— Ами расшвыряли бомбы за околицей деревни.
— Наше счастье, — заметил Модель, поднявшись, — что большая часть их летчиков — скороспелки военного времени.
Эти слова вспоминал Дитрих, направляясь в свой штаб. По дороге корпулентному оберстгруппенфюреру раз пять приходилось выскакивать из «хорьха». На обочинах горели бронетранспортеры со знаками его дивизий. Он видел, как пожилые фольксштурмовцы, с опаской поглядывая на голубые прогалины в поредевших тучах, собирали трупы эсэсовцев с нашивкой «Лейб-штандарт Адольф Гитлер» на левом рукаве серых фронтовых шинелей. Трупы на снегу сразу напомнили Дитриху заснеженные украинские степи, усеянные телами его молодчиков. Цвет нации, который называли навозом истории и величия тысячелетнего рейха, лег в украинскую землю.
Как-то — это было 23 апреля 1942 года — за обедом в ставке фюрера Гиммлер, доложив Гитлеру о потерях в СС на Восточном фронте, напомнил, как всегда набивая себе цену, о своем приказе двухлетней давности, призывавшем молодых эсэсовцев всемерно продолжать свой род, не ограничиваясь «случными пунктами», носившими название «фонтанов жизни». На фронте гибли молодые, неженатые эсэсовцы, но, слава богу и рейхсфюреру СС, почти все они не уходили бездетными в Вальгаллу. Их благородная арийская кровь текла в жилах их детей.
На это Гитлер ответил многословной тирадой, которую, как обычно с июля 1941 года, когда фюрер решил, что слова «величайшего полководца всех времен и народов» непременно должно записывать, дабы затем высекать на мраморе, исправно стенографировал Борман: «В Бертехсгадене мы многим обязаны вливанию крови эс-эс, потому что население там было особенно бедной и смешанной породы… Сегодня благодаря присутствию полка «Лейб-штандарт» этот край изобилует веселыми и здоровыми младенцами. Эту практику нам следует внедрять, направляя в районы, где наметилась тенденция к дегенерации, подразделения элитарных войск, и через десять — двадцать лет племя улучшится неузнаваемо. Я с ликованием вижу, что наши солдаты считают своим долгом перед фатерландом склонять молодых женщин к деторождению. Именно сейчас, когда самая драгоценная наша кровь льется такими потоками, сохранение нашей расы имеет жизненное значение. Первоклассные войска следует, я думаю, размещать в районах Восточной Пруссии и в лесах Баварии…
Если германский солдат обязан быть готовым отдать жизнь без звука, то он должен иметь право любить свободно и без ограничений. В жизни битва и любовь идут рука об руку, а закомплексованные маленькие мещане пусть довольствуются оставшимися крохами. Если мы хотим иметь воина в боевой форме, то ему не надо досаждать религиозными заповедями о плотском воздержании…»
По дороге к шоссе Виктор и Эрик увидели на глухом лесном перекрестке щит с довоенным объявлением на нескольких языках:
Далее следовал адрес на французском.
— Ничего! — усмехнулся Эрик. — Будем охотиться без разрешения и без оплаты королевскому обществу. Этот лес, наверное, знал немало браконьеров. Раньше тут охотились на кабанов и оленей, фазанов и куропаток, а мы будем охотиться на самого опасного зверя на свете — нацистского!
— Охота за «языками», — сказал Виктор, — та же лотерея. Никогда не знаешь, кто тебе попадется — кабан или куропатка.
Кругом, словно трубы органа, гудели сосны. Когда-то такие леса из конца в конец покрывали всю эту землю. Теперь в Бельгии мало что осталось от тех древних девственных лесов. Много древесины вывезли отсюда немцы, строя свой пресловутый «Атлантический вал». И все же могуч Арденнский лес.
Рекогносцировка шоссе принесла ценную новость. В страхе перед превосходящей авиацией союзников немцы заставили своих солдат и местных жителей вырыть вдоль всех главных дорог, по обеим сторонам, множество индивидуальных окопов. Эти окопы можно использовать для засад.
Недалеко от шоссе стоял под деревьями увязший в рыхлой земле подбитый и обгорелый американский танк. Это был танк-склеп, танк-мавзолей, потому что люк его был закрыт изнутри.
— «Шерман», — тихо сказал посуровевший Эрик. — Основной наш танк.
— Я слышал, что в вашей армии его ругают за плохую маневренность, а главное, за то, что горит, как свечка. Мотор не дизельный, заправляется высокооктановым бензином…
— Да, — согласился Эрик. — Поэтому у нас прозвали его еще «Ронсоном» — есть у нас такие зажигалки.
