Пайпер со своей кампфгруппой вырвался далеко вперед, его дивизия с трудом поспевала за ним. Бывшему адъютанту рейхсфюрера уже мерещились бриллианты к Рыцарскому кресту. Его «тигры» и «пантеры» легко выходили победителями из стычек с «Шерманами» на узких и извилистых горных дорогах. Впереди за огнем и дымом маячили, словно в мираже, Антверпен, Париж, Лондон, даже непотопляемый дредноут Манхэттена. Но сначала во что бы то ни стало надо взять стратегические мосты на бельгийской реке.
За его прорывом панически следили в американских штабах. Неужели и в самом деле все пропало?
Оторвавшись от фольксгренадеров, он оказался со своей группой в тылу 3-й немецкой дивизии из парашютной армии генерала Штудента.
— Почему вы еле волочите ноги? — яростно накинулся Пайпер на какого-то полковника.
— Впереди около полка американцев, — отвечал тот, робея при виде Рыцарского креста с дубовыми листьями и мечами.
— Дайте мне батальон, — заорал Пайпер, — и я покажу вам, как надо бить америкашек!
«Он сделал это. Посадил половину пехоты парашютистов на свои танки и погнал другую половину по обочинам дороги. Агрессивно рванулся вперед, без сопротивления, не сделав ни единого выстрела, вошел глубоко в тыловой район и достиг перед рассветом окраины Гонсфельда. Этот городок входил в зону отдыха 99-й дивизии. В нем находилась тогда только одна боевая часть 14-й кавалерийской дивизии США…
В Гонсфельде Пайпер взял огромные трофеи: полсотни разведывательных машин, в том числе и бронемашин на полугусеничном ходу, грузовики, которые он присоединил к своей танковой колонне. К северу от Гонсфельда он взял Буллинген и грандиозный армейский склад…»
Но всеми этими успехами был он обязан не своей непобедимости, а растерянности американцев, о чем Гэйвин предпочел умолчать. Там, где солдаты не терялись, — а такие джи-ай были, и Гэйвин пишет о стойкой обороне небольшого подразделения из 202-го саперного батальона у местечка Труа Понт, где они взорвали мост через реку Амблев, — там Пайпер при всей своей наглой агрессивности не прошел, и ему пришлось повернуть на юг.
Что ж, и нам пришлось познать горечь отступления. И наша армия попадала в беду, в окружение, в котлы. И мы учились воевать в боях и сражениях. И мы обращались за помощью к союзникам в тяжкую годину лихолетья. Но помогли ли нам союзники в 1941-м, 1942-м, 1943-м? Мы сражались фактически один на один с нацистской Германией и фашистской Италией. А ведь тогда нам было намного труднее, чем союзникам в Арденнах!
Генерал Паттон, заботившийся о своей репутации бесстрашного полководца, никогда и никому не признался бы, как близок он был в тот день к панике. С трудом ему удавалось скрыть от подчиненных свою растерянность. В своем дневнике он писал: «Вызвал генерала Джона Миликина, командира 3-го корпуса, и обсудил с ним возможности использования 3-го корпуса в наступлении к северу в случае, если немцы будут продолжать атаку против 8-го корпуса 1-й армии. Я также приказал
Эдди ввести в действие 4-ю танковую дивизию, боясь, что, если мы этого не сделаем, вышестоящее командование само направит ее на север. Все это показывает, как мало понимал я серьезность наступления врага в тот день».
С юга просочились неутешительные сведения: 5-я танковая армия генерала барона Хассо фон Мантейфеля отрезала Сен-Вит, взяла город в полукольцо, угрожая создать еще больший котел, чем в Шнее-Эйфеле! Бросая поклажу и оружие, солдаты уходили по бездорожью на запад. Эрик приказал своим ребятам подобрать брошенные интендантами рождественские посылки, чтобы накормить людей. Ему самому попался вкуснейший яблочный пирог, пропитанный бренди. После того как утолили первый голод, он сказал ребятам:
— Первыми погибают паникеры. Наша задача — установить связь со штабом дивизии в Сен-Вите или с нашими «львами» в Снежных горах. А пока у нас имеется полная возможность укрепить наш арсенал. Вон валяются базуки, пулеметы и минометы — они нам еще пригодятся. Пусть базуки возьмут самые смелые парни.
