— Кто ты?
Губы девушки дрогнули.
— Что дурного я сделал тебе?
Девушка выскользнула из постели:
— Добрый сэр, я люблю вас! — и взмолилась поспешно, — На турнире в честь свадьбы моей госпожи вы похитили мое сердце. Целый год я смотрела вам вслед, но и взгляда в ответ не дождалась. Вы опять уезжаете, добрый сэр, бог весть, когда вернетесь и вернетесь ли вообще! А теперь я рожу вам дитя. И всю жизнь буду счастлива.
— Ты опозорила и себя и меня.
— Я люблю вас. Прощайте! — девушка подхватила накидку с пола и метнулась за дверь.
Горсточкой листьев прошелестели шаги в пустом коридоре, скрипнул замок… Тишина.
Гвиневра спустилась в сад — бессонница утомила ее, оттенив усталой голубизной тонкую кожу век. Конница облаков отпустила луну на волю. Удивительным снегом осыпали почву нерожденные яблоки, молодая сирень поникла тяжелыми кистями. Пахло цветами, мокрой землей и покоем. Королева прошлась вдоль ограды, коснулась сонными пальцами прохладного камня. Ей казалось — еще мгновение и она услышит, как неспешно растет трава. Над замком герольдами мая кружили лебеди.
Ланселот медленно ехал по старой римской дороге. Булыжники частью размыло, конь спотыкался о выбоины. День был прекрасен, ветер свеж, и настроению доброго рыцаря это подходило примерно так же, как лепет младенца — отчаянной битве. Выражаясь короче, сэр Ланселот был мрачен.
Неделю провел он в пути, но к цели приблизился не более, чем к Авалону. По капризу судьбы изменил даме сердца и был стыдно счастлив, что изменил ей, а не с ней. Окажись тогда рядом с ним королева — он забыл бы и долг и Бога. Исповедь перед отъездом не облегчила души. Он молился, но небо молчало. Дорога тянулась незаселенными землями, ночевать предстояло в лесу. На сердце было тяжело, в желудке — пусто. И, в довершение всего, болел зуб.
Ланселот миновал поросшие жухлым тероновником развалины римской виллы и поднялся на холм. Дорога петляла, сбегая к сутулому каменному мосту над тихой речкой. На дальнем берегу вросла в землю полуразрушенная часовня. Вокруг нее столпились молоденькие рябины, похожие на послушниц, одетых в белое. Хорошее место для отдыха.
Перебраться через мост стоило труда — посредине провалилась плита и жеребец заупрямился. Ланселот попытался его пришпорить — без толку. Пришлось спешиться и вести жеребца в поводу. Мимоходом подумалось — Гром стареет, скоро придется менять коня. Миновав мост, Ланселот расседлал жеребца и пустил его пастись. Сам же умылся в реке — вода оказалась на удивление чистой — и направился в часовню.
После светлого майского дня сырая, почти могильная строгость храма ударила по глазам. Какое-то время Ланселот ничего не видел, кроме полос света из узких, похожих на крепостные бойницы окон. Привыкнув к сумраку, он различил не тронутый временем алтарь в глубокой нише и две фрески по обеим ее сторонам. Левая почти осыпалась от сырости и старости, рисунок было не разобрать. А правая сохранилась прекрасно. С нее спокойно и ласково смотрела на Ланселота Дева Мария. В платье цвета небесной лазури, с венком из белых роз на вьющихся волосах, босоногая, смуглая, она улыбалась — и мир был в ее глазах.
Ланселот опустился на колени и вдруг смутился — таким неуместным показалось ему движение в прохладном покое часовни. Он начал молиться. Ave Maria, Pater noster, Credo — пальцы по отполированным четкам. Ланселот замолчал. Что просить у Господа, что же он ищет… Не зная мира в душе, молить о мире? Не видя цели, просить достигнуть ее? Долгих лет, доброй жизни, хоть каплю радости Белой Сове Камелота. Долгих лет, доброй жизни с другим. Боже, прости мне смятение, испытай, дабы дух мой очистился! И дай силы исполнить обет.
Молитва кончилась. Ланселот с облегчением вышел из часовни навстречу весеннему дню. Солнце клонилось к западу, высоко в небе перекликались гуси. Конь, играя, катался по свежему лугу, рыжей шерстью на яркой траве. Верный друг, спутник многих боев и турниров походил сейчас на несмышленого жеребенка. Ланселот засмеялся. Поразмыслив, он решил не продолжать путь сегодня, — место казалось уютным и безопасным, а он устал от дороги.
