И все же в первые дни диверсанты вызвали большое замешательство в тылу у ами. Шпиономания, как всегда, оказалась опаснее и вреднее самих шпионов и диверсантов. Американцы то и дело принимали друг друга за переодетых врагов. Кое-кого уже успели линчевать на дорогах. Не этих ли несчастных причислили к убитым бандитами Скорцени? Солдаты не доверяли военной полиции пойманного диверсанта, а военная полиция не доверяла никого никому. Генерала Брюса Кларка, принятого за немецкого диверсанта, надолго заперли в камере предварительного заключения. «Кризис доверия» потряс всю армию снизу доверху. Разведывательный отдел штаба 1-й американской армии поверил захваченным агентам, уверявшим, что специальная «кампфгруппе» рыцарей Фриденталя брошена в Париж, в Версаль, чтобы убить или захватить Эйзенхауэра. Контрразведка снабдила Айка смертником-двойником, который должен был вызывать огонь на себя.
Самой поразительной во всей истории операции «Гриф» была удивительная беспечность американской разведки, которая, еще 16 декабря случайно захватив на фронте офицера 66-го армейского корпуса вермахта с планом всей операции «Гриф», не сделала из него никаких выводов, допустив вспышку опасной шпиономании в армейских рядах.
Операция «Гриф» и дополнительная операция «Генрих», заключавшаяся в засылке к американцам снабженных ложной информацией перебежчиков, стали лебединой песней германской разведки, и без того наполовину уничтоженной собственной контрразведкой. Долгое время после этого СД была не в состоянии наладить разведку для ослепленного и оглохшего вермахта.
Снова, как в прежние победные годы, ликовал весь верноподданный рейх. Снова раскупались нарасхват газеты, а по радио перед сводками гремели фанфары, исполнявшие давно забытые в Берлине «Прелюды» Листа. Во всех тыловых армейских лагерях офицеры толпились вокруг больших ящиков (пять на десять метров), передвигая указкой по песочному макету Арденн игрушечные танки и орудия. И никто из скептиков не смел вслух сказать, что вся эта затея «величайшего полководца всех времен и народов» построена на песке.
…Мы пересекли с Анатолием Колосиным мост Линкольна, въехали на правый берег Потомака, где небольшой «плацдарм», принадлежащий округу Колумбии, граничит со штатом Вирджиния. Очень скоро мы увидели огромнейшее пятиугольное бетонное здание, самое большое военно-бюрократическое здание на свете — Пентагон, мозг империалистической агрессии, главный пожиратель бюджетных ассигнований, гигантский рефрижератор «холодной войны».
Итак, самое высокое здание в США, «Эмпайр Стейт Билдинг», принадлежит Большому Бизнесу. Самое огромное и вместительное здание, Пентагон, — американской военщине.
Мало кто помнит в Вашингтоне, что много лет тому назад в Пентагоне работали… советские военнослужащие — во исполнение договоренности, достигнутой на Тегеранской конференции между главами правительств СССР и США. В Пентагоне была установлена радиостанция, поддерживающая прямую связь между советским посольством и правительством СССР, что свидетельствовало о тесных союзнических отношениях между нашими державами. Об этом мне первым рассказал Эрик Худмладший, сын всезнайки-генерала.
«Пентагон» по-английски — пятиугольник. В его корпусах, в каждом из которых можно легко упрятать по Капитолию, готовятся планы агрессии на пяти континентах, планы мировой бойни.
А чем кончаются такие планы, хорошо известно. Сразу за Пентагоном простирается обширное Арлингтонское военное кладбище, там — могила Неизвестного солдата и могилы солдат, муки и страдания которых давно забыл Пентагон.
Мы приехали на это кладбище 9 мая, в День Победы над гитлеровской Германией. Но на кладбище было пусто, одиноко. Зато людно было в Пентагоне.
О том, как непомерно разбух штат Пентагона, можно судить по тысячам и тысячам легковых автомашин, запаркованных под его стенами. Машин здесь больше, чем их собирается в финальный матч у стадиона. Но здесь играют не в бейсбол.