Какому-то офицеру-связисту удалось тут же в колонне вызвать радиоузел 1-й армии в Спа. Переговорив по кодовой таблице с каким-то приятелем из штаба армии, он с ошарашенным видом повернулся к Эрику:
— Там царит полная неразбериха. Крауты захватили мосты, которые не успели взорвать наши олухи. Айк приказал наконец перебросить сюда машинами из Реймса две парашютные дивизии — сто первую и восемьдесят вторую, но из Реймса сообщают, что эти дивизии передрались в барах и борделях. За неимением виски дуют «Вдову Клико». Не могут найти командира восемьдесят второй — генерал Джеймс Гэйвин ушел на балет!.. Черт знает что творится!..
Вечером немецкие танки находились уже в двенадцати километрах от Спа. Штаб 1-й американской армии спешно эвакуировался.
Под вечер колоссальной силы взрыв разметал колонну на шоссе — немцы повели обстрел ами ракетами «Фау-1».
Минут двадцать били по шоссе и прилегающей местности более точные шестиствольные минометы. Эрик впервые попал под огонь «Мычащих Минни» — так прозвали их в американской армии. Один миномет выстреливал разом шестью девятидюймовыми ракетами. От их мычания и скрипучего рева стыла кровь в жилах. Но немцы считали эти «Минни» лишь «миникатюшами».
Только вечером второго дня арденнского наступления грохот битвы дошел до ушей американского генерал-майора.
Из воспоминаний Дж. М. Гэйвина:
«Под вечер 17 декабря, когда я одевался перед ужином, я услышал вечерние новости по радио. Они звучали зловеще. В районе Арденн немцы вбили глубокие клинья.
Зная, насколько мало там войск и резервов, я не на шутку
встревожился. Через непродолжительное время, когда я сидел за ужином с офицерами штаба в нашем доме в Сиссоне, мне позвонил по телефону начальник штаба 8-го (воздушно-десантного) корпуса. Это был полковник Ральф Итон… Он сказал мне, что я должен возглавить корпус, так как генерал Риджуэй находился в Англии. Это известие застало меня врасплох…
Я также узнал, к своему удивлению, что генерал-майор Максуэл Тэйлор находится в отпуске, в Вашингтоне.
Полковник Итон сказал затем, что верховный штаб союзных экспедиционных сил считает положение на Арденнском фронте критическим. Далее, необходимо подготовить к переброске 82-ю и 101-ю воздушнодесантные дивизии к рассвету послезавтрашнего дня. Он сообщил, что пока ему не удалось связаться с генералом Риджуэем…
Мы начали совещание в 20.00. Насколько мы могли судить, главный удар немцев был направлен на Сен-Вит, который пока еще оставался в наших руках. В 21.30 мне снова позвонил начальник штаба корпуса, который приказал начать без промедления переброску в направление Бастони, где нам будут отданы дальнейшие приказания.
Как командир корпуса, я должен был немедля доложить генералу Кортни Ходжесу, командующему 1-й армией США. Он находился в Спа, Бельгия…
Я выехал в Спа в 23.00… Мы ехали в открытом «джипе», готовые ко всему. Ночь была скверная. Безостановочно моросил дождь, кругом был довольно густой туман…»
Самый молодой генерал американской армии не знал, что в любую минуту он мог столкнуться в ночной темноте с головорезами-эсэсовцами Скорцени или парашютистами барона фон Хейдте.
Серый, дождливый, запоздалый рассвет застал генерал-майора Гэйвина и его спутников в нескольких милях от курортного города Спа. Оставив адъютанта и водителя в «джипе», генерал прошел в 9.00 к командующему. Генерал-лейтенант Кортни Ходжес выглядел усталым — он почти не сомкнул глаз в последние сорок восемь часов. Высокий, худощавый, похожий на героя-ковбоя из голливудских «вестернов» старой школы (Вильяма Харта или Тома Микса), он мог сойти за отца Гэйвина — так они были похожи. Ему было пятьдесят семь, а Гэйвину тридцать семь. Ходжес нравился Гэйвину. Он служил у него в тридцатые годы на Филиппинах, знал, что Кортни X. Ходжес отличился еще в первой мировой и укрепил свою репутацию в мирные годы. Он совсем не походил на колоритного Дугласа Мак-Артура, который превзошел самого генерала Паттона по части бравады и геройства на публику, хотя солдаты тихоокеанских островов Батаан и Коррегидор называли Мак-Артура Блиндажным Дугом, намекая на его малодушие, на то, что он не вылезал их окопов и блиндажей. Дуга, по мнению многих, погубило то, что и он, и его отец (случай уникальный в американской армии) были удостоены высшей награды США: Почетной медали конгресса. От этого, уверяли злые языки, и свихнулся Дуг, заболел неизлечимой манией величия.
