Странно, но на стандартного хозяйственника Колос похож не был. Гораздо больше он напоминал преуспевающего доцента — высокий, импозантный, бородка клинышком, очки в тонкой золотой оправе, которые он во время разговора то и дело подправлял средним пальцем правой руки. Еще Колос любил вести нравоучительные беседы с подчиненными и давать поразительной точности и полезности советы типа: «Вы там пишите как-то получше, что ли» или: «Талантливее надо быть, ребятушки».
А Неволяева я запомнила за экзотику. Более отталкивающего и в то же время забавного типа мне еще видеть не приходилось. Разговаривал Неволяев преимущественно матом, всех называл «проклятущие» (вот у кого не было проблем с запоминанием имен), по редакции ходил в тюбетейке и в резиновых шлепанцах на босу ногу и, похоже, никогда не мылся. Утром он заглядывал в секретариат, где толпилась большая часть сотрудников, и приветствовал коллег так: «Ну что, гады, прищурились?» Интересно, что словечко «гад» Неволяев употреблял не для того, чтобы обидеть, а как приставку к имени. Он сам объяснял это хорошим знанием японского языка и японской культуры. В Японии к именам добавляют «сан», а Неволяев, по аналогии, добавлял «гад». Получалось очень мило и совсем по-японски: Саша-гад, Леша-гад, Иван Иваныч — гад. Дальнейших его речей цитировать не буду, страшно за общественную мораль.
Сегодня с утра народу в редакции было немного, сказывалось вчерашнее вечерне-ночное обсуждение первого пилотного номера, которое закончилось в три часа ночи. Я бы тоже не поперлась сюда в такую рань, но утром я провожала маму в санаторий, а возвращаться домой с Казанского вокзала, который в пятнадцати минутах езды от нашей редакции, смысла не было никакого. В коридоре я сразу наткнулась на задумчивого Колоса, который мне душевно обрадовался, произнеся при этом странную фразу:
— Отлично, вот и ты, я уже заждался.
«Разве мы договаривались о встрече?» — чуть не ляпнула я, но вовремя спохватилась — заместителям генерального директора, ведающим выдачей материальных ценностей, такого не говорят. К встречам с ними все сотрудники должны быть всегда готовы. И все же странно… Да, вчера мы перетрудились и после совещания поехали к Лизе отметить шестой день новой работы, но я себя неплохо контролировала. Или Колос меня с кем-то путает? Кстати, возможный вариант, он тоже вряд ли успел всех запомнить.
— Пойдем, — Колос взял меня за руку, — есть важный разговор.
В кабинете заместителя генерального царил естественный беспорядок — после переезда он еще не успел разобрать бумаги, привезенные с прежнего места работы. Везде стопками лежали папки, книги, а вдоль стен почему-то были расставлены картины, из чего я немедленно сделала вывод, что Колос — интеллигентный человек.
Заметив, что я удивленно таращусь на объемную стопку картин в углу, Колос пояснил:
— Повесим в каждом отделе. Говорят, искусство облагораживает.
Я пожала плечами, будучи просто не в силах комментировать такую глупость: облагораживает кого? Журналистов? Разве можно быть таким наивным?
— Тогда в кабинете Неволяева повесьте, пожалуйста, штучек пять, — попросила я.
Колос засмеялся и подтолкнул меня к креслу. Я сделала пару шагов и только тогда заметила, что за залежами макулатуры в низком кресле сидит человек благообразной наружности, на мой взгляд — несколько слишком благообразной. Если Колос косил под доцента, то этот вполне мог потянуть на профессора: седые виски, окладистая бородка, взгляд умный и цепкий. Да, это он, наш самый главный начальник — генеральный директор Валентин… Валентин… Черт! Не помню его отчества. Как, впрочем, и фамилии. Поругав себя за беспечность — хоть имена начальников могла бы вызубрить, — я вопросительно уставилась на Колоса. Ну?
— Собственно, — не стал томить меня он, — дело к тебе не столько у меня, сколько у Валентина.
Я опять чертыхнулась про себя. Конечно, все наши начальники называют друг друга на «ты» и по именам, оставляя «вы» и отчества подчиненным.
— Слушаю вас, — вежливо сказала я.
— Вас зовут Саша, правильно? — спросил Валентин какой-то и почему-то насмешливо улыбнулся. — И вы много лет занимаетесь криминалом?
