Священная война. Век XX - Симонов Константин Михайлович 6 стр.


Но какой смысл было девушкам обманывать пограничников?

Хлеб, сало, кувшин молока, который принесли они в лес, желая накормить знакомых воинов, было доказательством их сочувствия.

Собираясь уходить, девушки обещали вечером снова прийти и, кроме пищи, захватить бинты. А Мария Козий, отозвав Бродова в сторонку, тихо шепнула:

   — Шли бы лучше к нам в село. Мы вас попрячем, а когда наши войска вернутся, выйдете к ним.

   — Зачем нам прятаться? — сказал Бродов. — Другая забота у нас: с фашистами расправляться. А коли помочь хочешь, Мария, действуй так, как договорились.

Но вечером женщины не пришли.

Не было их и целый день 27 июня.

Лишь к ночи прибежал в лесную глухомань маленький брат Марии — Зенко и принёс новую недобрую весть: гитлеровцам каким-то образом стало известно, что женщины ходили в лес к солдатам. Их вызвали в штаб, побили и пригрозили: «Отлучитесь хоть на минуту из села — расстреляем, а хаты сожжём».

Зенко передал, чтобы пограничники сами пробрались ночью за продуктами. Так будет надёжнее...

В полночь, когда небо уже было в звёздах, Бродов со старшиной выбрались в село. Шли они полями по узким межам. В лесу остались Нестеров и Вожик.

Перед селом протекала речушка, впадающая в Буг.

Подойдя к ней, пограничники услышали чужой, незнакомый говор. Сперва залегли, а затем по-пластунски поползли к мосту. Вскоре на фоне звёздного неба обозначились силуэты двух гитлеровцев, охранявших мост. Один из них попыхивал сигареткой, и маленький огонёк то угасал, то снова вспыхивал во тьме.

Григорьев сиял с винтовки штык, а у Бродова была финка, взятая у застреленного офицера в штабной машине. Быстрый бросок из темноты, два внезапных коротких удара — и преграды как не бывало.

Трупы часовых стащили под мост, чтобы их сразу не обнаружили. Оружие забрали. Вошли в село задворками. К прачкам, подозревая слежку, не решились зайти. Осторожно постучались в тёмное окошко хаты Кондрата, который некогда клал печи на заставе. Человек он был свой, а когда из окошка высунулась его взлохмаченная голова и он проронил радостно: «Вы ещё живы, товарищи? Это здорово!» — совсем легко на душе стало.

Кондрат дал пограничникам буханку хлеба и кусок сала. Извинялся что не может дать больше. Хлеб на исходе. Зато завтра жена его будет печь свежий, тогда и на долю гостей с заставы выпечет несколько лишних буханок. Вот как его только передать вечером? Шёпотом Кондрат предупредил, что в сарае у него спят немецкие солдаты, а с улицы их охраняет часовой.

«Можно бы сыграть шутку, — подумал Бродов, — но ведь прежде всего от этого пострадает старик печник. Да и селу придётся худо».

Той же окраиной села возвратились обратно. Было договорено, что хлеб от Кондрата принесёт в лес пастушок. Старик не подвёл, хотя хлеб пастушок доставил в условленное место с опозданием — только 30 июня.

Пастушком оказался тот самый паренёк в вышитой украинской сорочке и жёлтой шапке, который обнаружил несколькими днями раньше спящих близ полянки пограничников и рассказал о них прачкам с заставы. Он передал советским воинам три буханки хлеба в рогожном мешке, бутыль молока, брынзу и кусок солонины.

Гитлеровцев, по словам пастушка, в селе не было. Хвастливо выкрикивая «Нах Москау», они внезапно собрали свои пожитки, погрузились на машины и уехали в направлении Радехова.

1 июля, едва стемнело, снова оставив в лесу раненого Вожика с Нестеровым, Бродов и Григорьев пошли в село, чтобы окончательно уточнить обстановку, а заодно и запастись продуктами на дорогу.

В село пришли в одиннадцатом часу ночи. Заметив на площади около церкви пограничников, молодые парни и девчата окружили гостей. Вскоре выбежали из хат женщины, старики. Наперебой рассказывали новости. Женщины принесли молока в крынках, хлеб. Какой-то дед притащил сорочку, другой крестьянин, помоложе, — польскую военную куртку. Жители села снабдили Бродова и Григорьева таким количеством табака, что его хватило бы на четверых до самого Киева. Доброе отношение к ним местных жителей ослабило у пограничников бдительность. Они не знали, что среди людей, так сердечно встретивших их, оказался враг, бывший агент польской полиции, кулак, возвратившийся с немецкими войсками из Забужья. Он метил в сельские старосты и, желая выслужиться перед новыми хозяевами, побежал в соседнюю немецкую часть.

