— Почему в августе 1943 года вы перешли в СС?
— Я был ранен на Курской дуге, лечился в госпитале, получил А-ка два.
— Железный крест второго класса?
«Язык» не без гордости показал пальцем черно-красно-белую муаровую ленту, продетую во вторую сверху пуговичную петлю мундира.
— Яволь! Тогда шел набор в СС, вот меня и взяли. К тому же отец хотел меня спасти от фронта, обеспечить более быстрое продвижение по службе… Он поставлял вино Филиппу, принцу Гессенскому, упросил принца взять меня ординарцем. Принц согласился — за взятку…
— Я слышал, что ваш принц служил в СА, командовал коричневорубашечниками.
— Да, его высочество был обергруппенфюрером СА.
— Он был близок к Герингу?
— Да, принц по просьбе Геринга знакомил нашу аристократию с фюрером. Принц женат на принцессе Матильде, дочери короля Италии Виктора-Эммануила. Фюрер использовал принца как посредника в своих сношениях с Муссолини.
— Где сейчас принц?
— В начале сентября фюрер посадил его и принцессу Матильду в концентрационный лагерь за измену ее отца и выход Италии из войны. Принцессу казнили в Бухенвальде, а принц пока жив.
— Что же было дальше с вами?
— Меня отправили на Восточный фронт.
— Известно ли вам, кто была Аликс Гессен-Дармштадтская?
— Да, у нас в Гессене, конечно, помнят ее. Принцесса Аликс, кузина принца Филиппа, потом была русской императрицей. Русские казнили ее вместе с царем. Об этом нам не раз напоминали офицеры в нашей гессенской дивизии.
Так шел этот допрос. Виктор выяснил, что СС-гауптшарфюрер направлялся из Кельна с картами в Сен-Вит, в штаб бригады «Фюрербеглейт» — «конвой фюрера», где он служил в оперативном отделе старшим картографом, что подтверждалось его документами. Карты лежали в чемодане, чему Виктор сильно обрадовался.
— Как оценивается ваше наступление в штабе?
— В штабе об этом наступлении, — показал «язык», — говорят как о «решающей» операции. Все понимают, что русских уже не победишь, но надеются сильным ударом
расколоть коалицию плутократов и большевиков. Отборнейшая бригада «Фюрербеглейт» действует на главном направлении удара. Достигнутые в первые дни результаты признаны блестящими. Доказано, что англо-американцев можно бить. Общее руководство наступлением осуществляет фельдмаршал фон Рундштедт, главнокомандующий Западным фронтом, но практически командует в Арденнах фельдмаршал Модель. Фон Мантейфелю пока везет больше, чем Дитриху. Именно 66й корпус, входящий в 5-ю танковую армию Мантейфеля, вместе с эсэсовской танковой бригадой сломил ожесточенное сопротивление ами в Сен-Вите. В штабе большую тревогу вызывает проблема горючего. На автобаннах за Рейном — страшные пробки, машины делают по три километра в час. Интенданты кивают на бомбежки — с подвозом бензина туго. Не хватает снарядов. А сами уже сбрасывают — в Бастони, например, — все, что надо, своим войскам. Слышно от радиослухачей, что много дивизий англо-американцев спешат на выручку к своим попавшим в беду камерадам. Но главная забота — как бы русские сейчас не ударили на Восточном фронте. Вся надежда на то, что Сталин не станет выручать из беды своих союзников, которые два года ждали у моря погоды, пока русские истекали кровью…
«Язык» был паинькой, выкладывал все, что знал, с подкупающей, казалось, искренностью, но никакое, самое чистосердечное признание не могло его сейчас спасти.
— А что это такое? — спросил Виктор, доставая нечто вроде фантика из чехла личного эсэсовского знака.
— В станиолевой обертке — кусочек пуповины моего сына. Мой талисман. Мне дала его Эльфи, моя жена.
Нет, не поможет и этот талисман СС-гауптшарфюреру.
— Я русский, — сквозь зубы сказал немцу Виктор, закончив допрос и поглядев задумчиво на Эрика, чистившего БАР. — Служил в одном отряде с Зоей — той девушкой, которую казнил твой полк. В России, в Белоруссии нас, партизан, недаром называли народными мстителями. А у нашего отряда был специальный счет к вашему полку, ко всей вашей сто девяносто седьмой дивизии. С офицерами и солдатами этой дивизии из Гессена и Рейнланда мы всегда искали встречи. Я один отправил со Смоленщины шестнадцать солдатских книжек ваших однополчан. И ваша будет семнадцатая. Мы поклялись отомстить за Зою. Я привожу в исполнение священный приговор.