По сравнению с ним и с Паттоном — грозой Европейского театра военных действий — Ходжес был тихоней-скромником, не изображал из себя Наполеона или Вашингтона, не пыжился, не орал, не ругался, а воевал вполне прилично, хотя провалил экзамены на первом курсе военной академии Вест-Пойнта. Ко времени Арденнской битвы он считался уже одним из лучших генералов, а армию его называли «рабочей лошадью» Европейского театра военных действий.
Эта армия касалась своим левым флангом немецкого города Аахена на севере, в двадцати милях от Спа, насчитывая три корпуса: 7-й — слева, 5-й — в центре и 8-й — справа. Армия занимала сто миль по фронту. Ходжес сообщил Гэйвину, что 7-й корпус ведет напряженные бои, но успешно отражает атаки неприятеля, а 5-й и 8-й корпуса в беспорядке отступают, поскольку именно по ним пришелся главный удар нового немецкого наступления. 106-я дивизия 5-го корпуса попала в критическое положение. Два полка его полностью отрезаны и окружены. Начальник штаба Ходжеса генерал-майор Уильям Кин предлагал выбросить им все необходимое на парашютах. Но мешала погода. Полки затерялись меж лесистых арденнских холмов. Почему-то никто не представлял себе, где они находятся. Видно, ударил их немец крепко.
Кин предложил послать 101-ю дивизию в Бастонь — город стратегического значения, которым непременно попытаются завладеть крауты, чтобы развить дальше свое наступление. Кстати, штаб 8-го корпуса находится как раз в Бастони. 82ю надо, пожалуй, направить в район Вербомонта севернее Бастони, в двенадцати милях от Спа. На том и порешили.
Совещание было прервано срочным донесением из Ставло — городка в восьми милях от Спа. Сообщали, что под городом появились танки противника, взорван мост. Как выяснилось потом, это молодчики Скорцени, переодетые в американскую форму, снабженные всем, вплоть до опознавательных жетонов, снятых с убитых, поднимали панику путем ложных слухов и донесений.
Ходжес и его штаб были в шоке. Они не могли понять, как удалось гитлеровцам, которых они гнали в хвост и гриву из Нормандии через Западную Европу, которые бежали, бросая оружие и технику, вдруг стать вновь грозной и могучей силой, способной нанести столь мощный удар по победоносным американским и британским войскам.
И вот теперь, в эти кошмарные дни и ночи, стали американцы все чаще вспоминать о русских. Теперь вся надежда на героев Сталинграда! Ведь у них самая могучая на свете армия.
Так считал и генерал Гэйвин.
Он примчался на «джипе» в Бастонь. В штабе 8-го корпуса царила неразбериха. Генерал Трой Мидлтон отдал штабу корпуса приказ о немедленной эвакуации из Бастони. Необозримое имущество штаба в спешке грузили на грузовики автоколонны, выстроившейся на улице, перед зданием городской школы, где находился штаб. Все были охвачены эвакуационной лихорадкой. Мидлтон ничего толком не знал об обстановке на фронте. Да и был ли вообще фронт?
Подоспел генерал Антони Маколиф. Гэйвин приказал ему войти со 101-й воздушнодесантной дивизией в Бастонь и занять там круговую оборону.
Местами доходило до рукопашной — в ход шли штыки и ножи, саперные лопатки и здоровенные американские кулаки. Конечно, драки эти совсем не походили на потасовки в голливудских фильмах, где кулак героя всегда точно попадает в подбородок злодея. Драки, увы, красивы только на киноэкране. Это была некрасивая драка, рукопашный бой не на жизнь, а на смерть. Дрались на улицах и в домах, поджигали танки «молотовскими коктейлями» — бутылками с бензином или с горючей смесью, которыми так успешно пользовались русские в начале войны.
Туман по-прежнему исключал помощь войскам со стороны военно-воздушных сил. Но вот появился просвет в тучах: «Ура, сейчас прилетят наши орлы!» Но прилетели немецкие «Ю-87».
Они пикировали на американские мотоколонны с замораживающим душу воем. Этот вой был специально придуман для всех врагов рейха генерал-фельдмаршалом люфтваффе бароном фон Рихтгофеном, кузеном первого аса кайзера — барона Манфреда фон Рихтгофена. Тот в 1937 году командовал легионом «Кондор» в Испании, где он помог победе каудильо Франко. Чтобы нагнать побольше страху на противника, были изобретены сирены на крыльях, которым дали библейское название «иерихонские трубы». Эти трубы ревели и выли над Сталинградом, но там, как известно, победа осталась не за бароном фон Рихтгофеном.
— Где же наши? Где же наши?! — поглядывали американцы с надеждой на небо.