Старые боги не дали Телору детей, тогда муж отрекся от них и присягнул новому богу. Черному. Тому, которому поклонялись его предки, пришедшие из–за моря. Бог требовал крови, требовал человеческих жертв — и правитель был щедр. Семя завязалось в чреве Нады, второй по молодости жены. Глупышка оказалась слишком слабой и быстро увяла, унеся с собой на тот свет наследника.
Тогда Телор нашел другой выход, как не подпустить к трону слабаков и никчемных. Однажды умерев, он восстанет, чтобы никогда больше не покидать трон. И я буду рядом. Правитель презирал старость и не хотел валяться немощным в кровати, поэтому выпил яд и велел готовить пышное погребение.
Думаю, горожане раз за разом встаю на пути траурного шествия — поэтому так долго не можем добраться к воротам. Спешат бросить под ноги рабам, которые несут паланкин, букеты полевых цветов. Рабы откидывают их босыми ногами, поскольку не умеют ценить красивые жесты. Говорят, на лицах носильщиков были отнюдь не слезы счастья, когда им приказали умереть в обмен на бессмертие правителя. Но каждая рука прикована к паланкину, а позади невольников едут на конях младшие братья Телора. Они и в подметки не годятся моему мужу. Правитель держал их как можно дальше от трона и молил высшие силы о сыне, ведь нерешительный Шалед отказался жечь мятежный город Турдад, за что правитель отдал его жену на потеху стражам. Размазня Экор, хотя и мог стать великим визирем, отказался от искусства чернокнижия. А затем и вовсе пощадил мукомолов, осмелившихся перечить фуражирам и в наказание приговоренных к закланию новому богу. За это получил полсотни плетей и был сослан на пять лет бороздить море. Теперь вернулся, смуглый, искалеченный и злой.
Меня так и подмывает приоткрыть шторку и хоть одним глазком посмотреть, где мы. Народ шумит втрое громче, чем раньше, а мы явно еще не покинули последних ворот.
До меня долетает неприятный, тяжелый запах. Что это? Никогда подобного не чувствовала! Неужели это тлен? Нет, лучший из мужчин не может вонять так. И звуки странные.
Это что, свиньи? Почему я слышу свиней?..
Пишу второпях. Любимыми алыми чернилами мужа. В любой миг в келью могут войти монастырские смотрительницы и отобрать с таким трудом добытую щепку. Грифель и кисти мне запрещены.
Много лун минуло с того дня, как поднявшие мятеж рабы во главе с братьями моего господина остановили похоронную процессию. Паланкин опрокинули. Тело мужа бросили в загон и облили кровью. Мой крик утонул в радостном шуме толпы. Даже теперь с ужасом вспоминаю грязные руки черни, что срывали с меня одежду. Держали за волосы, чтобы видела, как голодные свиньи пожирают величайшего чернокнижника и завоевателя. Что было потом — не помню.
Меня много раз спрашивали, для чего живу и почему не наложила на себя руки? Им не понять. Свиток должен быть дописан. Пусть даже кровью.
Главному дознавателю города Мышиный.
Срочно!!!
Уважаемый мил человек, пишет вам староста села Тихое Болото. Да, того самого села, через которое вы проезжали давеча и сильно ругались за то, что остережную табличку для магов не подкрашиваем. Теперь мы ее подкрашиваем, хоть магов больше не обижаем.
И даже ведьм не обижаем. У нас самих ведьм полное село. Каждая вторая баба — ведьма. Только скрывается. Точно вам говорю. Прислали бы вы к нам комиссий из дознавателей, чтобы живо их на чистую воду повывели, а то ишь, маскируются, житья мужикам не дают. Бывает, привороты строят: бедного бортника так в начале первого летнего месяца напоили, что он с дерева упал неудачно и теперь на левый глаз косит. А девки все равно бегают: то пирожочков принесут, то настойки на ягодах, а то и вовсе самолично изготовленной на травах. И все с приворотами. Точно вам говорю. Особенно то, что на травах. Вот так приворожат, затащат на сеновал, а потом ходють ко мне, жалуются — чтобы бортник женился требуют. А я же не могу заставить его жениться на всех. Сделайте с ними что–нибудь. Или холостых парней к нам пришлите посимпатичнее, а то изведут же нам бортника.
