О–о–о мой моз–з–з-з-зг…
Я разблокировал телефон. И делаю последнюю запись, стоя на ступеньках почтового отделения. Долго думал, кому отправить мой дневник. Родителям? Братьям? Мне кажется, они только вздохнули с облегчением, когда на меня спикировал катер пришельцев и я исчез. Лишняя обуза. Им, конечно нужна моя пенсия… но сколько им той пенсии? На пару ящиков водки.
Я отправляю эту запись той девочке, которая дружила со мной в детстве. Ее ругали за это родители: «он опасен, он на все способен». А ей было со мной интересно. Не как с «братьями нашими меньшими», а именно как с товарищем по играм. Может быть, она даже верила в меня. Но потом мы расстались: она ушла в четвертый класс гимназии с математическим уклоном, а я просто перестал ходить в школу. Вечный второгодник — это для школы явное снижение показателей.
И родители обрадовались такой возможности оформить мне пенсию как слабоумному. Интересно, со сколькими бутылками они для этого расстались?
Благодаря «шапке» я вспомнил все, что было в моем детстве, в том числе и адрес девочки. Хотя прошел не один десяток лет, но вдруг…
Спасибо, что верила в меня. Я улетаю, дорогая. Умнее мне уже не стать.
«Шапка» не сгорела, но до конца активизировала ВСЕ человеческие возможности и способности, которые были у меня и изначально есть у ВСЕХ людей, не отравленных всякой гадостью. Как кстати обнаружилось, что люди умеют читать мысли других гуманоидов и повелевать ими. Хотя последнее очень выматывает, но чертовски интересно.
Не спорю, сначала была идея заставить пришельцев просто вернуть меня на Землю, а самим убраться восвояси. Но жить в этом вашем агрессивном мире…
С помощью Шара я нашел людей, которые умнее меня. Выбор был, увы, огромен. У вас тут на Земле полно ненужных людей, которых никто не ищет и не будет искать. Это дети–инвалиды, на недугах которых взрослые умеют осваивать целые состояния. Под моим командованием экипаж Рамы подготовил экспедицию на Землю. Мы набили корабль так, что если бы это был не звездолет, а морской фрегат, волны перехлестывали бы через его борт. «Шапка с усами» активировала все тайные возможности организма, и теперь все пораженные органы начали восстанавливаться.
Теперь мы летим на родину пришельцев не в качестве биоматериала, а в качестве колонизаторов. А что? Раз они к нам так, то и мы так.
Правда, после такой нагрузки «шапка с усами» сгорела.
Ну и что? Мы и без шапки теперь обойдемся. Мы сами с усами.
Милостивый повелитель. Отец!
Знаю, возможность связаться с вами была дана мне на случай серьезной угрозы жизни, однако спешу успокоить: наследник ваш жив, почти здоров и смиренно несет наказание, хотя оно и несправедливо. Вовсе я не предавался безудержному пьянству, в чем вы меня обвинили, а всего лишь проявил участие к другу, нуждавшемуся в поддержке и неравнодушном слушателе. И рабыни, которых вы с криками выгнали из моих покоев, были призваны ему же в утешение. Ни малейшего отношения к моему отказу от женитьбы они не имеют. Да я и не отказывался — просто не спешил. Не хотел разрывать узы после рождения наследника, разлучая свое дитя с матерью, как поступил дед. И не желал запирать жену, словно пленницу, как сделали вы. Я просто искал подходящую женщину и считал неразумным торопиться в столь серьезном деле. Впрочем, это уже не имеет значения, поскольку здесь, в месте моего изгнания, многое произошло. Постараюсь изложить все по порядку, ничего не утаивая, дабы не упустить важного.
