Поздно вечером я уехал в Тбилиси.
Я рассказал друзьям, как летел в Севастополь и каким видел море сверху, как выглядит город и где живут люди. Вова Бунчиков допытывался, видел ли я его дом. Он очень огорчился, узнав, что на улице, где он жил когда-то, ничего не осталось, кроме развалин, и принялся расспрашивать, пришли ли с эскадрой «щуки».
— И «щуки» шли и «малютки», — отвечал я, потому что знал, что одни подводные лодки называются «щуками», а другие — «малютками».
— Папа тоже служил на «щуке», — сказал Вова грустно.
Забегалов все добивался, видел ли я «Серьезный». Авдеенко, широко раскрыв глаза, слушал.
Меня заставили прочесть вслух все, что написано в газете об отце, Русьеве и Гурамишвили.
— А теперь они пошли на Констанцу.
— Счастливцы! — позавидовал Фрол. — А золотые звездочки они получили?
— Нет, они их получат в Москве, в Кремле, как вернутся.
— А адмирал, говоришь, их расцеловал?
— Да.
— А капитан первого ранга?
— Он подарил нам ленточки.
— Гвардейские?! — ахнул Фрол.
Конечно, мы не имели права надеть гвардейские ленточки на свои бескозырки. Но все рассматривали их с завистью.
И Фрол несколько раз примерял перед зеркалом свою ленточку, а потом бережно ее спрятал.
Пришел Кудряшов и спросил, не видел ли я «морских охотников». Я сказал — видел: они стояли у пирса. Сурков поинтересовался, не пришла ли в Севастополь его «Буря». А Протасов спросил, что я слышал о куниковцах.
— Куниковцы уже не в Крыму, они на румынском берегу.
— А моего отца видел? — спросил Поприкашвили. — Подводник с густой черной бородой — второй такой бороды ни у кого нету.
— Нет, не видел.
— А моего? — спросил Юра.
— Нет. Разве он в Севастополе?
Поздно вечером я уехал в Тбилиси.
Я рассказал друзьям, как летел в Севастополь и каким видел море сверху, как выглядит город и где живут люди. Вова Бунчиков допытывался, видел ли я его дом. Он очень огорчился, узнав, что на улице, где он жил когда-то, ничего не осталось, кроме развалин, и принялся расспрашивать, пришли ли с эскадрой «щуки».
— И «щуки» шли и «малютки», — отвечал я, потому что знал, что одни подводные лодки называются «щуками», а другие — «малютками».
— Папа тоже служил на «щуке», — сказал Вова грустно.
Забегалов все добивался, видел ли я «Серьезный». Авдеенко, широко раскрыв глаза, слушал.
Меня заставили прочесть вслух все, что написано в газете об отце, Русьеве и Гурамишвили.
— А теперь они пошли на Констанцу.
— Счастливцы! — позавидовал Фрол. — А золотые звездочки они получили?
— Нет, они их получат в Москве, в Кремле, как вернутся.
— А адмирал, говоришь, их расцеловал?
— Да.
— А капитан первого ранга?
— Он подарил нам ленточки.
— Гвардейские?! — ахнул Фрол.
Конечно, мы не имели права надеть гвардейские ленточки на свои бескозырки. Но все рассматривали их с завистью.
И Фрол несколько раз примерял перед зеркалом свою ленточку, а потом бережно ее спрятал.
Пришел Кудряшов и спросил, не видел ли я «морских охотников». Я сказал — видел: они стояли у пирса. Сурков поинтересовался, не пришла ли в Севастополь его «Буря». А Протасов спросил, что я слышал о куниковцах.
— Куниковцы уже не в Крыму, они на румынском берегу.
— А моего отца видел? — спросил Поприкашвили. — Подводник с густой черной бородой — второй такой бороды ни у кого нету.
— Нет, не видел.
— А моего? — спросил Юра.
— Нет. Разве он в Севастополе?