Но я пишу вам не поэтому, а потому, что ежи у нас стали хуже девок безмужних. Вот раньше были ежи как ежи: бегали с топотом, в клубки сворачивались и никого не трогали. А теперь, мил человек, говорить они начали, а некоторые еще и позеленели, как те какусы, которые в тепличке у короля растут. А когда выпьют, так житья от них вообще нет, они петь начинают. Жалобно так. Про то, что в далекой жаркой стране, где какусы прямо под небом растут, разрешены гаремы. И там бы нашего бортника живо оженили. Сразу на всех девках.
Вот девки ежам и наливают — интересно им.
Так что вы пришлите нам холостых парней, да хоть бы этих, воинов горластых в волшебных доспехах. А то у нас неженатых мужиков вообще не осталось, одни девки рождаются, словно проклял кто. Бортника жалко. Он уже даже сбечь пытался, да только ежи его обратно пригнали. Лютуют у нас ежи, спасу от них нет. А маги к нам не ездят. Из–за таблички. А мы их больше не обижаем, честно–честно.
Пришлите нам магов, может, хоть они ежей окоротят.
Желательно молодых и неженатых.
А давеча случилась у нас такая история. У нас — это в двух приболотных селах. В нашем Тихом Болоте и ихнем Старом Болоте. У нас же хоть и каждая вторая баба ведьма, но в лекарственных травах они совсем не разбираются. Дуры потому что. А в Старом Болоте живет травница, хорошая, может, поэтому там и парни рождаться не перестали. Правда, ихние девки нашим морды бьют и за волосья таскают, чтобы этих парней не уводили, так что замуж их туда отдать не получится. А эти дуры даже приворожить никого не пробуют, бортника им всем подавай. Дуры потому что. Еще эти ежи с какусами и гаремами.
Может, вы пошлете в магический совет просьбу от нашего имени на отмену осторожной таблички? А то ежи нас совсем изведут, особенно бортника.
Так вот, случилась из–за этих ежей такая неприятная история. Не у нас, у соседей, в Старом Болоте. У них там есть травница хорошая. А недавно она нашла в болотах девку беспамятную, грязную всю, в штанах. Не то магичка пришибленная самодельной молнией, не то дура какая новомодная. Говорят, в городах сейчас много девок в штанах ходят, может, и наша оттуда. Просто она себя не помнит и зачем надела штаны — не знает. Хорошо хоть не ведьма и привороты не варит. В ученицы ее травница взяла.
А девка та красивая, да и говорить вскорости стала хорошо, хотя вначале ее вообще никто, кроме травницы, понять не мог. И себя не помнит. Сирота, значит. И вот решил на этой сироте староста Старых Болот жениться. Она красавица, он вдовец — чем не семья? Ну, девка не очень–то и спорила, умная потому что, в отличие от наших дурищ. Вот и решили сыграть свадебку поближе к середине лета. И все бы было хорошо, если бы не эти проклятущие ежи.
Уж не знаю, откуда они о свадьбе проведали, но из леса поперли прямо одеялом, только колючим. Еще и парней каких–то выгнали перед собой. Нет, чтобы в наше село их выгнать, так они туда, куда не надо было. Ежи.
Вот прут эти ежи сплошным одеялом — и серые прут, и зеленые. Впереди парни бегут, один что–то про иномирские грибы бормочет, испугался, наверное. А там свадебка. Невеста красивая, что твоя картинка, аж один из парней как ее увидел, так и замер, и ежовому одеялу пришлось его обтекать. И вся эта гнусь колючая стекается в Михов двор, это староста тамошний. Прямо туда, где свадебные столы стоят. А потом еще и петь начинает, про то, что заморил старый гад пять сирот, а теперь за шестую взялся.