Выудить мудрые напутствия из ваших гневных речей я не сумел, поскольку был не очень трезв. Запомнил только слова: «Отправляйся в мир, где нет магии. Покажи, чего стоишь!» Думал, вы хотите испытать меня — смогу ли стать достойным правителем хотя бы среди лишенных силы дикарей. Задача виделась простой: единственному магу в целом мире ничто не помешает захватить власть, а имея подданных и рабов, навести порядок не составит труда. Даже очутившись в незнакомом лесу, я не сразу понял, насколько ошибся. И совершил ужасную глупость, которую отчасти оправдывает неудачное падение при выходе из портала. Удар головой о корягу вряд ли благоприятно сказался на способности мыслить. Придя в себя, первым делом принялся колдовать: призвал воду для утоления жажды, подлечился, хотя чувствовал себя сносно, очистил одежду, привел в порядок прическу. И только потом как следует огляделся.
Разумных существ поблизости не оказалось, но они явно частенько бывали в месте, куда меня занесло. Тропы хорошо утоптаны, кое–где срублены ветки или целые деревья, зверей почти нет. Повсюду виднелись следы костров и разные предметы — да какие! Уж явно не простые охотники их оставили. Бутылки из отличного стекла — незамутненного, без малейшего изъяна, притом разных цветов — без счета, словно там изволил пировать король с многочисленной свитой. Обрывки тонкой бумаги с искусными рисунками и письменами. Потрясающие фляги из легчайшего прозрачного материала — даже не представляю, что это, но в нашем мире подобного не встречал. Все эти вещи никак не могли создать дикари. Мне бы задуматься, но я только сильнее загорелся идеей поскорее найти своих будущих подданных. Хотел призвать магию — и ничего не вышло.
Тут только стало ясно, куда вы меня отправили. Вокруг — ни крупицы силы, а я бездарно, даже не заметив, растратил жалкие крохи, оставшиеся в амулете усиления наслаждения, который позабыл снять после той ночи… Надеюсь, прежде чем осуждать, вы примете во внимание и отсутствие всякой подготовки перед первым жизни посещением чужого мира, и мое состояние, и его причины. Заверяю, что совершенные ошибки я осознал. Когда вернусь — всегда стану держать при себе мощные артефакты и не рискну использовать их без веской причины. Пока же у меня остались только милостиво подаренное вами кольцо почтового портала и родовой медальон, магия которого работает только согласно замыслу мастера и для иных целей не годится. Насчет кольца я уверен не был и до сумерек с ним провозился, но извлечь силу не сумел. А потрошить семейную реликвию даже не пытался, сочтя это делом бесполезным и кощунственным.
Без магии, оружия и денег… Какое уж тут завоевание и порабощение — выжить бы! Но найти местных жителей стоило обязательно — хотя бы понять, насколько они опасны. Долгие поиски не понадобились. Как только стемнело, я увидел вдалеке яркий свет — много света, как от пожара. Но это было что–то другое. Свечение слишком ровное, почти белое, не похожее на обычное пламя, да и дыма я не заметил. А чуть в стороне на бешеной скорости проносились с громогласным рычанием ослепительные огни. Магия, отец. В этом мире есть магия!
Долго ничего не происходило, и я решился приблизиться. Ровный свет исходил от поселения — всего около дюжины грубых приземистых строений с прямоугольными окнами, стоящих по обе стороны ухабистой улочки, над которой возвышались на длинных столбах яркие фонари — несомненно, волшебные. К одному, стоящему с краю, я подошел вплотную и даже прикоснулся, однако магии не ощутил и зачерпнуть не смог. Это какая–то совсем иная сила, недоступная нам, но подвластная жителям этого мира. Сразу знакомиться с неизвестными магами поостерегся — нашел укрытие в ближайшей рощице и постарался разведать, что только удастся. За несколько дней выяснил, что носились, светились и ревели… повозки. Поначалу я счел их свирепыми зверями — из–за звуков, которые они издают. Но потом пригляделся и разобрался. Удивительнейшие артефакты! Странной, лишенной изящества формы, но зато двигаются на больших толстых колесах, без лошадей, ящеров или иных упряжных животных, имеют застекленные окошки в дверцах и спереди, где сидит возница, да магические огни для освещения пути. А упомянутое рычание, скорее всего, призвано оповещать окружающих о приближении этих штуковин, потому что ездят они невероятно быстро и убираться с дороги следует заблаговременно.