— Боже сохрани! — Я испуганно замотала головой, быстренько приняв на вооружение его насмешливый тон. — Я абсолютно законопослушный человек. Или вы намекаете на тот случай, когда я в детском саду украла булочку из буфета? Поверьте, это было один-единственный раз. К тому же булочка принадлежала мне по праву, но меня оставили без сладкого за то, что я отказалась есть манную кашу. Гадкую холодную кашу с комочками. Скажите, разве это справедливо?
— Годится. — Валентин неизвестный кивнул Колосу. — Она мне нравится. Беру.
— Вы собираетесь на мне жениться? — обрадовалась я.
— Нет. — Генеральный директор отрицательно помотал головой. — Я женат. А вас я собираюсь попросить о помощи.
— Нет. — Я приняла скорбный вид. — Нет, ничего не выйдет.
— Почему? — Генеральный опешил.
— Потому что начальство не просит, а дает указания. Я точно знаю.
— Да, верно, — согласился он. — Но иногда начальство принимает человеческий облик. Редко, но бывает. Так что не откажите.
Я кивнула.
— Видите ли, Саша, у меня большие неприятности. Боюсь, связанные с криминалом. Предвижу ваш вопрос — почему я не обращаюсь в компетентные органы?
Я сделала большие глаза и протестующе замахала руками — как, неужели я похожа на человека, способного задать такой глупейший вопрос?
— Да, вы правы, — продолжил генеральный, совершенно проигнорировав мою пантомиму, — всегда стоит обращаться по адресу. Но беда в том, что мои… подозрения, или, точнее, догадки, очень невнятны, расплывчаты. Я даже не могу толком сформулировать, что меня тревожит. Знаю только, что мне грозит серьезная опасность.
Интересное кино. С детства люблю такие поручения: пойди туда, не знаю куда… Любимая фенька моего бывшего начальника по кличке Майонез — заведующего отделом происшествий в «Курьере». Он так и говорил: «Нам нужна кровавая сенсация с патологической подоплекой и откровениями маньяка. Иди и найди такую сенсацию, Митина, если ты, конечно, профессионал. Срок на поиски — три часа».
«Что ты страдаешь? — утешал меня Сева Лунин, когда я тоскливо приучала себя к мысли о собственном непрофессионализме. — Пойди и кроваво зарежь кого-нибудь, а потом откровенно во всем признайся».
— Так… Что именно вас тревожит, Валентин… — Вместо отчества я пробормотала какую-то абракадабру, гремучую смесь согласных букв, как будто мой рот был забит под завязку той самой манной кашей из детсада. Внятно я произнесла только последние два звука, резонно рассудив, что все или почти все мужские отчества заканчиваются на «ич».
Генеральный легко проглотил подобное обращение.
— До нашей с вами новой газеты я работал директором Издательского дома «Интерьер», если вы не знаете. Там-то все и началось. Сначала я заметил, что кто-то роется в моих файлах. Я очень аккуратный человек, меня на прежней работе прозвали «Человек в футляре». Все на местах, все в срок, все правильно.
— Так не бывает, — не поверила я.
— Бывает. Я немало лет прослужил в армии, а служба чрезвычайно дисциплинирует. Да и в детстве отличался повышенной пунктуальностью.
— А как же вас занесло в журналистику? — спросила я.
— Не совсем в журналистику. Я занимаюсь финансами. Творчество, знаете ли, творчеством, а деньги деньгами.
Я хотела возразить, что творчество и деньги — вещи очень даже совместные и, хочется верить, неразрывные, но благоразумно промолчала.
— Для издания газеты нужны деньги, — многозначительно произнес генеральный, и я чуть не взвыла от досады. Сейчас он начнет рассказывать, что еще нужны бумага, типографская краска, верстальщики и прочия, прочия.
— Неужели? — изумилась я.
— Понимаю ваш скепсис, Саша. — Генеральный вздохнул. — Более того, допускаю, что такие сухари и педанты, как я, вам не слишком приятны. Но, поверьте на слово, финансовые дела лучше удаются скучным и занудливым типам. Иначе можно прогореть.
— Не скромничай! — встрял в нашу беседу Колос. — Управление финансовыми потоками — дело очень творческое, требующее большого ума.
— Возможно, — скромно согласился генеральный.
— Так что же там у вас случилось? — не выдержала я. — Кто-то залез в ваш компьютер, и?..