А Миха прямо пятнами весь пошел. Пять жен у него было, на него напраслину возводят. Сидит и ртом, как сом, хлопает, а сказать ничего не может.
А потом опомнился и давай на ежей ругаться. Выгоняет их, значит, а они не идут, еще и колючки топорщат. Дурные потому что, хоть и говорящие. Куда им понять, что их гонят?
И как–то так случилось, что все этих ежей стали гонять. Часть кое–как выгнали, а другая часть тем временем в винной бочке дырку проковыряла и напилась. И петь начала, только не про гаремы, а про то, что свадебку мы неправильно празднуем. И невесту куда–то они дели. Точно они. Ее потом даже те парни искали, которых ежи из лесу выгнали. Не нашли, хоть и магами были. Холостыми. Жалко, что в наше село не зашли из–за таблички проклятой. Девки потом так плакали. Пришлите вы им парней. Да хоть каторжников пришлите, они и им будут рады, главное, чтобы ежи со своими песнями не вмешались. А каторжане что, их не жалко, бортника жальче.
Так вот, не нашли магики нашу невестушку, зато какие–то грибы нашли и очень этому радовались. И есть у меня подозрение, что ежи из–за этих грибов дуреют и поют. А может, и ведьмы у нас через одну поэтому. А где те грибы находятся, спросить я не успел, потому что случилась другая катавасия.
Значит, сидел Миха за свадебным столом, уже сам, без невесты. С горя даже ежа перед собой на стол поставил и налил ему в плошку настойки травяной. А еж, скотина неблагодарная, настойку выхлебал и как молвит тонким девкиным голосом. Говорит, гад ты неотесанный, заморил жен работой неподъемною и тумаками тяжелыми, а все потому, что защиты у них не было. Сироты же. А за это теперь, говорит, будешь ты наказан. И как подпрыгнул на столе, как раздулся, и прямо перед Михой появилось семь склочных баб. Неживых только, а призраковых. И давай они ему выедать плешь за то, что неправильно их дочек держал. А ежи ходят следом и о бабьей неустроенности рассуждают. Мол, не хватает этой неустроенности только гаремов. Вот как появятся, как король разрешит, так сразу бабам жить станет хорошо. Одна будет готовить, другая стирать, третья детишек рожать, четвертая мужу плешь проедать. И ни одной скучно не будет.
Вот.
А травница, значит, она же раньше этих ежей не видела. И даже в них не верила, говорила, что допились мы до говорящих ежей и травки совала. Не ходили они в Старое Болото, только в наше, Тихое. А как увидела, раскинула гадальные кости на платке. Долго их ворошила, а потом сказала, что грибы видит. И седьмого мудрого мужа из далеких земель. То ли потоп он в нашем болоте, а память осталась и в ежей как–то неправильно вселилась, то ли книжку писал, да потерял, а болото неправильно мысли мудреные запомнило. А что теперь делать, она не знает.
Так вы, мил человек, пришлите нам хоть кого–нибудь, чтобы сладил с этими ежами и девками нашими. А то они уже и на меня стали поглядывать с интересом. И девки, и ежи. А мне страшно. Я ночами не сплю, к ежиному и девкиному топоту прислушиваюсь. А если они еще и петь начинают, то совсем хоть живьем в могилу лезь.
С большим уважением и надеждой на нисхождение к земной моей просьбе староста села Тихое Болото Бриль.
Сим подтверждаю, что обращение писалось не подвыпивши и не в душевной болезни. Ежей видела. Выглядят обыкновенно, но ведут себя похоже на духов места, которых каким–то сильным ритуалом заставили сводить с ума селян. Есть подозрение, что на девок воздействуют ментально.
Лекарка из Старого Болота Латьялла Носатая, мастер–травник, аспирант школы Беловодья.