Жителей поселения я тоже изучил, насколько было возможно. Люди, подобные нам, разве что посмуглее да волос на телах и лицах больше. Почти все они рабы, но одеваются в цветные одежды из тонких тканей и ошейников не носят. Я было заподозрил, что в этом мире ритуал принадлежности не похож на наш, а остриженные волосы ничего не значат. Но отбросил эту мысль, увидев, как несколько человек таскали какие–то ящики и веревки, копали землю у одного из домов, стучали инструментами… Сути работы не уяснил, но это был тяжелый и грязный труд, которым и у нас едва ли стали бы заниматься свободные. А уж здесь, где магией освещают безлюдные деревенские улицы и по ним ездят волшебные повозки, — тем более. Последние сомнения развеялись, когда я узрел их господина. Это был юноша, облаченный в простые одежды, но с множеством украшений на шее и запястьях, крупной серьгой в ухе, с длинными, как положено повелителю, черными волосами. Он распекал слуг — это было ясно по тону — а получив короткий ответ (возможно, подобающие оправдания), развернулся и ушел. Я воспрянул духом: нравы и традиции этого мира не столь уж и отличны от наших, — значит, есть шанс найти понимание.
К тому моменту я устал пить из мутного ручья, охотиться на некрупных птиц — единственную дичь, которой здесь вдосталь, и просто мечтал о мягкой постели. К тому же остро нуждался в ванне, расческе и свежей одежде. Потому решил рискнуть. Подстерег молоденькую рабыню и попробовал заговорить. Назвал себя и потребовал проводить к ее хозяину. Она, конечно, ничего не поняла, только глупо улыбалась. Я подкрепил слова жестами и придал голосу повелительные нотки, дабы дуреха уразумела: перед ней знатный человек, которому надлежит подчиняться. Но добился лишь того, что девчонка испугалась и попыталась бежать. Я схватил ее за руку и не пустил. А она как закричит!
Видимо, трогать чужих рабынь без разрешения в этом мире считается неприличным, иного объяснения гневу того самого господина с серьгой я не нахожу. Он явился на зов девчонки и был очень недоволен, извинений и объяснений не понял или не принял. А после сбежались его слуги и обошлись со мной весьма неучтиво и грубо. Мое платье окончательно утратило приличный вид, здоровье подверглось угрозе, но все это мелочи по сравнению с тем, что могло произойти! Я похолодел, когда один из рабов схватил меня за косу. Слава Тьме и Свету, волосы остались при мне. Но осознание своей беззащитности, невозможности избежать позорной участи, если кому–нибудь — пусть даже этому мальчишке — вздумается провести ритуал принадлежности… Со стыдом признаюсь, что бесславно бежал, как только смог вырваться, и, хотя обидчивый юноша не стал снаряжать погоню, ломился через лес, пока не выбился из сил, а потом просто шел на одном только упрямстве.
К безлюдным местам так и не выбрел. Стоило удалиться от одного поселения на безопасное расстояние, как вблизи оказалось другое — значительно больше и по виду богаче. Я хотел обойти его стороной — и вышел к дороге. Ах, что это за дорога, отец! Темно–серая, ровная, шершавая лишь настолько, чтобы по ней не скользили колеса и подошвы, покрытая… не знаю, чем именно. Но оно выглядит цельным — без всяких стыков. А еще на него были нанесены белые полосы — не то магические узоры, не то какие–то знаки для возниц. Но все это я разглядел значительно позже, в другой день, а тогда просто хотел поскорее перейти на другую сторону и убраться подальше. Усталость притупила внимание, и я не заметил приближения опасности. Внезапный пронзительный звук заставил остановиться в поисках его источника, а сильный удар сбил с ног и вышиб дух.
