, я тщательно вытер ноги о щетку-половичок. Начальник отдела внимательно посмотрел на меня.
— Это вы звонили мне сегодня? Товарищ Сергеиичев, если не ошибаюсь?
Боясь, что он назовет сейчас и место моей работы, я приложил палец к губам.
— Да, да, конечно, — сразу понял меня кадровик, — но по телефону вы не объяснили мне, чем я могу быть нам полезен.
— Вызовите сюда, пожалуйста, Рассказова, — сказал я, закрывая за собою дверь.
Когда я шел по территории автобазы по сырому и промасленному бетону, мимо кранов и прицепов, МАЗов и КрАЗов, я старался угадать, кто же из встреченных мной шоферов уголовный преступник Перов — Рассказов. Почти все шоферы были молодыми, приятными на вид ребятами. Почти все были модно, даже щеголевато одеты в кожаные пиджаки или нейлоновые куртки. Среди пожилых водителей я тоже не увидел ни одного в традиционной грязной шоферской спецовке. Вероятно, это был стиль автобазы. Машины под стать своим владельцам тоже сияли никелированными частями и свежевымытыми стеклами.
Прежде чем принимать в отношении Рассказова соответствующие меры, я должен был сначала убедиться в том, что под этой фамилией действительно скрывается уголовный преступник Перов. Компрометировать на глазах всех оговоренного, ни в чем не повинного человека я не мог себе, естественно, позволить. Но даже если в том, что Рассказов — это Перов, у меня не оставалось бы никаких сомнений, я тоже не должен был выдавать себя до поры до времени.
Мало ли на что был способен уже однажды «ударившийся в бега» человек! Учитывая эти соображения, я специально приехал на автобазу на машине ГАИ, и это не укрылось от внимания шоферов. Проходя мимо них, я чувствовал их настороженные и не слишком дружелюбные взгляды. И, безусловно, именно с моим приходом связали они прозвучавшую через несколько минут по внутреннему радио команду диспетчера:
— Водитель автомашины 80–62 Рассказов, зайдите в отдел кадров.
— Странный он какой-то, этот Рассказов, — успел сказать мне начальник отдела кадров, — замкнутый, суровый, лишнего слова не скажет, хоть клещами из него тащи. И еще очень настороженный, как будто его много раз в жизни обманывали. Работает хорошо, добросовестно, но без души. От дополнительных сверхурочных рейсов никогда не отказывается. С деньгами, как вид но, у него не блестяще. Выпивать — выпивает. Я его после работы пару раз в кафе видел, но за руль пьяный ни разу не сел. И еще я хочу сказать…
Но что хотел еще сказать начальник отдела кадров я не узнал, потому что в помещение вошел Перов. Я не стал бы, пожалуй, ручаться, что встретил его по дороге но даже если бы это произошло, я, конечно, не угадал бы в нем преступника. Он был высокий и худой, даже тощий, но вряд ли слабый физически. Мужчины с такими широкими плечами обычно не жалуются на отсутствие силы. Лицо у него было открытое, пожалуй, даже красивое. Чуть раскосые глаза его были украшены чересчур длинными для парня ресницами, но лицо не теряло от этого мужественности. Он производил приятное впечатление, но общее выражение лица портили угрюмый, напряженный взгляд его недоброжелательно прищуренных глаз и узкая полоска тонких губ.
— Проходи, садись, — сказал ему кадровик. (Рассказов сел, положив руки на колени.) — Вот товарищ и ГАИ тобой интересуется.
Медленно, всем телом Рассказов повернулся в мою сторону. Резче обозначились черты лица. Пальцы рук напряглись. Он был весь как сжатая пружина, и я не был уверен, что он не перебирает сейчас в уме варианты побега. Если бы начальник отдела кадров представил меня как сотрудника уголовного розыска, он, вероятно, попробовал бы бежать, но инспектор ГАИ был не так уж страшен ему, и огромным, почти видимым усилием воли он заставил себя сидеть и ждать.
— Ваша машина 80–62?
Он по-прежнему молчал, только утвердительно кивну л головой.
— Позавчера на проспекте Энгельса вы превысили скорость, не справились с управлением и прицепом своей машины сбили киоск Союзпечати. Машину и прицеп необходимо осмотреть сейчас, а вас я попрошу проехать со мной в ГАИ, поскольку вы уехали с места происшествия, не дождавшись инспектора и не оформив протокола.
Такое происшествие действительно произошло на проспекте Энгельса.
Тут я ничего не выдумал. Другое дело, что оно не имело к Рассказову — Перову никакого отношения. Но это был его ежедневный рабочий маршрут. Рассказов, почти не разжимая губ, сказал:
— Нет.
— Что нет? — удивился я.
— Не было этого. Я проезжал вчера по проспекту Энгельса. Каждый день там проезжаю. И заметил бы, что сбил киоск.
— Маловероятно, — вынужден был сказать я, — что свидетели ошиблись и назвали именно ваш номер. Но если это действительно недоразумение, то мы извинимся перед вами. А сейчас поехали.