Виктор, с интересом рассматривавший танк, был разочарован — не чета нашей «тридцатьчетверке».
Сколько вложили в нашу несравненную «тридцатьчетверку» пота, слез, ненависти к врагу конструкторы и танкостроители в уральских и сибирских городах! Немцы жестоко просчитались, рассчитывая пронести до Москвы и дальше знамя «блицкрига» на легких и быстрых тонкокожих танках «Т-3» и «Т-4». «Тридцатьчетверки» били их с двух тысяч метров, а фрицевские танки могли поражать наши танки лишь на расстоянии пятисот метров! Недаром наша броня называлась «СФ» — «Смерть фашизму!». А когда на фронте под Корсунь-Шевченковским появились наши тяжелые «ИС», Виктор сам видел, как в ужасе драпали от них панцирники на своих хваленых «тиграх». Пятидесятитонный танк «Иосиф Сталин» со своей пушкой калибра 122 миллиметра был в полтора раза мощнее «тигра» и легче и быстрее этого «зверя».
— Да! Пожалуй, ваши оружейники, — сказал, поразмыслив, Эрик, — совершили куда большее чудо, чем наши. Во-первых, наши работали в спокойной обстановке, а ваши перевезли военные заводы на восток, воссоздали их почти заново. Во-вторых, вы выиграли качество! Немцы и те подражают в новых танках вашей «тридцатьчетверке». В общем, здорово, что мы союзники, а не враги!.. Да, мы слишком долго раскатывали на собственных автомобилях, не думая о танках… Этот танк с погибшим экипажем — памятник нашей беспечности, слепоте, желанию отсидеться от войны за океаном. В Англии, помню, еще до высадки один наш танкист втолковывал мне, что эта война — война машин, а Америка — страна машин, к автомобилям у нас ребята приучаются, можно сказать, с пятнадцати-шестнадцати лет, а что такое танк? Тот же автомобиль, только с броней. И вот мы высадились в Нормандии и видим, что «тигру» ничего не стоит одолеть нашего «Шермана», лобовая броня которого — три дюйма. Тогда наши приварили вот здесь, на лобовой части, еще два с половиной дюйма брони, снятой с подбитых танков. Стал наш танк крутолобым, но «тигры» быстро навострились заходить сбоку и с тыла. Спасает нас одно — количество. Таких танков у нас в бронетанковой дивизии — двести штук. Двенадцать миллионов фунтов стали. Да плюс еще в той же дивизии — две тысячи других машин. Но помнишь «Маугли»? Рыжие собаки побеждали любого врага в джунглях своим числом, всей стаей. И все же «тигр» — это танк! Когда я подбил своего первого «тигра», я понял, что не зря жил на свете!
Виктор одобрительно взглянул на артиллериста.
— Да, «тигр» — это танк, — сказал он. — Мы раз спустили эшелон с тридцатью новенькими «тиграми» — их фрицы перебрасывали под Орел накануне Курского сражения.
Эрик с изумлением поглядел на Виктора. Тридцать «тигров»! А один «тигр» стоит минимум четырех-пяти «Шерманов»!
— Тебе бы дали у нас за эти танки Почетную медаль Конгресса!
— Ничего бы мне не дали, — усмехнулся Виктор. — Одновременно с нами в ту ночь «железку» минировали две группы, и все считали этот эшелон своим, так и доложили штабу, а там не поверили, что все мы уничтожили девяносто «тигров»!
Эрик молча погладил обгорелый шершавый бок «Шермана», вспоминая извилистые дороги Нормандии. В те незабываемые дни Эрик сметал огнем своих гаубиц наспех воздвигнутые краутами на дорогах отступления доты и баррикады. И все горело, рушилось, бежало с его пути. Да, незабываемые были дни, но тогда солдаты из-за океана еще не понюхали настоящего пороха. А больше нюхали цветы благодарных нормандок и пахучий кальвадос. Сам Эрик тогда мчался вслед за танковой дивизией в головном дозоре своей пехотной дивизии на шестиколесной бронированной машине, а за ним до самого горизонта тянулись танки, бронемашины, моторизованные полевые кухни; штабные машины. Его даже удивляло, что вермахт, судя по раздувшимся конским тушам на обочинах дорог, еще сильно полагался на конскую тягу. Над головой то и дело с ревом и грохотом проносились американские, порой английские самолеты, немецких совсем не было видно. Его батарее оставалось после танкистов мало работы. Честно говоря, Эрик даже жалел, что стал не танкистом, а артиллеристом. Им доставались и слава, и все трофейные сувениры. В те дни Эрик видел больше пленных краутов, уныло бредущих навстречу американской моторизованной колонне, чем краутов сражающихся. Пленные немцы уже даже не задирали руки вверх, не держали их за головой, они тащились в полной апатии, глядя на ами пустыми, равнодушными, отсутствующими глазами. Глазами, видевшими, возможно, и флаг со свастикой на Эйфелевой башне, и деревянные кресты с касками у сталинградского универмага — взлет и крах великогерманского вермахта. Над соснами с многоголосым ревом промчались две эскадрильи белозвездных одномоторных истребителей.