Что было дальше, в точности сказать трудно. Я приходил в себя на несколько мгновений и вновь терял сознание, не успев понять происходящее. Тьму сменил туман, расцветился радужными кругами, просветлел — и сквозь сияющую дымку проступил лик прекрасной богини. Я молил ее о помощи — просил удачи, отваги и сил преодолеть все трудности и вернуться домой с честью. Что реально, а что только привиделось — не разобрать. Куда–то ехал — или меня несли… Кажется, даже роняли. Окончательно очнулся в незнакомой светлой комнате, на мягком ложе. Кружилась голова, подташнивало, все тело болело — но не сильно, а словно после усердной тренировки с воинами. Коса, хоть и истрепавшаяся, родовой медальон и почтовое кольцо были при мне, а вот одежды не оказалось. Лишь легкая простыня прикрывала тело ниже пояса. Рядом сидел пожилой раб в белых одеждах и что–то добродушно спрашивал. Я попытался вскочить, но был легко удержан на месте. На новый вопрос ответил, что не понимаю. Тогда раб заговорил в сторону, где обнаружилась его госпожа — красивая девушка, чем–то весьма обеспокоенная.
Она подошла, глядя на меня с тревогой и участием. Длинные светлые волосы незнакомки, небрежно собранные драгоценной заколкой, легкое платье из пурпурного шелка, чистая кожа, ухоженные руки с тонкими пальцами, унизанными кольцами, осанка, грация — все говорило о благородном происхождении и богатстве прелестницы. Я решил, что раз не в состоянии бежать, стоит проявить учтивость. Представился и поблагодарил за спасение, хотя насчет последнего еще сомневался. Она назвалась Анастасией, отчего–то утаив родовое имя и титул, потом задала вопрос на одном языке, на другом, на третьем — они различаются по звучанию, не спутать. Но разговора, конечно, не получилось. Тогда девушка обратилась к слуге, выслушала его долгие объяснения — возможно, он рассказывал, где меня нашли, или делился подозрениями, кем бы я мог быть. Анастасия что–то уточняла, чуть хмурясь, но, похоже, страхи ее улеглись. Госпожа тихо дала рабу последнее распоряжение и вручила какую–то бумагу, которую он принял с благодарностью и вышел вон.
Эта бумага, отец, — весьма занятная вещь. Я еще в первом селении видел, как похожие грамоты обменивались на овощи. Знать бы, что там написано. Но даже если не выясню — все равно полагаю весьма интересной идею использовать некие знаки благосклонности хозяина для поощрения рабов. Например, можно давать угодившему право на день отдыха или смягчение наказания за провинность таким вот образом, чтобы он мог передать свою привилегию кому–то из близких или сменять на нечто нужное. Желание получить больше добавит слугам покорности и трудового рвения. Нам это ничего не будет стоить, а особые знаки станут ходить среди рабов подобно золоту среди свободных.
Но я отклонился от повествования, простите. Нелегко рассказать о случившемся далее, но вам следует знать.
Анастасия скептически осмотрела меня, задумчиво закусив губу, потом что–то решила и принялась тянуть меня с ложа. Я не усмотрел в хрупкой девушке угрозы и позволил себя поднять и довести–дотащить до крошечной купальни, где она самолично поливала меня теплой водой из волшебной лейки, вода в которой не заканчивалась, помогла вымыть волосы душистым мылом и завернуться в халат. Обратно я шел с трудом, но самостоятельно. Уложив меня в чистую удобную постель, Анастасия дала мне какие–то снадобья, обработала раны (к счастью, незначительные), принесла еды, снова поила лекарствами — и все сама. Думается, она меня прятала от чужих глаз: я слышал голоса, хлопанье дверей, но в предоставленные мне покои никто, кроме хозяйки, не входил. Должно быть, девушка никому не доверяла, если не считать старика в белом, усланного с поручением.
