— Не очень профессионально. Сюда бы двенадцатикратный оптический прицел Лаймена. Я поставлю «два». Внимание! Плохо! Очень плохо! Хотя — видел? — офицер мотнул головой, почуял пулю… На, попробуй!.. Но ты даже не тронул прицельную планку!..
— Я привык стрелять в тылу врага на короткие расстояния… Но вот теперь, кажется, удалось.
— Великий боже! Ты попал в офицера! Он упал! Не двигается!.. Да как тебе это удалось?!
— Проверенный русский метод под кодовым названием «авось». Интуиция плюс опыт. Сибиряки у нас белке в глаз попадают.
— Ну да? А у нас хороший охотник — комару в глаз. Смотри. Шофер в полном недоумении. Тормошит офицера! А ну дай-ка сюда! Сейчас я его…
— А шофера зачем?
— Он же нацист, пусть рангом пониже… И этот есть!.. Удачная охота!..
В полдень подстрелили еще двух мотоциклистов на лесной дороге. Один из фольксгренадеров уставился стекленеющими глазами на солнце, и Виктор вдруг увидел, что один глаз у фрица голубой, а другой — карий. Почему-то это удивило его. Немец этот был мал и тощ. В этом он еще раз убедился, когда повесил его маузеровскую винтовку себе на плечо и тут же почувствовал, что ремень винтовки слишком давит плечо. Глянул: тощий фриц продырявил дополнительную дырку в ремне. Да, хлипкие солдаты пошли у вермахта, последыши.
К изумлению и досаде генерала Паттона, ярость наступательного порыва краутов все нарастала. И именно в его секторе, словно Гитлер приказал этим паршивым краутам подкопаться под полководческую репутацию Джорджа Паттона.
— Контратаковать танками днем и ночью! — орал в телефонные трубки бесстрашный генерал, принадлежа к той школе командиров, что искренне уповает на мощь своих голосовых связок. — Ни хрена не видать?! Погода туманная? К дьяволу погоду и вас тоже! Разгоню всех к дьяволу! Разжалую!
А солдаты не поднимались в атаку из своих «лисьих нор». Начхать они хотели на полководческую репутацию Паттона!
Порой генерал принимал и правильные решения:
— Пусть сто первая в Бастони контратакует только днем — днем крауты боятся нашей авиации!
Разведка, пребывавшая в коматозном состоянии все первое время после арденнского сюрприза краутов, начала приходить в себя.
— Докладывает Джи-два. Только что взятые «языки» показывают, что после первых успешных боев им уже три-четыре дня не дают рационов, противотанковых средств и просто патронов…
Паттон не верил разведке, переоценивая ресурсы врага. Генералам это свойственно.
3-я армия потеряла, по официальным данным, убитыми, ранеными и пропавшими без вести 122 323 человека, а немцы — 393 200. Генерал Паттон не верил в эти цифры. Липа! Брехня!..
Эрик сам заговорил о неграх. Сначала спросил, как решается национальный вопрос в Советском Союзе, а потом сказал:
— Да, нам есть чему у вас поучиться!..
Эрик без обиняков признал, что расизм, дискриминация негров — позор Америки. Особенно нетерпимым он был теперь, во время войны, когда негров направляют на фронт, требуя, чтобы они жертвовали жизнью ради страны, в которой они являются гражданами второго сорта.
— Я всегда даже в спорте болел за слабого. Но когда девять лет назад итальянец Примо Карнера вышел на ринг против негра Джо Луиса, я был на стороне Джо, потому что знал, как негры у нас жаждали его победы. И он, наш Джо, стал чемпионом мира.
— Я читал «Сына Америки» в нашем журнале «Интернациональная литература», — сказал Виктор. — Меня потрясла эта книга. Неужели в Америке не поняли, что в ней предсказывается бунт негров?
— В книге Ричарда Райта только правда, — признал Эрик, — хотя эта правда и не льстит Америке. Дискриминация негров — факт нашей жизни. У нас всего один негр в конгрессе. Перед войной был еще один негр — генерал. Негры у нас практически лишены избирательных прав и живут в среднем на двенадцать лет меньше белых. Почти все они бедны. В сороковом году у нас было шесть линчеваний. На Юге нередко избивали негров в предвоенный год. В июле сорок второго только вмешательство супруги президента Элеоноры Рузвельт предотвратило марш негров на Вашингтон. Мне, как офицеру американской армии, стыдно, что и в вооруженных силах повсюду дискриминация. Негры и белые служат в разных частях, и от сегрегации не собираются отказаться. Я видел в Фаейтвилле драки белых солдат с черными. Многие из них были со смертельным исходом. Однажды негритянская рота целый час сражалась с оружием в руках против военной полиции. Только протесты негров привели к созданию негритянской истребительной эскадрильи. При мне избили одного негра, когда он сказал, что Линдберг хочет стать гаулейтером Америки.