В Пентагоне работают почти 40.000 штабистов, военных чиновников. И злокачественная опухоль эта все растет.
Все большую роль в Вашингтоне играют генералы и адмиралы, сторонники «большой дубины» в международных делах.
Известно, что еще при Вашингтоне были офицеры, мечтавшие о военном диктаторе. Известно, что еще в первые годы президентства Франклина Рузвельта американская военщина собиралась захватить власть в свои руки. Американские генералы
привыкли к легким победам, поскольку всегда или имели дело со слабым противником, или таскали каштаны из огня чужими руками. Ныне эти генералы приобрели такую власть, какой никогда прежде не имели. Они срослись, как сиамские близнецы, с капиталистами и вот уже почти двадцать лет управляют военно-промышленным комплексом США.
Но ведь есть же в Вашингтоне трезвомыслящие люди, которые ничего не забыли и многому научились!
Сайрус Итон — один из двадцати самых богатых людей страны. Мы побывали у него дома. Он встретил нас со своей миловидной, просто одетой дочерью. Миссис Итон была в инвалидной коляске.
Сайрус Итон был горячим сторонником «нового курса» Рузвельта и по сей день остался трезвым реалистом, противником гонки вооружений, поборником всеобщего полного разоружения. Много труда положил этот румянолицый, белый как лунь старик-миллиардер на то, чтобы снять с американцев шоры ненависти и страха. По праву носит он высокую награду — золотую медаль лауреата международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами».
Хочется верить, что Америка пойдет за такими людьми.
…Поздно вечером, перед тем как лечь спать, Анатолий Колосин настроил на Москву транзисторный приемник, и мы слушали концерт Соловьева-Седого. По 373-му номеру отеля «Уиллард» поплыли мелодии: «Темная ночь», «Вечер на рейде», потом «Подмосковные вечера» в исполнении Вана Клиберна.
Вспомнилось, что вот уже месяц, как мы вылетели из Москвы. Москва… Защемило сердце. С каким чувством, бывало, слушали мы «Вечер на рейде» по радио в тылу врага, у партизанского костра, под шумящими брянскими и белорусскими соснами…
Просмотрел телефонную книгу Вашингтона и пригородов. Эрика Худа в ней нет…
19 ДЕКАБРЯ 1944 ГОДА
Еще не рассвело, когда в Вербомон прибыли последние подразделения из 82-й воздушно-десантной дивизии. Ночью дивизия отбила атаку краутов у соседнего местечка Габьемонт. Войсковая разведка доложила, что противник подтягивает свои силы перед фронтом дивизии. Разбуженный адъютантом генерал Гэйвин приказал немедленно занять оборону и тут же снова улегся на полу в доме фермера. Генерал хотел выспаться перед решающим сражением.
Штаб 18-го корпуса расположился на фермах рядом с Вербомоном. Генерал Риджуэй выслушал рапорт Гэйвина, который считал его лучшим корпусным командиром американской армии. Гэйвина подкупало в нем то, что он, в отличие от большинства других корпусных командиров, охотно и часто бывал у солдат на передовой. И делал это не для показухи, а для пользы дела, чтобы знать о том, что действительно происходит на его участке фронта. Это был профессионал, каких мало знала армия США. Он приказал Гэйвину выдвинуть войска значительно дальше за Вербомонтом и установить связь с 7-й танковой дивизией, стойко державшейся в обороне Сен-Вита. Риджуэя беспокоило, что 82-я оказалась разбросанной на площади в сотне квадратных миль. «19 декабря, — писал Гэйвин, — было еще много неизвестного».
Из штаба 1-й армии сообщали, что немцы продолжали наращивать темпы наступления на главном направлении. Корпус Риджуэя пока находился на периферии этого наступления.
Эрика вели на расстрел. Впереди — два эсэсовца с офицером. Позади — власовец. Эрик часто оглядывался на власовца. Это был тот самый русский, тот перебежчик, что вечером 15 декабря напрасно пытался поднять тревогу, доказывая им, что крауты перед рассветом пойдут в наступление. И ведь время указал точное. В непонятную игру играл этот русский. Зачем приходил он в расположение американских войск? Может, в самом деле хотел предупредить, а когда не вышло, пошел за победителем? Теперь Эрик никогда этого не узнает. Русский не подал вида, что узнал его. Может, и не узнал вовсе? Обветренное лицо его оставалось бесстрастным, хотя глаза их на мгновение встретились.