Мы по–прежнему не понимали слов друг друга, но некое подобие диалога наладилось — с помощью мимики, интонации, жестов. Анастасия была так мила и предупредительна… Ее действия казались проявлением гостеприимства и заботы о раненом и не вызывали ни малейшего протеста. Даже когда прелестница принялась расчесывать меня — не воспротивился. Сам бы не справился: после нескольких дней в лесу, драки и случившегося потом, прическа обрела удручающий вид. Столь деликатно, нежно она разбирала спутанные волосы, что я блаженно расслабился, уплывая не то в сон, не то в фантазию… Пока она не обрезала прядь моих волос! Я даже не заметил, когда в ее руке оказались крошечные ножницы. Родовой медальон вспыхнул, а меня словно молния пронзила. Поначалу до смерти перепугался, что случилось худшее. Но потом понял: дело в другом — и испытал невероятное облегчение. Конечно, я не собирался жениться так скоро, да еще в чужом мире, но все же это несоизмеримо лучше, чем угодить в рабство. Даже рассмеялся от нелепости произошедшего. С детства знал, что однажды приведу избранницу под свой кров, смою с ее тела пыль прошлой жизни, наброшу свой плащ в знак защиты, а затем состригу локон, делая своей. И так старательно искал будущую супругу, боялся ошибиться… И в итоге меня самого взяла в мужья почти незнакомая иномирянка! А я и не понял сразу, представлял свадьбу торжественным и красивым действом, а не чем–то простым и будничным. Вот глупец!
Внутри тлело негодование, сердце наполнила горечь, словно меня предали. Отчего так? Анастасия в своем праве. В этом мире я никто, даже не маг, и ничто не мешало ей обратить меня в рабство. А теперь позорная участь мне не грозит. Но благодарности в себе не находил. Новоявленная жена заметила мое настроение и встревожилась, осторожно коснулась, заглядывая в глаза. Словно не догадывалась о моих чувствах, будто ей это вообще важно. Что мне было делать, возмущаться? И без того натворил глупостей… Промолчал и даже выдавил из себя улыбку. Анастасия посмотрела сочувственно, ласково что–то сказала и оставила меня одного.
А я все думал. А не спрашивала ли жена моего согласия? Я ведь не понимал, что она говорит, вдруг по незнанию показал, будто не против. Тогда наш брак — всего лишь результат недоразумения, которое легко исправить. Я был не в силах разорвать узы, но Анастасия легко могла это сделать, однако при этом лишила бы меня защиты. Стоило ли о таком просить? Хорошенько поразмыслив, решил ничего пока не менять. Незакрепленная связь рвется, когда супруги оказываются в разных мирах, а я не собирался делить с женой ложе до возвращения домой. Всего–то шестнадцать дней оставалось терпеть. Успокоенный такими мыслями уснул.
Проснулся вечером — и убедился, что правильно поступил, решив не пороть горячку. Анастасия по–прежнему была любезна и внимательна, не демонстрировала свою власть, позволила звать себя коротким именем — Настия. И, хотя мне стало намного лучше, на закрепление связи даже не намекала. Вспомнилось, что при омовении она старалась не смотреть на мою наготу, позволив намочить простыню, которой я прикрывался, и волосы принялась расчесывать только с моего разрешения. Мне даже стало стыдно за свои подозрения. Девушка увидела во мне представителя благородной крови и искренне хотела помочь. Возможно, для того и провела ритуал. Уж не послала ли ее богиня, которую я молил о спасении? Вы, наверное, сочтете меня наивным, отец, но проведя в доме жены почти двенадцать дней, я не нашел причин усомниться в ее добрых намерениях.
Жилище Анастасии — место весьма интересное. Здесь столько потрясающих артефактов! Движущиеся и говорящие картины. Ящик, разогревающий еду. Охлаждающий шкаф. Удивительная плоская штучка, с помощью которой можно разговаривать на расстоянии и даже видеть собеседника! Бочонок, сам собой разбрызгивающий благовония. Светильники, загорающиеся от прикосновения к специальному месту на стене или от хлопка в ладоши. Ванна, сама наполняющаяся водой. Все не перечислить. Некоторые предметы подчиняются любому — те же светильники мне удавалось зажечь без труда. Другими способен управлять лишь маг — например, магическая доска в моих руках не работала, хотя Настия заставляла ее и петь, и показывать далекие страны, и мгновенно создавать великолепные портреты.