Через час Ланселот решил, что на ночь дров хватит, развел костер и испек на углях лепешку. Утолив голод, он немного вздремнул на солнце и проснулся уже к закату. От реки поднимался туман, но вершины сосен еще были освещены. Где-то в лесу трещала сойка. Ланселот потянулся, зевнул и пошел за водой. Он напился, поежился от сырого холода, опустил котел в реку…
Крик сойки повторился уже ближе. Может, конечно, и зверь бродит, но береженого Бог бережет. Он, не торопясь, вернулся к костру, поставил котел на землю, препоясался мечом и отправился на мост. Места выглядели безлюдными, что человеку делать в лесной глуши? На мосту Ланселот в третий раз услышал крик птицы — уже совсем близко. А, ступив на землю, неожиданно уловил в шуме леса едва различимый голос флейты.
Ланселот оглянулся — конь спокойно стоял у костра — и пошел на звук музыки. Осторожно ступая по мягкой хвое, он приблизился к развалинам виллы, — флейта играла где-то среди колонн. Но ни запаха дыма, ни ржания лошадей, ни иных признаков человека заметно не было. Ланселот осмотрелся, сделал еще несколько шагов и оказался среди руин. Мелодия взвилась перепуганной птицей и смолкла. В развалинах не было ни души.
В чем же дело? Он не болен, не пьян и еще не сошел с ума. Ланселот зажмурил глаза и потряс головой, а когда открыл их, напротив стояла женщина. Высокая, статная, сильная. Распущенные волосы отливали медью, платье — темно-красным вишневым соком, черты лица отличала тяжелая правильность. Женщина изысканно улыбнулась и протянула для поцелуя руку:
— Здравствуйте, сэр Ланселот. Я счастлива нашей встрече.
Ланселот, не задумываясь, опустился на одно колено, и поцеловал холеные пальцы, унизанные перстнями. На губах остался вкус благовоний.
— Кто вы, леди?
Женщина отступила на шаг:
— Я — Моргауза! Дочь Игрейны, сестра Артура, королева Востока. Иные зовут меня ведьмой, иные волшебницей или феей.
— Чем заслужил я радость подобной встречи?
— Это долгий разговор, добрый сэр, — глубокий голос Моргаузы обволакивал. — Хотите вина, меда или лимонной воды со льдом?
У Ланселота, наконец, хватило сил удивиться: откуда в Британии в мае месяце лед и лимоны? Моргауза остро прищурилась и щелкнула пальцами.
Развалины тотчас преобразились. Вилла стала такой, какою, наверно, была при прежних хозяевах — беломраморные колонны, мозаичный пол, бронзовые светильники в форме лилий. Скамьи с фигурными спинками, покрытые волчьими шкурами, низкий стол черного дерева, серебряные тарелки с роскошными свежими фруктами, серебряные же кубки, хрустальный графин с вином. Вновь заиграла флейта.
— Располагайтесь, мой рыцарь. Может быть, вы хотите умыться с дороги или сменить одежду? О Громе не беспокойтесь — мои слуги присмотрят за конем.
Ланселот взглянул на Моргаузу с недоумением:
— Благодарю, леди, но я не ваш рыцарь — дамой сердца я избрал королеву Британии.
— Пустяки, — Моргауза легким взмахом руки приглушила свет, — Садитесь, прошу вас.
Ланселот молча сел на скамью, украдкой погладил шкуру — под руками действительно был жесткий мех. Происходящее походило на сон, но, единожды спутав сон с явью, он боялся новой ошибки. Моргауза села напротив, выбрала грушу с блюда и надкусила желтый бочок. Она наслаждалась.
— Знаете, добрый сэр, меня мучит один вопрос — коего беса вы потеряли в этой богом забытой чащобе?
— Простите?
— На полсотни миль вокруг хорошо, если пара крохотных деревушек. Ни таинственных замков, ни диких драконов, ни прекрасных принцесс в томительном заточении… Что вы ищете?
— Сам не знаю, — сказал Ланселот и осекся. Он понял, что вправду не знает, зачем, направляясь в Уэльс, он поехал через всю Мерсию.
— Неужели? Не пытайтесь что-то скрыть от меня, добрый сэр, я сама обо всем догадаюсь, — смех Моргаузы заполнил залу, будто серебряные колокольцы звенели с колонн, — Вы обещали Ее Величеству, моей маленькой несмышленой золовке, что поможете ей полюбить братца Артура.
Насмешка Моргаузы задела Ланселота — неуместными и невежливыми показались ее слова.
— Как Вы можете столь неучтиво говорить о моем сюзерене?!
— Для меня доблестный сэр Артур — младший брат и не более, — глаза феи блеснули.
— Не сердитесь, мой рыцарь, я желаю вам только добра. Меня мало волнует судьба Гвиневры, но вам я помогу с радостью. Слушайте же, слушайте внимательно, ведь немногие смертные знают эту прекрасную тайну.
Ланселот подобрался — теперь он был уверен, что фея лукавит. Моргауза изогнулась, устраиваясь удобнее на волчьей шкуре, расправила складки платья. В мерцании светильников она казалась необыкновенно красивой.