Немец снял каску, отер ладонью потный лоб, смотрел непонимающими глазами, нервно крутил массивное кольцо с плоским черным камнем и рунами СС. А потом вдруг кинулся на Виктора, сшиб его с ног, вцепился скрюченными железными пальцами.
— Ненавижу! Ненавижу!.. — выпалил он бешено. — Да, я видел ее… видел, как она умирала… как болталась в петле… И я снимал ее «лейкой»… Русские и американцы — вы передеретесь… и тогда мы…
Бездумно, с быстротой и точностью отлаженного автомата, Виктор, падая, сложил руки, словно для молитвы, затем изо всех сил вскинул их, разрывая мертвую хватку врага. Но в это мгновение на голову эсэсовца с треском опустился кованый приклад шестифунтового карабина, и глаза его, блеснув белками, закрылись навсегда.
— Кажется, готов? — спросил, отдуваясь, Эрик. — Я — одного, ты — одного. Ничья. Один — один…
— Победила дружба. — Виктор прыжком поднялся на ноги. — А ты, я погляжу, смекалистый паренек. Так трахнуть человека. Да еще сзади. Не по-джентльменски. Давай закурим, приятель, по одной. Вот сигареты покойник завещал…
Бездыханное тело гауптшарфюрера оттащили и сбросили в яму, полуприкрытую обнаженными корнями вывороченной бурей мачтовой сосны. Виктор разложил оперативные карты Арденн, Антверпена, Бельгии, Голландии. Эрик дрожащими руками чистил оружие.
— Черт знает куда забрался! — покачал Виктор головой. — Пятый меридиан. А Москва на тридцать седьмом. Скажи, друг, — обратился он к Эрику, — на каком меридиане твой Бедфорд?
— Где-то близ семьдесят пятого западного полушария, на другом конце света.
Виктор стал разбирать личные бумаги эсэсовца. Одна фотография привлекла особое его внимание. На переднем плане красовался бравого вида офицер СС с двумя квадратами оберштурмфюрера в левой петлице. За ним кругом стояло около полусотни музыкантов с дирижером посредине. Надпись на обороте гласила: «Дорогой кузен! Здесь ты видишь меня в день рождения фюрера в 1943 году. Оркестр из кацетников исполняет наше лагерное «Танго смерти». В этот день я отобрал пятьдесят четыре «полосатика» (ведь фюреру исполнилось 54 года) и самолично расстрелял их. ХГ! Комендант Яновского лагеря под Лембергом СС-оштуф Вильгауз». Виктор привычно разобрался в сокращениях: ХГ — «Хайль Гитлер», оштуф — оберштурмфюрер — и показал фотографию Эрику.
— Ну, что скажешь, старина?
— Этих эсэсовцев надо убивать, как бешеных собак! — тихо произнес потрясенный до глубины души Эрик.
В лесу нашли незамерзший родник, напились. Худ вдруг стал раздеваться.
— Ты что, — спросил американца Виктор, — сбрендил?
— Все тело чешется. — Эрик быстро разделся до пояса. — Никогда так долго не был я без ванны. — Он намочил носовой платок и стал, дрожа и постанывая от холода, тереть им грудь, руки, спину. — У нас такая баня называется баней шлюхи.
— Теперь и мне можно, — решительно объявил Виктор, когда Эрик оделся. — А ты посторожи.
Он, скинув всю одежду, крякнул и стал натираться снегом. Американец смотрел на него круглыми от изумления глазами.
— А это — партизанская баня, — Кремлев старался не слишком громко стучать зубами. Признаться, ему давно не приходилось обтираться снегом, но нельзя же было ударить в грязь лицом перед иностранцем, особенно союзником. Потом, одевшись, он быстро пошел вперед, чтобы согреться.
Арденнский лес был разделен на квадраты, каждая сторона которого равнялась километру. Опасаясь засад, они перебирались ползком через просеки — один прикрывал, другой полз. На просеках не было никаких признаков присутствия человека. Зато много было звериных и птичьих следов.
«Вот бы бесшумку сюда», — не раз вспоминал Виктор патроны с зелеными носами партизанской винтовки-бесшумки, которая позволяла им почти без звука снимать немецких часовых.
Вечером американские самолеты навесили над лесом огромные люстры светящих авиационных бомб. Калейдоскопически мельтешили тени деревьев, земля тряслась от взрывов. С сосен и елей падали тонны снега. По шоссе тянулись бесконечные колонны машин с выключенными фарами. Когда гасли осветительные ракеты, в лесу становилось темно и тихо, как в могиле. Но вскоре опять в поднебесье зажигались «рождественские елки», и снова рвались бомбы в лесу, и снова кружились в кошмарном хороводе тени Арденнского леса.