— «Сандерболты», — сказал Эрик. — Конструкция Александра Квартвели. Производство фирмы «Рипаблик».
— Наши не хуже, — проворчал Виктор.
По шоссе мчался фольксвагеновский штабной вездеход — «кубельваген» на жаргоне вермахта. Дорога в этот час была пустынной. С утра гремели бомбежки за лесом. Повсюду летали ами, и немцев с дороги как метлой смело. В хорошую погоду они, ясное дело, смогут ездить в прифронтовой полосе лишь ночью. Но эти, в «кубельвагене», рассчитывали, видно, что американцы не станут гоняться за единичкой машиной, пожалеют тратить на нее бензин или бомбу. К тому же, наверное, пассажиров этой штабной машины гнали вперед какие-то неотложные, экстренные дела, ради которых приходилось рисковать головой. И эти дела определенно интересовали Виктора.
— Этот будет тринадцатым, — прошептал Виктор и, оставив Эрика для прикрытия в десяти шагах от шоссе, чтобы тот не наследил своими бутсами близ дороги, сам вышел на шоссе, встал посреди дороги в своем маскировочном белом костюме, опустил лишь капюшон, чтобы была видна офицерская фуражка с орлом вермахта, кокардой и серебряным шнуром, и властным жестом левой руки в офицерской замшевой перчатке остановил машину, еще издали обратив внимание на рунические семерки перед ее номером.
В «кубельвагене» сидел за эсэсманом-водителем СС-гауптшарфюрер, что-то вроде фельдфебеля Ваффен СС. Щурясь, с некоторым беспокойством глядел он на одинокого офицера, остановившего его машину посреди леса, но, чтобы не выдать свою тревогу, не потянулся ни к штурмовому автомату, лежавшему справа на сиденье, ни к парабеллуму на левом боку.
— Мне в Сен-Вит, — тоном, не терпящим возражений, спокойно проговорил по-немецки Виктор. — Впереди дорога разрушена бомбами. — Он сел рядом с офицером, с интересом взглянув на его туго набитую полевую сумку. — Я покажу вам объезд. Вам повезло, что вы встретили меня. Первый поворот направо…
Гауптшарфюрер молчал, смущенный и этой встречей в лесу, и непонятным акцентом офицера. Впрочем, кого только не навербовали теперь в вермахт и даже СС — монголов, арабов, индусов!..
Когда «кубельваген» съехал на просеку, Виктор вскинул автомат. Черное дуло плюнуло короткой очередью в затылок водителя.
— Хенде хох! — приказал он перепуганному гауптшарфюреру.
Вместе с «языком» Виктор взял его оружие, полевую сумку, небольшой чемоданчик и солдатский ранец с вывернутой наружу рыжей телячьей шерстью. В нем что-то приятно, домовито и многообещающе булькало. Все это вместе с термосом он заставил нести гауптшарфюрера, находившегося по понятным причинам в состоянии тяжелейшего шока.
Бледный от волнения, Эрик поглядел на пленника, на горевший на просеке «кубельваген» и тихо, с какой-то растерянной улыбкой сказал Виктору:
— Поздравляю с чертовой дюжиной!
Услышав американскую речь, эсэсовец вздрогнул, и что-то похожее на надежду озарило мельком землистого цвета лицо. Он еще не понимал, что ему непоправимо не повезло.
В квартале, где американцы бросили оружие, Виктор и Эрик отобрали два офицерских карабина, два БАРа и даже один ЛМГ — легкий пулемет.
— Все это пригодится в нашем отряде! — сказал Виктор, не спуская глаз с пленника.
— О, это отличное оружие, — с воодушевлением заговорил Эрик, отряхивая пулемет от хвойных игл. — Пятьсот выстрелов в минуту. С воздушным охлаждением. Как раз рекомендуется для действий в гористо-лесистой местности. — Он понизил голос: — А я боялся, что ты заставишь пленного проверить, нету ли тут мин.
Виктор бросил на него испытующий взгляд и навьючил разряженные им пулемет ЛМГ и БАРы на пленника.
— Во-первых, он в шоке. Во-вторых, он мне нужен как носильщик и «язык». В-третьих, он, возможно, ни черта лысого не смыслит в минах. Пошли!
— Ты что, поведешь его к нашему шалашу? — шепнул Эрик.