...Эсэсовцы появились внезапно. Было их человек двенадцать. Выскочив из-за спин крестьян, окруживших пограничников, они набросились на них, скрутили им руки, обезоружили.

Всю ночь связанные Григорьев и Бродов пролежали под сильной охраной в подвале бывшего помещичьего дома. А 2 июля гитлеровцы бросили в подвал Вожика и Нестерова. Оказалось, что, не дождавшись старшины и заместителя политрука, они пошли перед рассветом им навстречу и нарвались на засаду.

Кроме пограничников, в подвале находились раненые бойцы из окрестных дотов.

До 4 июля без воды, без пищи просидели все в подвале. 4 июля всех 18 пленных вывели на помещичий двор. Офицер-эсэсовец дал солдату карту с маршрутом и, кивнув в сторону Забужья, приказал вести туда колонну. Конвоиры ехали на велосипедах. Их автоматы были направлены на пленных.

Когда пленные переходили Белицу Комарову, крестьяне пытались подать им хлеб, но гитлеровцы выстрелами в воздух прогнали женщин с обочин дороги.

Ещё далеко от развалин 16-й заставы пленные почувствовали трупный запах. Кругом валялись трупы немецких солдат. Их было столько, что до 4 июля фашисты не управились похоронить всех, а лишь сложили рядом у дороги.

Бродов понял, что их ведут в Кристынополь. Там была уже заграница, чужая земля.

Не озираясь, глядя вперёд, Бродов прошептал Григорьеву:

— Давай трахнем велосипедистов, и делу конец!

Старшина еле заметно кивнул головой. Оживились и другие соседи по шеренге. Лишь трое слепых, которых товарищи вели под руки, неуверенно ощупывали пыльную землю босыми ногами.

У первого же поворота человек восемь пленных бросились на конвой, сбили гитлеровцев с велосипедов. Машины полетели в канаву, солдат придушили. Действовали быстро, хотя и не сговаривались.

Собрав оружие гитлеровцев, двинулись обратно, ведя под руки ослеплённых товарищей.

Решили идти на Стоянов. Там проходила железнодорожная линия на Луцк. Думали пробраться по ней к своим. Когда углубились в лес, обнаружили два кабеля — красный и чёрный. У одного из бойцов была сапёрная лопатка. Он подобрал её на дороге. Молча подтянул он оба провода на пенёк и лопатой перерубил их.

В обычных условиях выносливый солдат мог сравнительно легко дойти от Западного Буга к Стоянову. Но сейчас этот путь оказался очень трудным. То и дело, заслышав шум, приходилось сворачивать в лес. За продуктами никуда не заходили, чтобы не привлекать внимания гитлеровцев, и голод донимал самых выносливых.

Перед рассветом за лесом послышался визгливый гудок паровоза. Одновременно из канав, со всех сторон из-за деревьев на бредущих оборванных людей набросились здоровенные сытые эсэсовцы.

Так 5 июля 1941 года было подавлено сопротивление последней горстки защитников 16-й пограничной заставы...

Мало, очень мало сведений сохранилось об участниках обороны заставы.

Но даже эти отрывочные свидетельства единственного оставшегося в живых — Петра Бродова, который работал мастером на нефтеперерабатывающем заводе в Куйбышеве, о подвиге, совершенном на львовской земле, дают право говорить о людях 16-й заставы как о славных героях нашего времени, с достоинством и честью сражавшихся за свою любимую Родину.

...Другие люди охраняют нынче ту же самую пограничную реку на дозорных тропах, по которым некогда ходили Юрий Тимонев, Пётр Бродов, Вожик и Нестеров.

У каждого из пограничников своё имя, свой облик, но долг и обязанности у них те же, что и у их славных предшественников, героев 16-й заставы. Они верны партии, народу и, для того чтобы будущее наше ничем не было омрачено, зорко охраняют границу.

...Помнишь о тех, которые, обвязав себя гранатами,

бросились под танки врага. Это, по-моему, самый

великий эпизод войны, и мне поручено сделать из

Назад Дальше