— Скучаю, но у меня ни долларов, ни форинтов, ни рублей.
— Вы очень догадливы… — и засмеялась тревожным и волнующим смехом, от которого у Бурлака что-то дрогнуло внутри. — Я пришла сюда не на заработок. Со скуки.
— Простите, пожалуйста. Хотите вина?
Официант уже поставил перед незнакомкой чистый фужер. Чокнулись. Молча выпили.
— Меня зовут Рита, — сказала она. — Вы не курите?
— Нет. И вам не советую. — Протянул ей руку. — Максим.
У нее были длинные, теплые, мягкие пальцы. Они оплели руку Бурлака и долго не разжимались, и от их ласкового пожатия в душе Бурлака опять дрогнула та же струна, и все вокруг обмякло, подобрело, стало чуточку наивным и, пожалуй, смешным.
Из узкой сумки, похожей на офицерскую планшетку, Рита выложила на стол пачку сигарет и зажигалку. Неспешно выудила сигарету, ярко накрашенными губами осторожно и мягко взяла мундштук.
Взял зажигалку и, пока Рита закрывала коробку «Кента», успел запалить фитилек и вовремя поднес пламя к концу длинной сигареты. Благодарно кивнув, Рита глубоко затянулась, выдохнула с дымом:
— А отчество?
— Отчество — признак солидности. Сегодня я хочу быть молодым.
— О-о! Вы любите комплименты?..
Начался обычный в таких случаях разговор, и, поглощенные им, они не приметили, как подошел дирижер со скрипкой. Встав за спиной Риты, дирижер призывно качнул черной гривой, и оркестр медленно и распевно заиграл «Подмосковные вечера». Сколько раз Бурлак слышал и пел эту песню, но никогда мелодия не волновала его так, как теперь. Пронзительно страстная, она разом отключила «тормозную систему», раскрепостила чувства, и Бурлак вдруг ощутил странную невесомость, будто тело растворилось, растаяло, сгинуло. Когда же, переиграв добрую дюжину советских песен, оркестр яростно и лихо грянул разухабистую «цыганочку», Бурлак принялся пристукивать и присвистывать в такт мелодии, еле сдерживаясь, чтоб не пуститься в пляс.
— Это они в нашу честь играют, — сказала Рита.
— Догадываюсь и казню себя: не приберег денег. Весь капитал пятьсот форинтов. Утром улетаю домой.
— В Москву?
— В Сибирь. На Север. Под бок к Северному Ледовитому…
Официант принес еще бутылку вина.
Не сговариваясь и незаметно, они перешли на «ты». Женщина придвинулась к Бурлаку, и они сперва ненароком, а потом намеренно касались друг друга локтем, коленом, плечом. И от этой близости, от ее раскаленного, притягивающего тела он хмелел приметнее и скорее, чем от вина. Иногда, сойдясь плечами, они затихали расслабленно, слушая музыку, — то надрывно тоскливую, щемящую душу, а то лихую и разбойную, подмывающую, срывающую с места. И может быть, лишь для того, чтобы удержать себя на стуле, Рита взяла Бурлака за руку, и они довольно долго сидели так, рука в руке, голова к голове. В эту минуту Бурлаку и привиделась степь. Он знал ее только по кинофильмам да фотографиям, а вот увидел необыкновенно явственно, и была та степь на диво яркой. По ослепительной зелени высоких трав мчались всадники. Сильные, стройные кони будто плыли по зеленым волнам. Ветер свивал в жгуты длинные гривы, вздымал и парусил хвосты. А впереди всадников, порой пропадая в траве, скакал бронзовый дог с улицы Изабеллы.
Хмурилось небо.
Трубно ржали усталые лошади.
Широкими скачками летел по зелени бронзовый дог… Рита поцеловала его в щеку. Мягкими, зовущими губами. Потом ее губы коснулись его уха и он услышал:
— О чем думаешь?
— Ни о чем.
— Тебе хорошо?
— А тебе?
— Мне кажется, это сон.
Легонько куснула мочку его уха. Бурлак шало покосился на Риту, хотел что-то сказать, но она сжала его руку.
— Молчи, Максим.
Когда он заказывал еще бутылку вина, Рита о чем-то перемолвилась с официантом.
— Это последняя, Максим. Иначе тебе не хватит капиталов.
— Я заложу тебя.
— Не надо: пригожусь.
Едва они отпили по глотку, как Рита глухо и невнятно проговорила:
— Я хочу любить тебя, Максим. Пошли.
— Пойдем, — не раздумывая, откликнулся Бурлак, помогая ей подняться.
Выйдя на улицу, Рита сразу обняла Бурлака, прильнула к нему и поцеловала в губы.
Брызнул дождь. Неуверенный и почти неощутимый.
Они укрылись под могучим раскидистым платаном в сквере. Распахнув полы жакета, Рита прижалась к его груди.
— Я твоя, Максим, слышишь? Пойдем ко мне. Тут рядом.
Вздрагивающими непослушными пальцами Рита торопливо стала расстегивать пуговки на его рубашке.
— Я люблю тебя… — бормотала она. — Я хочу тебя…
И так необузданна и откровенна была в своем желании, что Бурлаку стало не по себе.
— Мне пора… — твердо выговорил он, разнимая обнимающие его руки. — Я еще не собирался… В шесть утра самолет.