Эрику не хотелось жить. 106-я дивизия погибла. Рано утром ее полки, окруженные в Снежных горах, пошли на прорыв. Прорыв не удался. Эсэсовцы — мастера ликвидации котлов под Брянском, Вязьмой, Харьковом, сами потом не раз «варившиеся в котлах» вроде Корсунь-Шевченковского, этого «Сталинграда на Днепре», — расправились с окруженными полками по всем правилам.
Полковник Джордж Дешено, бравый командир 422-го полка, был раздавлен первыми же неудачами. Ему показалось, что все погибло, хотя немцы окружили его довольно слабым кольцом. Выстрелы танковых орудий, 88-миллиметровых пушек и крупнокалиберных пулеметов слились в его ушах в один непрерывный гул. Никто не учил полковника вести бой в окружении, вот ему и померещилось, что настал последний час. В руках солдат забелели носовые платки. В лесу полк Дешено сцепился вслепую не с немцами, а с соседним полком. Паники подбавил «шерман» — думали, свои, подмога пришла, а он открыл огонь из пушек и пулеметов по самой солдатской гуще — оказывается, в танке с белыми звездами сидели крауты. В 15.30, неся потери от орудийного и минометного огня немцев, Дешено приказал одному из своих офицеров поднять белый флаг. Он решил, что лучше жить на коленях, чем умереть стоя. Всхлипывая, он приказал также разбить все оружие перед сдачей.
Другой командир полка Чарлз Кавендер, последовал его примеру через полчаса. Нет, они не слышали о том, как сражались в окружении полки и дивизии Красной Армии. Да, они с утра ничего не ели, боеприпасы были на исходе. Но ведь советские бойцы неделями и месяцами выбирались за сотни километров из окружения, били по дороге врага, со славой партизанили во вражьем тылу. Почти все офицеры 106-й дивизии вместо того, чтобы отстранить пораженцев от командования, посчитали своим долгом и делом чести выполнить предательский приказ. Лишь немногие ускользнули в лес, в котором, конечно, можно было партизанить до глубокой старости! Лейтенант Алан Джонс-младший, генеральский сынок, сдался вместе с остальными.
Сдался в плен и майор Уиллоуби, тот самый горе-разведчик, слепые глаза и глухие уши дивизии, не желавший поверить в сигнал Эрика Худа, принятый от советского разведчика. Уиллоуби был выпускником Вест-Пойнта, подавал самые большие надежды, но он принадлежал к тем разведчикам-оптимистам, которые, будучи знакомыми со всей разведывательной информацией, считали, что никакого немецкого наступления и быть не может. Майор Уиллоуби даже сказал как-то своему шефу в Джи-2, вполне с ним согласному:
— Если немцы сумеют нас атаковать хотя бы на фронте одной дивизии, я расплавлю и съем в горячем виде свою стальную каску!
И никто не считал это заявление рискованным, тем более что майор Уиллоуби давно отослал свою каску невесте в Штаты в качестве военного сувенира.
На досуге, в плену добросовестный офицер Уиллоуби мучительно размышлял, пытаясь добраться до причин ужасных ошибок американских разведывательных органов, стоивших джи-ай большой крови.
Американская военная разведка почти не имела истории. Лишь незадолго до Перл-Харбора президент Рузвельт вызвал генерал-майора Донована и, поручая ему создать управление стратегическими службами, без преувеличения заметил: «Начинать вам не с чего — у нас нет разведки». Историю американской разведки не смог выдумать даже такой фантазер, как первый босс ЦРУ Аллан Даллес.