На следующий день после свадьбы жена сняла с меня мерки и продемонстрировала картинки с разной одеждой. Я тогда не понял, зачем это нужно, ведь не собиралась же госпожа шить. Но пару приглянувшихся брюк и рубашек показал. А вечером какой–то раб принес огромную сумку с уже готовыми вещами, среди которых были точно такие, как на тех рисунках. В следующий раз картинки я рассматривал внимательно, чтобы выбрать лучшее. Жена проявила щедрость и одарила меня роскошным гардеробом из разнообразных удивительных тканей, различных фасонов. Держу пари, ни у кого в нашем мире нет пурпурных носков с радужной вышивкой! Ничего взамен прекрасная госпожа не просила. Да и что я мог бы ей дать? Настия и без меня имеет все, чего пожелает.
Магия этого мира намного сильнее нашей. Наверное, потому и замки не строят — просто защищены достаточно, чтобы не опасаться нападения. Жить с рабами под одной крышей здесь не принято. Властелин обитает в отдельном доме — самом большом и красивом, а слуги селятся рядом и приходят, когда потребуются господину, артефакты позволяют призвать их в любой момент. Так и у Настии. Рабы ухаживают за садом, иногда заходят прибираться, приносят обед и ужин — но постоянно в господском доме не толкутся. Если требуется какая–то мелочь, например, напиток или закуска — есть волшебные вещи, не нужно ни ждать, ни тратить силу, ни проверять, верно ли тебя поняли. Я быстро привык к такому укладу и нашел его весьма удобным.
Оказалось, моей супруге принадлежит то самое селение, мимо которого мне не удалось благополучно пройти. Оно действительно больше и красивее владения юноши с серьгой. И уличные фонари здесь вычурнее, и дорога лучше — я уже о ней писал. Повозок больше, притом они намного красивее виденных ранее. И тише. Высокий забор, служащий защитой от посторонних взглядов, украшен росписью, а ночью поверху бегают маленькие цветные огоньки. Все это я разузнал не в один день, но сейчас уже не вспомню, что и когда выяснил. Сам не замечал, сколько новых сведений в моей голове, пока не сел за письмо. Признаться, в последнее время мысли мои занимало иное.
Придерживаться плана — ничего не предпринимать и ждать возвращения домой — оказалось не так–то просто. На третьи сутки здоровье мое улучшилось, а настроение… Поначалу было терпимо, но с каждым днем становилось тяжелее. Вечера Анастасия проводила дома — иногда усаживалась за стол и принималась колдовать: в трансе быстро–быстро стучала по плоскому артефакту, глядя на магическую доску, на которой появлялись и исчезали письмена и рисунки. Я однажды подошел посмотреть, но Настия одарила меня таким взглядом, что и без слов ясно — нарушать ее сосредоточение нельзя, опасно вмешиваться в сложные ритуалы. Бывало, жена надевала на голову обруч и отдавала кому–то невидимому распоряжения, отчитывала, допрашивала. В такие моменты она выглядела особенно величественно — не просто благородная госпожа, а истинная владычица. Временами же уделяла внимание мне — показывала диковины, угощала дивными яствами, учила своему языку, подолгу разглядывала — не с вожделением, а с любопытством. А я все чаще представлял, какие волнующие тайны скрываются под ее одеждой, мечтал прикоснуться. Отгонял навязчивые фантазии, но трудно не думать о закреплении связи, когда давно не был с женщиной, а рядом соблазнительная красавица. Еще труднее понимать, что мои ласки ей не нужны. Анастасия часто куда–то уезжала на волшебной повозке и никогда не приглашала меня с собой. Как–то перед уходом оставила мне грамоты для слуг, но одарить ими оказалось некого. Я остановил одного, проходящего через сад, хотел приказать срезать цветы для жены. Он только