— Неважно, я спрячу. Все — молчок. Идет?
Мало озабоченный этим, в общем-то частым и тривиальным, происшествием — поломка предмета, Жоаозиньо уже перевел свой пристальный взгляд на петуха, примостившегося у ног святого Петра.
— Это кто? — спросил он, не узнав так художественно выполненную фигуру.
— Курица, — объяснил Жоржи.
— Хочу курицу! — объявил Жоаозиньо.
— Нет, — заступилась Виви, — это святого курица.
— А я хочу!
Жоржи был великодушен: оторвал петуха святого Петра и подарил брату — правда, с поломанными лапками и без гребня, оставшегося приклеенным к голубой тунике святого.
Виви между тем разглядывала фигурку мадонны, но чьему лицу, полинявшему — видно, от горя, — текли кровавые слезы; и, расстроганная, спросила:
— А чего она плачет, а?
Жоржи сразу же дал разъяснение:
— Ты разве не видишь, что у ней в груди ножик воткнут?
— Бедняжка! — прошептала Виви. — Надо выдернуть.
Жоржи выдернул.
— А кто был тот людоед, который ей ножик воткнул? — поинтересовалась Виви.
— Бородач, должно быть, — высказал свое мнение Жоаозиньо, указав на святого Франциска.
Все решили, что, должно быть, так: святой Франциск в своей длинной черной рясе, в своей огромно-ненатуральной свинцовой бороде, был самым уродливым из всей коллекции.
— Точно, он! — согласилась Виви.
— Кто ж еще! — решил Жоржи. — Накажем его.
И, схватив святого Франциска, он посадил его в темницу между кивотом и стеной.
Пришла очередь святого Иосифа, который возвышался на почетном месте в глубине кивота.
Жоржи, с красочной эрудицией, почерпнутой из дошедших до его слуха семейных бесед, касавшихся время от времени святого покровителя их фамилии, принялся инструктировать малышей.
— Это муж божьей матери и папа божественного младенца. Но божественный младенец не его сын, а святого духа, а святой дух — это голубка…
— Я люблю голубок, прервала Виви.
— И я тоже, — с достоинством поддержал сестру Жоаозиньо.
Его зовут Иосиф, — продолжал Жоржи. — Раньше он был плотник, теперь — святой. Когда младенец родился, взошла звезда. Пастухи все пошли молиться. С ним три короля пошли. Один был черный…
— Черный — и вдруг король? — удивилась Виви.
— Черный, да. В земле негров король тоже черный. Но король.
— А принцессы?
— Принцессы — нет, дурочка! Принцессы — это очень красивые девчонки, с золотыми волосами и со звездой во лбу… А другой король велел младенца убить…
— Почему? — спросила Виви.
Жоржи помрачнел. По правде сказать, он и сам мало разбирался в политике царя Ирода; но, не желая признать себя побежденным и подумав с минуту, ответил:
— Ну, почему… Потому что он был гадкий.
— И убили?
— Ну, куда им! Иосиф посадил жену с ребенком на осла. Осел был смирный, ученый осел; и все трое уехали в другие земли.
Жоаозиньо, сжимая в кулаке петуха, отторгнутого у святого Петра, облокотясь на шкапчик локтем и положив на руку белокурую голову, дремал, утомленный столь подробным изложением священной истории, исходящим из уст старшего брата. Но рассказ о смирном осле, об осле ученом, взволновал его. Он проснулся и сказал:
— А святой грязный.
Резонно. Время и чад свечи, набожно зажигаемой из года в год в день святого Иосифа, загрязнили фигурку, затемнив на ней краски и покрыв какой-то тусклой, жирной пылью.
— Верно, — сказала Виви, всматриваясь. — Очень даже грязный, бедный. Нужно помыть.
Жоржи сразу приступил к операции мытья святого. Спустил со стула сестру и брата. Отодвинул мелких святых. Снял букет ирисов. Схватился правой рукой за подставку, левой — за шею святого Иосифа. И, смелым и решительным движением, извлек его из кивота.
Через секунду святой Иосиф уже лежал на полу, маленький и лишенный былого величия. Жоржи принес большой таз. И, наливая в него воду из кувшина, приказал Виви принести мыло.
Все трое сели. Жоаозиньо хотел было сунуть в таз петуха. Но Жоржи удержал его руку, заверив, что кур не моют, ибо они могут захлебнуться. И, поддерживая со всей осторожностью бородатого, лысого, величественного святого Иосифа, окунул его в воду.
— Теперь ты! — сказал он, обращаясь к Виви. — Мытьем должна заниматься женщина.
Виви не заставила себя упрашивать и принялась ласково намыливать святого. Через несколько минут, в смешении линяющих красок, святой Иосиф был уже обладателем синей бороды, а его лысина, эта строгая, блестящая лысина, оказалась вся в красных пятнах, наводящих на мысль о кори…