Как будто все делалось в разведке как полагается, хотя почти все офицеры-разведчики и относились с прохладцей к своим обязанностям, поскольку думали, что до Бранденбургских ворот рукой подать. Разведчики считали, что самому Айку их не в чем упрекнуть, поскольку они заслали в тыл вермахта наибольшее количество агентов. Правда, агенты из числа бывших военнопленных немцев в большинстве своем исчезали бесследно, но «се ля ви!». Трудности в подготовке агентов были колоссальные. Нельзя никак было наладить учебные прыжки с самолетов, и агентов заставляли прыгать с бешено мчавшихся «джипов», что несколько поубавило их численность и энтузиазм. Из направленных в тыл агентов — в декабре их насчитывалось около полусотни — кое-кто все же вернулся, но почти половину из них изобличили как оборотней, перевертышей, перевербованных германской разведкой, а остальные принесли устаревшие сведения, оплаченные впоследствии чересчур высокими потерями.
Военную историю пишут победители. Как говорится, пальба прошла, похвальба пришла. Генералы охотнее вспоминают победы, чем поражения, и в меру своей фантазии расцвечивают собственные успехи, искренне порой забывая о неудачах. Не любят западные историки и генералы вспоминать эту арденнскую капитуляцию. В плен сдалось около девяти тысяч джи-ай. Это была самая крупная американская капитуляция после сдачи в плен японцам защитников острова Батаан. Такого из истории не вычеркнешь.
Паника — почти непременный спутник поражения, родная сестра разгрома. На Западном фронте англо-американцы еще не знали такой паники, какая охватила их войска в Арденнах.
Впервые оказавшись под огнем войск вермахта, джи-ай, за немногими исключениями, струсили. Поддались панике даже те, кто был награжден Серебряными и Бронзовыми крестами за наступление от Нормандии до Арденн. Героем в наступлении куда легче быть, чем героем в отступлении. Такого яростного натиска врага янки еще не знали.
Первым делом пехота скинула все свое снаряжение. Согласно уставу американской пехоты, американский джи-ай был навьючен тяжелее любого другого солдата в мире: он носил 84,3 фунта. Весь этот груз незамедлительно оказался в кюветах, в брошенных блиндажах и автомашинах. СС и вермахту достались трофеи стоимостью в миллионы и миллионы долларов, и большую их часть можно было сразу же обратить против деморализованной армии союзников.
Капитуляция товарища по академии Алана Джонса-младшего особенно поразила Эрика Худа. Ведь он окончил военную академию в Вэлли-фордже, в том самом Вэлли-фордже, в лесах которого геройски зимовала измученная, израненная полупартизанская армия генерала Джорджа Вашингтона! Как он мог забыть о Вэлли-фордже в Арденнском лесу!
В этот день, пожалуй, уже никто из англо-американцев не пел популярную, ура-патриотическую песню:
Все утро Эрик отражал танковые атаки краутов, напиравших с севера из долины реки Оур. Потом пришлось отойти. В бою с «пантерой» пал сержант Сканнапико. Вскоре выяснилось, что мост через реку Оур захвачен и охраняется краутами. Они прижали американцев к берегу реки, разнесли из танковых орудий их последний тягач. И все одиннадцать солдат подняли один за другим руки. А Эрик, преследуемый пулеметными очередями, побежал к роще. Пули вспороли перед ним тонкую пелену ноздреватого снега, поднимали белые фонтанчики. Оглянувшись, он увидел своих ребят, стоявших в окружении немцев с поднятыми руками. Крауты потрошили их карманы, снимали часы.
И все же крауты поймали его в роще. Эта облетевшая роща просматривалась почти насквозь. Эсэсовцы с нарукавными нашивками «Лейб-штандарт СС Адольф Гитлер» нашли его по свежим следам в нетронутом снегу. Бежать было некуда. Когда его брали, он уложил трех краутов из десятка. И унтерштурмфюрер, глянув на убитых, заскрипел зубами и коротко приказал эсэсовцам расстрелять эту «американскую свинью». У него вывернули карманы, офицер взял кольт, бумажник, часы, отдав сигареты и шоколад солдатам. Потом унтерштурмфюрер показал на берег незамерзшей реки. Его повели к берегу, и тут русский, отойдя на приличное расстояние от остальных, спокойно снял с плеча шмайссер и двумя очередями срезал сначала офицера, а затем и эсэсовцев.