смотрел на них, улыбался и кивал — так и не сообразил, чего от него требуют. Одна морока с этими рабами. И не расспросить их, куда Настия наведывается. Пробовал проследить — она исчезла из вида раньше, чем я дошел до ворот. Дома говорила с кем–то по телефону — это штучка для общения на расстоянии. Я не знал, где жена бывает, с кем беседует, зато хорошо понимал: только я после ритуала могу желать лишь ее, а Настию ничто не ограничивает. Мне же оставалось довольствоваться тем, что детей от другого она иметь не сможет — по крайней мере, пока не расторгнут наш брак. Но ведь именно разрыв и должен был случиться. Я сам этого хотел, но уже не мог радоваться скорому расставанию. Уговаривал себя, что, вернувшись домой, буду проводить ночи с прекрасными рабынями, однако теперь они не казались столь уж привлекательными. И хотя знал, что после уничтожения связи вновь буду ценить красоту разных женщин, — это не утешало, ведь все мысли занимала одна — Анастасия. Тонкий аромат ее благовоний дурманил голову. Она стала мне сниться. Если бы жена пришла ко мне ночью — не удержался бы. Но она не приходила.
Горько сознавать, что принадлежишь любимой, а она тебе — нет. Мне хотелось разозлиться на нее, возненавидеть — и не получалось. Гневаться оставалось только на себя — за то, что не способен привлечь, удержать, обладать. Даже требовать чего–то не вправе. Как же мерзко понимать — не умом, а всем нутром, душой и сердцем — мы не равны. Это ее дом, ее слуги, и я — ее. И каждый раб об этом знает. Она вольна поступать как угодно, жить как хочет, не советуясь и не отчитываясь, спать с другими, пропадать и появляться, когда вздумается. А я ничего этого не могу. Гадко.
Вчера долго бродил по саду в задумчивости. Накануне Анастасия спрашивала меня… кажется, интересовалась, собираюсь ли я домой. Или где мой дом? Не уверен, язык ведь за такой короткий срок не выучить. Но выглядело так, словно она устала принимать меня — будто надоевшего гостя. Или Настия хочет, чтобы я перестал быть именно гостем, а стал тем, кем и должен после обряда — мужем. Намекала, что мой дом теперь здесь? Подобная мысль грела. Но согласиться… значило остаться здесь, пока не надоем жене, возможно — навсегда. Или вернуться — и страдать по ней, пока Настия не решит избавиться от уз — если решит. Не знать женщин, не обзавестись наследником, подвести и опозорить род — нет, нельзя. Срок наказания уже истекает, надо дождаться. Анастасия давно вернулась из очередной поездки, раб принес коробки с ужином, а я так и не разобрался, что же она хотела сказать — и что следует отвечать. Но не оставаться же в саду до утра. Холодало. Я поднялся на крыльцо, тихо вошел…
Настия стояла в коридоре у зеркала и примеривалась большими ножницами к аккуратно отделенной пряди волос надо лбом. Заметив меня в отражении, улыбнулась — и резанула на уровне глаз. Не веря себе, я приблизился и нерешительно протянул руку, ловя в зеркале взгляд жены.
— Можно? — благоговейно прошептал, боясь поверить, спугнуть счастье. Задать вопрос более внятно не смог бы даже на родном языке.
Она удивилась.
— Конечно! — словно ее поступок естественен, будто иначе быть не может.
Схватив прядку, я вытащил медальон из–под рубахи, обмотал его драгоценным локоном, зажал изо всех сил, даже зажмурился. Родовой артефакт нагрелся, тихонько щелкнул — и раздвоился. Получилось! Я сгреб свою — теперь уже свою Настию в охапку, прижал, покрывая поцелуями лицо, шею, плечи… Любимая сначала растерялась от такого напора, но потом ответила и… Полагаю, нет нужды объяснять, что мы делали всю ночь. Ничего лучше со мной никогда не случалось. Это не передать — надо самому ощутить.