Только во Франции Эрик с возмущением узнал, что американский Красный Крест отделяет кровь белых людей от крови негров, хотя любой грамотный американец знает, что донорский отдел Красного Креста — детище негра доктора Чарлза Дрю. Случаи трусости и неповиновения приказам среди негров раздувались до невероятных размеров. Расисты вообще заявляли, что негры горой стоят за нацистов и за японцев, которые тоже «цветные». Повсюду были раздельные уборные и бомбоубежища. Негров старались держать лишь на подсобных работах. На флоте было всего несколько десятков негров-офицеров. Белые арестанты отказывались есть с черными. Жена Эрика писала ему из Филадельфии, что хотя все бредят Полем Робсоном в роли Отелло, но в либеральной Филадельфии негры бастуют, потому что белый профсоюз не позволяет им работать водителями трамваев. И это в городе, который вышел на второе место после Детройта по военному производству. Рассказывали, что какой-то негр в знак протеста запустил чем-то тяжелым в филадельфийский «Колокол Свободы». И все же Эрик верил, что американский народ сумеет после войны покончить с расистскими законами Джима Кроу.
— Я слышал, что единственная негритянская пехотная дивизия хорошо воюет в Италии. Солдаты ее называют себя «черными буйволами», а другая «черная» дивизия бьет японцев. Здесь у нас, в Арденнах, сражаются два батальона негров. Честно признаться, я не знаю, как бы я воевал за добрые, старые Соединенные Штаты, будь я бесправным негром, не сыном, а пасынком Америки.
Виктор дружески хлопнул Эрика по плечу:
— Слушай, Эрик, а ты мне начинаешь нравиться!
— Спасибо, Виктор, но расистов у нас еще много. Мой отец считает негров неполноценными людьми, плохими воинами, и Паттон, я слышал, тоже. Они забывают, что жизненная подготовка у негров совсем другая, чем у белых.
— А я знаю, что такое быть негром, — хмуро сказал Виктор.
— Ты?! — изумился Эрик. — Как это?
— На своей шкуре испытал, выдавая себя за власовца. На всех инородцев эти крауты-арийцы смотрят свысока, как на людей не второго, а самого низкого сорта, хотя они и воюют вместе с ними. Это оскорбляло даже настоящих фашистов в РОА и в других «армиях» и «легионах», даже иностранцев в СС! Так что все эти формирования крайне ненадежны. Расизм — сволочная, доложу я тебе, штука!..
Они лежали у опушки, наблюдали за шоссе.
— Что это за деревня? — спросил Эрик, поглядывая на бельгийское селение, раскинувшееся на холме посреди большого заснеженного поля. Над шпилем кирхи вилось черное воронье, меж аккуратненьких каменных домиков виднелись горбы немецких грузовых и легковых автомашин. Последних было подозрительно много — не иначе как там расположился какой-нибудь штаб.
— Надо узнать название этой деревни, — сказал Виктор.
— Но как?! — изумился Эрик.
— Сейчас увидишь, доктор Ватсон! Следуйте за мной!
Они вышли к дороге, тянувшейся из деревни на восток. За кюветом, как и предполагал Виктор, тянулись разноцветные провода полевой телеграфной связи на воткнутых в землю шестах.
— Все истинно гениальное — просто, — скромно изрек Виктор, перерезая финкой пару проводов. — Так! Красный готов, белый готов. Перережем еще и черный — в честь государственного флага третьего рейха. А теперь отойдем в сторонку. У нас в случае пожара набирают номер ноль-один. Считайте, доктор, что мы вызвали пожарную команду.
Не прошло и пятнадцати минут, как из деревни показались связисты. Их было трое.
— Вот и пожарники, — с глубоким удовлетворением объявил Виктор, лежа с Эриком за молодыми елками. — Учти! Связисты — самые толковые «языки». — Прошу не стрелять!
Он вскочил, срезал очередью двух связистов, принявшихся за ремонт поврежденной связи, а третьего, с виду наиболее интеллигентного, в очках, тут же обезоружил и, ухватив за воротник, без особых церемоний поволок в ельник.
— Вот этого мистера, — сказал по-немецки Виктор, указывая на Эрика, — интересует название той деревни, из которой вы вышли. Быстро, дядя! Название деревни?
— Мейероде, — прошептал связист одними губами.
— Спасибо! И еще несколько несложных вопросов. Надеюсь, вы, repp обер-ефрейтор, не откажетесь удовлетворить наше любопытство?