Подтверждаю. Разобраться. Магов в село не пускать, там еще три года карантина. Пускай по округе ходят. Есть подозрение, что грибы те самые, пчеловские, и кто–то влияет на их развитие. Проявлять осторожность.
Магистр Вельмар Красивый. Второй маг совета хранителей магии кор–графства.
Однажды становишься взрослой. Однажды понимаешь, что отец не вернется из похода с подарками, не подкинет тебя к небу, не усадит перед собой в седло. Не щекотнет щеку бородой. А исходящий от него запах кожи, крови и железа — это запах войны. Которая пришла со всех сторон. И в горном замке, куда тебя услали, не получится отсидеться. Да и услали не потому что ты принцесса, а потому что осажденной столице не нужны лишние рты и слабые руки.
И засыпая в сырой постели на верху башни, ты изо всех сил прислушиваешься, не скрипнут ли воротные цепи. Не застучат ли подковы по брусчатке тесного внутреннего двора. И кто явится — друг или враг?
Приехали брат и незнакомая тетка. Брат привез письмо от отца. Вернее, приказ. Отец выдавал меня замуж. За того, кто напал на наши земли и почти уже взял столицу. А отец и брат хоть что–то хотели оставить за собой. И расплачивались мной, ненаследной принцессой Зиркалии. В свите брата врагов и наших было напополам. А тетка осматривала меня в уединенной комнате: зубы и другие места. Осматривала грубо, вертела туда и сюда, фыркала, точно лошадь–доходягу покупала вместо породистого жеребца. Я бы ее укусила, но уж больно с намеком зыркал на меня из–под густых бровей брат, с ней отпуская. А еще с лошади он слезал, как старик, и заметно хромал. И потому я не стала ни кусать ее, ни отвешивать пощечины, ни хлестать словами. Хотя все это умела, и последнее лучше всего. Отец вообще воспитал меня, как дикарку, а не как принцессу. Говорил, пригодится. И пригодится: в доме мужа всегда приходится за себя стоять.
А до встречи с женихом оставалось три дня. И мне донельзя хотелось оттянуть эту встречу. Но даже долгий путь когда–нибудь кончается.
Я въезжала в столицу, не поднимая глаз. Не хотелось смотреть на руины, на ветки деревьев, поднятые к небу в немой мольбе. Обгорелые бревна, мешки с песком, обломки камня оттащили, освободив дорогу. Кое–где над развалинами еще вился дым, и я старательно закрывала нос и рот платком. А в замке уже готовились к свадьбе. Наспех — настоящая свадьба должна была состояться на родине жениха. И из наших туда со мной не брали никого. Я выслушала это с каменным спокойствием, опустив глаза, стараясь не плакать. Рано или поздно такое происходит со всеми принцессами — когда надо расцепить объятия, вырвать корни, уехать за мужем и разделить с ним ложе, веру, политику. Брат сказал, что я бесчувственная, отец проворчал, чтобы он меня не трогал. Служанки тихо хлюпали носами, собирая мне пожитки. А я стояла на ветру. Маленький сад был неприютным и голым. Дождь моросил, капли лениво ползли по тронутым лишайником стволам старых яблонь. А потом я ощутила внезапный холод и услыхала шаги. Уверенные. Повернула голову и посмотрела на жениха в упор, а не из–под ресниц, как положено принцессе. Он был обыкновенным. Как отец, только без бороды и лет на двадцать моложе. И волосы не короткие, под шлем, а длинные, черные, разметанные по плечам. Волосы удерживал обыкновенный серебряный обруч. Как–то слишком скромно для короля.
А жених шагнул ко мне и приподнял мое лицо холодными пальцами за подбородок. Не улыбаясь. Глаза у него были серые, ледяные. И губы узкие. Не то чтобы он был нехорош собой, просто от его присутствия словно горсть колючек просыпалась за шиворот. Но я не опускала взгляд.
Он коротко кивнул, не разжимая губ. И ушел.