Рыбак, вошедши с ними, первые минуты ничего не мог разобрать, отученный своею бедностью и возрастом от посещения подобных мест. Шум, крики, стук глиняных кружек, пенье и звуки барабана раздирали удушливый густой воздух. Певицы сидели у занавески, утирая руками пот и потекшие румяна. На столе между сосудами с вином танцевала голая нубийская девочка лет десяти, приближая голову к пяткам в ловком извиве. Ученая собака возбуждала громкий восторг, угадывая посредством грубо вырезанных из дерева цифр количество денег в кошельках посетителей. Панкратий сидел у выхода со своим спутником, еще более нахлобучив каракаллу себе на брови, отчего глаза его казались другими и блестящими. Он остановил проходившего старика, сказав: «Послушай, это ты приносил мне известие о смерти несчастной Филлиды? Я искал тебя, я — Панкратий-ритор, но тише… Приходи ко мне завтра после полудня; я имею сказать тебе нечто: умершая меня тревожит». Он говорил полушепотом, был бледен, и глаза от капюшона казались другими и блестящими.
Филлида сидела на пороге дома, читая свитки, только что привезенные Нектанебом, где почерком переписчика было написано: «Элегии Филлиды, несчастной дочери Палемона». Она сидела наклонившись, не слыша, как проходили рабы с полными ушатами парного молока, как садовник подрезал цветы, как собачка лаяла, гоняясь за прыгающими лягушками, и вдалеке пели жнецы заунывную песню. Строки вились перед нею и воспоминание прошлых тревог туманило вновь ее беспечные глаза.
И еще было написано:
И еще было написано:
И еще было написано:
И еще было написано много, так что до вечера прочитала девушка, вздыхая и плача над своими собственными словами.
Теперь Панкратий не играл с мальчиком в мяч, не читал, не обедал, а ходил по небольшому внутреннему саду вдоль грядки левкоев, имея вид озабоченного тревогами человека. Тотчас после приветствия он начал: «Умершая девушка тревожит меня; я ее вижу во сне и она меня манит куда-то, улыбаясь бледным лицом».
Старик, зная Филлиду в живых, заметил:
— Есть обманчивые сны, господин, пусть они не тревожат тебя.
— Они не могут меня не тревожить; может быть, все-таки я — невинная причина ее гибели?
— Считай ее живою, если это вернет твой покой.
— Но она же умерла?
— Мертво то, что мы считаем мертвым, и считаемое нами живым — живет.
— Ты, кажется, подходишь к тому, о чем я хотел говорить с тобою. Обещай мне полную тайну.
— Ты ее имеешь.
— Не знаешь ли ты заклинателя, который бы вызвал мне тень Филлиды?
— Как тень Филлиды?
— Ну да, тень умершей Филлиды. Разве это тебе кажется странным?
Нектанеб, овладев собою, ответил: «Нет, это мне не кажется странным и я даже знаю нужного тебе человека, только веришь ли ты сам в силу магии?»
— Зачем же бы я тогда и спрашивал тебя? и при чем тут моя вера?
— Он живет недалеко от меня и я могу условиться, когда нам устроить свиданье.
— Прошу тебя. Ты мне много помог словами: мертво то, что мы считаем таковым и наоборот.
— Полно, господин, это пустые слова, не думая брошенные таким старым неученым рыбаком, как я.
— Ты сам не знаешь всего значения этих слов. Филлида для меня, как живая. Устрой скорее, что ты знаешь!
Юноша дал рыбаку денег и старик, идя долгою дорогою на хутор, был занят многими и различными мыслями, приведшими потом к одной более ясной и благоприятной, так что не спавшая и отворившая сама ему калитку Филлида увидела его улыбающимся и как бы несущим вести счастья.
План Нектанеба был встречен удивленными восклицаниями девушки.
— Ты думаешь? возможно ли это? это не будет святотатством? Подумай: магические заклятия имеют силу вызывать душу умерших — как же я, живая, буду обманывать того, кого люблю? не накажет ли меня собачьеголовая богиня?
— Мы не делаем оскорбления обрядам; ты не мертвая и не была такою; мы воспользуемся внешностью заклятий, чтобы успокоить мятущийся дух Панкратия.
— Он полюбил меня теперь и хочет видеть?
— Да.
— Мертвую! мертвую!
— А ты будешь живая.
— На меня наденут погребальные одежды, венчик усопшей! я буду говорить через дым от серы, который сделает мертвенным мой образ!
— Я не знаю, в каком виде придется тебе представлять духа. Если ты не желаешь, можно этого избегнуть.
— Как?
— Отказаться от вызывания.
— Не видеть его! нет, нет.
— Можно сказать, что заклинатель находит лунную четверть неблагоприятной.
— А потом?
— Потом Панкратий сам успокоится и забудет.
— Успокоится, говоришь? Когда придет Парразий, чтобы уславливаться и учить меня, что делать?
— Когда хочешь: завтра, послезавтра.
— Сегодня. Хорошо?
Оставшись одна, Филлида долго сидела недвижно, потом сорвала цветок и, получив «да» на свой постоянный вопрос, улыбнулась было, но тотчас опять побледнела, прошептав: «Не живой досталось тебе счастье любви, горькая Филлида!» Но утреннее солнце, но пение кузнечиков в росе, но тихая река, но краткий список прожитых годов, но мечты о любящем теперь Панкратии снова быстро вернули смех на алые губы веселой и верной Филлиды.